Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 73

Стояла и молчала. Ладно, это, пожалуй, и к лучшему. Ильича он освободил быстрее, а Льва Давидовича и вообще за минуту – пришла сноровка.

Те встали рядом с Надеждой Константиновной, тоже молча.

– Владимир Ильич! Лев Давидович! Надежда Константиновна! – взывал к ним Феликс, но напрасно.

– Они одурманены, – успокоил Феликса Арехин. – Пройдёт.

– Вы уверены?

– Нет, – признался Арехин. – Я надеюсь, – он подошёл к следующей, четвертой нише.

В ней был человек, неизвестный Арехину. Мёртвый человек. Мёртвый основательно: видом своим он напоминал иссохшие мощи старцев Печёрской Лавры.

– Это тот, кого вы искали? – спросил он Феликса.

Тот наклонился, поднеся свечу к самому лицу мертвеца.

– Да, он. Валентин. Но что с ним стало?

– Съели изнутри, – Арехин прошёл вдоль стен. В камере были еще четыре ниши, и все они были заняты иссохшими телами.

– Нам лучше уйти поскорее, – сказал он.

– Одну минуту, – Феликс продолжал осматривать несчастного Валентина. – Вы не поможете мне?

– Что я должен сделать? – не удивился Арехин.

– У него на шее мешочек должен висеть, на ремешке. Вы его снимите, мешочек, пожалуйста. Или перережьте ремешок ножом.

Арехин так и поступил: перерезал ремешок и снял мешочек с тела. Мешочек небольшой, кожаный, а внутри, похоже, пара камешков размером с лесной орех каждый. И свернутые бумажки.

Он протянул мешочек Феликсу.

– Партийная касса, – сказал тот. – Мне в карман положите, пожалуйста. А то руки заняты.

Арехин положил, отчего не положить.

– Только руку вам придется освободить. Отдайте пистолет.

– Зачем?

Вместо ответа Арехин подвел Надежду Константиновну к Феликсу.

– Возьмите её за руку.

Потом к Надежде Константиновне подвел Владимира Ильича и вложил руку в руку. Потом – Льва Давидовича.

Держались за руки они крепко. Запросто не расцепишь.

– Ведите их наверх

– А вы?

– А я буду прикрывать отход.

Они шли ходом, потом мимо продолжающего ползать Вальтера, потом по лестнице наверх, в чулан, а из чулана в холл. Арехин придвинул к двери, ведущей в чулан, скамью. Невелика защита, так другой нет.

– Что будем делать? – спросил Феликс.

– Ждать.

Они рассадили всех за стол.

– Половина двенадцатого, – заметил Феликс. – Когда, вы думаете, они придут в себя?

– В сказках сказывают – поутру.

– В сказках?

– Мне няня рассказывала про подземных злыдней. Но киевских, а не швейцарских. Те злыдни утаскивали в свои норы непослушных детей, и ели, как пауки мух.

– Вы верите в сказки?

– Как не верить.

– Но вы же современный образованный человек, студент…

– Хорошо, есть другой вариант. Наши хозяева подрабатывают разбоем. Такое среди содержателей гостиниц случается. Если путник одинок, отчего бы ни ограбить, ни убить? Через гостиницу проходят сотни людей. Страна вольная. Мало ли кто куда свернул. Вашего Валентина посчитали одиноким. Расспросили, не ждёт ли он друзей. Нет? Точно нет? Ну, не обессудь. И сделали с ним то, что сделали.

– Но с какой целью?

– Вы сами сказали о партийной кассе.

– Ведь они ничего не забрали.

– Не успели. Считали, что у них достаточно времени. И тут нагрянули мы. Хозяева поняли, что промахнулись, что Валентина будут искать, потому решили избавиться и от нас.

– Но как бы они объяснили…

– Сказали бы, что мы пошли дальше, в соседнее селение. А оттуда прямиком куда‑нибудь ещё. Хоть в Берлин, хоть в Париж. Ищи‑свищи. Кто бы нас особенно искал?

– Но неужели никто в Майрингене не догадывается о том, что происходит под боком?

– Как знать. Возможно, кое‑кто и догадывается. Но покуда пропадают только чужаки, никто не вмешивается.

Они помолчали.

– А ловко вы Вальтера. Я, признаться, думал, что конец пришёл. Похоже, отделался сломанным ребром. Или двумя.

Надежда Константиновна пришла в себя за пять минут до полуночи. Посмотрела по сторонам и сказала:

– Я, кажется, вздремнула?

– Совершенно верно, вздремнули, – согласился Феликс.

– А Володя? Лев Давидович?

– Еще спят. Устали.

– Вы… Вы дошли до водопада?

– Нет, вернулись с половины пути.

– А чем это я перемазалась? – она указала на клейкую ленту, попыталась снять ее с кожи.

Арехин достал из буфета бутылку бренди, смочил салфетку, протянул Надежде Константиновне.

– Попробуйте так.

Дело пошло: мокрая лента снималась легко. Воздух пропитался спиртовым духом настолько, что оставаться трезвым не имело смысла. Арехин отыскал пузатые рюмки.

– Будете?

– На палец, не больше, – ответила Надежда Константинова.

– А вы? – повернулся он к Феликсу.

– Мне гусарскую порцию.

Себя Арехин тоже не обделил.

– С рождеством!

Часы показывали полночь.

– Пожалуй, переоденусь, – сказала Надежда Константиновна.

– Я провожу вас, – вызвался Феликс.

Ильич и Лев Давидович дышали ровно, цвет лица, насколько можно было судить в свете горного масла, у обоих оставался здоровым. Похоже, действительно обойдется.

Вернулся Феликс.

– Не тревожили? – он кивнул в сторону хода в подвал.

– Нет. Думаю, и не потревожат. Не должны.

Видно было, что Феликс хотел спросить, кто не должен, да почему, но – сдержался.

Через четверть часа спустилась и Надежда Константиновна.

Они сидели, изредка обмениваясь малозначащими фразами. К пяти утра очнулся Ильич, спустя час – Лев Давидович. Оба они помнили, что спускались в подвал на зов, а более – ничего.

Феликс рассказал о том, что было дальше.

– Значит, наши хозяева – разбойники? – Ильич стоял посреди зала, а Надежда Константиновна очищала его от ленты той же салфеткой. Бутылка бренди, правда, была уже третьей. – И вы убили Вальтера? – обратился он к Арехину.

– Я стрелял в Вальтера, – уточнил Арехин.

– А товарищ Валентин мёртв?

– Мертвее не бывает, – подтвердил Феликс.

– Да… Обращаться в полицию нам крайне нежелательно. Но что делать, что делать…

И тут в зал вошла Лотта.

– Вы встречали рождество? Как мило! А я немножко приболела. Вальтер же уехал в Цюрих, срочные дела. Мне очень жаль, но, боюсь, гостиницу придется закрыть дня на три, на четыре, – и она прошла на кухню.

– Она пришла снаружи, – шёпотом сказал Феликс.

– Кто их знает, местные подземелья, – пробормотал Арехин.

– Очевидно, что нам предлагают похоронить случившееся. Забыть. Вернуться на исходные позиции, – заключил Владимир Ильич.

– В данной ситуации это приемлемо, – Лев Давидович очищал себя сам. Винный дух стоял – хоть топор вешай.

– Ваше мнение? – Ильич повернулся к Арехину.

– Здесь убивают, – ответил Арехин. – Годами. Возможно, веками.

– И вы, как странствующий рыцарь, хотите в одиночку всё переменить?

– Нет. В одиночку – нет. Не потому, что не хочу. Не получится. Тут всё глубже, чем кажется на первый взгляд. И на второй. Глубже во всех смыслах.

– Иными словами, вы согласны с тем, что в сложившейся ситуации следует поступиться личными амбициями во имя главного дела? – Лев Давидович закончил чистку и бросил салфетку на пол.

– Я согласен, что вам следует отсюда выбраться, и поскорее. Да и мне тоже.

– А Валентин? Мы оставим Валентина в подземелье? – спросила Надежда Константиновна.

Арехин посмотрел на неё. Похоже, память потихоньку возвращается.

– Не уверен, что в той камере остались какие‑либо следы. Зато уверен, что спускаться нам туда не стоит. У вас есть еще патроны, Феликс Эдмундович?

– Нет. Только те, что в пистолете. Но ведь Лотта…

– И Лотта, и Вальтер – это вершки. Мы ничего не знаем о размерах подземелья. И о том, что в нём происходит. Ведь не Лотта и не Вальтер превратили вашего товарища в то, что мы видели.

– Кто же тогда?

– Чтобы это узнать, требуется послать в подземелье целый отряд храбрецов, с фонарями и пулемётами. Глядишь, кто‑нибудь и вернулся б, рассказал. Но никто бы ему не поверил.