Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 76

– И полиция…

– Помилуйте, какая полиция? Матери вежливо сказали, что парень взрослый. Может, он просто ушёл искать лучшей доли? Мир велик. Австралия, Америка, наконец, Советская Россия, где рады любому бедному журналисту. С тем мать и ушла. Кто ей поверит, что сын никогда не оставит мать без синицы в руке ради журавля в небе? Нет. Пропал Моше. Но это так… событие обыденное, на мировую революцию влияния не имеющее. Годится лишь для примера, что не зная брода, без поддержки взвода понтонёров в воду лучше не соваться. Но ведь у вас нет взвода? – Нимцович медленно обвёл взглядом комнату, убеждаясь, что понтонёров всё же нет.

– Увы, – согласился Арехин. – Как говорят в сегодняшней России, не тот текущий момент. Потому поеду в Берлин, в Цюрих, в Амстердам, Париж… Буду давать сеансы, читать лекции, стучаться в турниры, а случится матч – сыграю и матч. Буду вести жизнь странствующего шахматиста. Боюсь, забыли в Европах, что живёт на свете Александр Александрович Арехин. А случится встретиться с самим Капабланкой, то скажу и Капабланке, что вот, мол, ваше королевское величество, живёт на свете Александр Александрович Арехин. И вас, любезный Арон Исаевич, о том же попрошу: вдруг кто спросит, или просто к случаю придётся, то и вы говорите: хочет Арехин шахматным королём стать, такая вот у него заветная мечта.

– Отчего ж не сказать. Скажу. Но услуга за услугу.

– Всё, что в моих силах.

– Когда вы разыщите виновных в гибели Моше, забудьте на мгновение о высших целях мировой революции, а вспомните о том, что у него осталась безутешная мать, как бы не театрально это звучало.

– Идёт! Но начнём прямо сейчас: Анна‑Мария устраивает пресс‑конференцию. Ну, не то, чтобы настоящую пресс‑конференцию, а вроде. С кофе, пирожными и настоящей водкой, ещё с довоенных запасов. Ваше присутствие крайне желательно.

– А много ль водки?

– Нам хватит, гарантирую.

Журналисты прибыли дружно, за полчаса до назначенного времени. Тоже, вероятно, волновались о водке. Но водки хватило, хватило и потому, что Арехин не выпил ни рюмки. Журналистов явилось с полдюжины, бутерброды с селёдочным маслом и казённое хлебное вино, «белоголовка», разлитое предварительно по экономическим рижским рюмкам, пользовались несомненным успехом. Краткую речь Арехина, в которой он заявил, что отныне всё свое время и все свои силы положит на алтарь шахматной игры, наградили аплодисментами, вероятно, именно в силу её краткости. Неприличных вопросах о сотрудничестве с большевиками практически не задавали, а если и задавали, Анна‑Мария тут же подносила вопрошающему штрафную рюмку, теперь уже большую, русскую, железнодорожную – и безо всякого бутерброда. Оно бы и ничего, большая рюмка, но Анна‑Мария проделывала это с таким видом, что человек начинал чувствовать себя последним забулдыгой, вот выйдет отсюда, свалится под забором и будет спать в собственной луже. Потому больших рюмок сторонились. На вопросы приличные же, к примеру, где и когда мир увидит новые блестящие партии российского маэстро, Арехин отвечал по‑прежнему кратко, мол, лишь только Европа окончательно отойдёт от ужасов пережитой войны, как тут же бурно начнут восстанавливаться ценности мирного времени, среди которых, безусловно, самое достойное место принадлежит шахматному искусству. В итоге вечер удался: журналисты напились в меру, никто не буянил, не бил посуды, не блевал по углам, напротив, в предполагаемый срок все разошлись чинно‑благородно, и, спускаясь с лестницы, рассуждали, что шахматы – штука презанятная, хоть и пустяковая, и что этот русский хоть и отчаянный пьяница, но есть в нём что‑то европейское, и в хороших руках из Арехина может выйти толк.

8

Номер был из недорогих – по ценам «Лондона», но это никак не отразилось ни на кофе, ни на свежей сдобе. Анна‑Мария даже заявила, что свежая сдоба – это тавтология, принятая исключительно в России, что сдоба несвежая более нигде в мире не существует, равно как и желудёвого кофе с ячменным вкусом.

Влияние Европы. Арехин мог бы многое рассказать и о желудёвом кофе раштаттской тюрьмы, и о вчерашних пончиках, которые ухитрялась передавать ему в карцер Ильза, дочка тюремщика, но не стал. Анна‑Мария и без того прекрасно понимала относительность счастья как во времени, так и в пространстве, а слова насчет кофе должны были подчеркнуть скоротечность прекрасного бытия. Сразу после кофе Анна‑Мария отправилась в представительство судоходной компании «Арвидссон и сыновья», где должна была взять два билета второго класса на паром до Стокгольма. Арехин же отправился в торговое представительство России. Поводом для визита было получение умеренной суммы в шведских кронах по передаточному письму комиссариата внешней торговли.

Он не стал брать извозчика: идти было недалеко, да и хотелось проветриться, подышать новым воздухом. Признает это наука, нет, но каждый город обладает собственным дыханием, иногда окрыляющим, чаще дурманящим, а в последнее время вгоняющим в тоску.

Рига пахла достойной бедностью. Запахи кофе и сдобы Арехин различал шагов за пятьдесят, но не потому, что кофе и сдоба были здесь исключительно хороши, а – из‑за редкости запахов. С другой стороны, из арок и подворотен гораздо реже тянуло затхлой мочой и говнищем разной степени свежести, что поначалу даже удивляло. Как же они живут? В смысле физиологии? Разгадка проста: физиология физиологией, а порядок порядком. Следили за порядком в Риге. То ли специальный комиссариат, то ли сами жители.

Торговое представительство Советской России занимало здание, в ряду других неприметное. Обыкновенное здание. Никакой помпезности, никакой мрачности. В подобном здании впору размещать контору по широкомасштабной продаже швейных машинок «Зингер», бюро распространения кухонных аппаратов «Примус» или общество взаимного страхования на суше, море и в воздухе.

Арехин не спешил. Сел на скамейку наискось от здания, купил у газетного разносчика – не мальчишки, а вполне степенного господина в стеснённых обстоятельствах – утреннюю газету. Пролистал не без любопытства. Где‑то на полупочётном месте обнаружил заметку о том, что первой из мировых столиц претендент на звание шахматного чемпиона мира Александр Арехин посетил именно Ригу, дальнейшие планы маэстро будут известны в скором времени.

За четверть часа заметного оживления вокруг торгпредства не наблюдалось: редкие прохожие шли исключительно мимо, ко входу не подкатывали рысаки, а автомобиль, довольно укатанный Лорен‑Дитрих модели восемнадцатого года, как стоял у неприметного второго хода, так и продолжал стоять.

Сложив газету в портфель, хороший портфель крокодиловой кожи, с которым правоведу не стыдно хоть в аптеку, хоть в библиотеку, он поднялся, и, по‑прежнему не спеша, пересёк спокойную улицу и поднялся по ступенькам в торгпредство.

Его встретили приветливо. Расспросили о том, что за дело привело его сюда. Узнав, что Арехин только вчера прибыл из России и явился к товарищу Птыцаку, посетовали, что товарищ Птыцак нездоров, проснулись старые раны, и он поправляет здоровье в одной из местных санаторий. Впрочем, через неделю, самое большое, через две он вернётся в Ригу. Что же касается запроса о деньгах, то как раз шведских крон сейчас в торгпредстве нет, поведение немецкой марки разладило механизм валютного балансирования, но и тут особой беды нет, через месяц, много через два будут и шведские кроны. Нужно ждать.

Арехин, не выказывая ни малейшего раздражения, поблагодарил служащего торгпредства, товарища Скужейкина и попросил передать, при возможности, конечно, блат для товарища Птыцака. То есть записку на листке бумаги.

Товарищ Скужейкин, разумеется, согласился. Арехин достал из портфеля блокнот для записи партий, вечное перо, написал несколько слов, вырвал листок, помахал им, высушивая написанное, сложил вчетверо и отдал товарищу Скужейкину со словами «очень меня обяжете». После чего спрятал блокнот и ручку в портфель, взял портфель подмышку, и ушёл.