Лекарь Империи 9 (СИ) - Лиманский Александр - Страница 43

— Мужчина, пятьдесят два года, острый коронарный синдром, осложненный кардиогенным отеком легких и фибрилляцией желудочков. Успешная дефибрилляция три часа назад импровизированными средствами. Дан аспирин триста миллиграммов, нитроглицерин по ноль-пять каждые пятнадцать минут, фуросемид двадцать внутримышечно. Текущее состояние стабильное, синусовый ритм восемьдесят ударов в минуту, АД сто двадцать на восемьдесят, сатурация на кислороде девяносто четыре процента.

Лекарь — молодая женщина с усталыми, но очень внимательными глазами — слушала, кивая.

— Отличная работа, коллега. В таких условиях… это был подвиг.

— Это была необходимость.

— Можно ваше имя? Для протокола.

— Разумовский. Илья Григорьевич. Центральная Муромская больница.

Она на секунду замерла.

— Разумовский? Тот самый?

Так, приехали. Новости летят быстрее этого дирижабля. Я больше не просто лекарь. Я — имя. А это может быть как преимуществом, так и мишенью.

— Не знаю тот или нет…

— Честь познакомиться с вами! Вы герой, господин лекарь Разумовский.

Мерзлякова аккуратно переложили на носилки и погрузили в машину. Перед тем как закрыть двери, он приподнялся.

— Господин лекарь Разумовский! Я ваш должник! Навсегда!

Скорая с воем сирены уехала. Я вернулся в салон за вещами. И попал под овацию.

Все пассажиры встали и аплодировали. Стюардессы, пилоты, даже та странная пара из последнего ряда. Студент-медик смотрел на меня со слезами на глазах. Аплодисменты? За что? За то, что я делал свою работу? Это было абсурдно. Я просто хотел найти тихий угол и поспать неделю.

— Смотри, двуногий! — восторженно пискнул Фырк. — Они тебя любят! Помаши им ручкой! Пошли воздушный поцелуй! Ты же теперь звезда!

— Спасибо, — сказал командир корабля, пожимая мне руку. — За тридцать лет в авиации я не видел ничего подобного. Вы совершили невозможное.

— Я сделал возможное. Просто в экстремальных условиях.

— Скромность вам к лицу, господин лекарь. Но мы все видели чудо.

Выйдя из здания аэропорта в предрассветную темноту, я достал телефон. Экран высветил время — четыре тридцать утра. И три пропущенных звонка от Серебряного.

Я набрал его номер.

— Наконец-то! — голос Серебряного был раздражен, как у кота, которого разбудили не вовремя. — Где вас носит, Разумовский? Рейс сел больше часа назад!

— Была небольшая медицинская ситуация. Пришлось задержаться.

— Медицинская ситуация? В дирижабле?

— Сердечный приступ у пассажира. Осложненный.

На том конце повисла пауза. Потом я услышал тихий смешок.

— Вы даже в воздухе не можете удержаться от спасения жизней? Это уже диагноз, Разумовский.

— Это профессия. Где встречаемся?

— План меняется. Вы не едете в гостиницу. Мы ждем вас прямо сейчас. За вами уже выслана машина. Черный «Представительский», номер ×777XX. Водитель ждет у центрального выхода.

— Куда ехать?

— Центральная Клиника Гильдии Целителей. Я встречу вас там.

— А встреча в Тайной Канцелярии?

— Позже. Сначала нужно подготовиться. И Разумовский…

— Да?

— Постарайтесь больше никого не спасать по дороге. У нас мало времени.

Он отключился. Я остался один в предрассветной темноте. Вдалеке показались хищные фары чёрной машины. Одна битва закончилась. Но теперь начиналась другая, куда более сложная и опасная.

Черный автомобиль действительно ждал.

Длинный, лакированный, с глухо затемненными стеклами. Правительственный класс. Явно не такси. Это уже было не просто приглашение. Это был вызов на ковер.

Водитель — молчаливый тип в форменной фуражке, с лицом, высеченным из камня, — без единого слова открыл заднюю дверь, подождал, пока я устроюсь на мягкой коже сиденья, и так же молча тронулся с места.

Столица встретила меня своим имперским величием и почти осязаемым холодом.

Широкие, идеально чистые проспекты, освещенные необычными электрическими, а газовыми фонарями, дававшими мягкий, желтоватый, почти театральный свет.

Дворцы и особняки, фасады которых подсвечивались разноцветными магическими огнями, создавая иллюзию вечного праздника. Изящные мосты, перекинутые через Москву-реку, каждый — уникальное произведение архитектурного искусства.

Но при всем этом великолепии было что-то… неправильное. Слишком чисто.. Слишком мертво. Как анатомический препарат в банке с формалином — все на месте, каждая деталь идеальна, но жизни нет.

— Красиво, — прокомментировал Фырк, буквально прилипнув к окну своей призрачной мордочкой. — Но холодно. Нет души. Как в морге — все стерильно и по полочкам, а жизни — ноль.

— Это столица. Тут душа — дефицитный товар.

— А люди где? Утро же!

Действительно, улицы были абсолютно пусты. Ни ранних прохожих, спешащих на работу, ни дворников. Только редкие автомобили проносились мимо, такие же черные, лакированные и молчаливые, как наш. Странно. Пять утра. Даже в Муроме в это время уже появляются первые признаки жизни.

— Почему улицы пустые? — не выдержал я.

— Комендантский час, — вдруг произнес водитель, не оборачиваясь. Это были его первые слова за всю поездку, и голос был таким же безжизненным, как и весь город. — До шести утра. Из-за эпидемии.

Комендантский час в столице? Ситуация была гораздо хуже, чем я думал. Паника, которую удается сдерживать только силой и запретами.

Центральная Клиника появилась внезапно, выплыв из-за поворота как огромный белый корабль. Здание в стиле имперского классицизма — массивные колонны, портики, барельефы с изображением сцен исцеления. На фронтоне — гигантский герб Гильдии Целителей в окружении аллегорических фигур Медицины и Магии.

Машина бесшумно остановилась у парадного входа.

— Приехали, господин лекарь.

Я вышел, разминая затекшие ноги, и поднялся по широким мраморным ступеням. Двадцать четыре ступени. Я машинально посчитал. Привычка хирурга — считать все. Инструменты, салфетки, швы… и ступени к эшафоту. Тяжелые дубовые двери, окованные бронзой, были приоткрыты, несмотря на ранний час.

Переступил порог.

Холл встретил меня величественной, гулкой пустотой. Мраморный пол, отполированный до зеркального блеска, отражал высокие, уходящие в темноту под потолком колонны. В нишах вдоль стен стояли статуи великих целителей прошлого — застывшие в камне, они словно наблюдали за каждым входящим с холодным, беспристрастным любопытством.

Тишина была абсолютной, почти как в звуконепроницаемой камере. Даже мои шаги не нарушали ее — толстые ковры и сам мрамор, казалось, поглощали любые звуки. Место силы. Или место… слабости?

И тут воздух задрожал.

Сначала появилась легкая рябь, как марево над раскаленным асфальтом. Потом — сильнее. Воздух в центре холла начал сгущаться, уплотняться, приобретать видимую форму.

— Двуногий… — Фырк вцепился в мое плечо всеми своими астральными лапками, его маленькое тельце дрожало. — Это очень сильная магия! Древняя! Старше моего прапрадедушки!

Из воздуха, из самого пространства начала материализовываться фигура. Сначала проступил смутный контур — огромный, метр в холке.

Потом стали прорисовываться детали. Грива, сотканная из серебряного тумана. Мощные мышцы, перекатывающиеся под полупрозрачной, светящейся шкурой. И глаза — два тлеющих красных уголька в темных глазницах.

Лев. Но не обычный. Дух-хранитель. Фамильяр этой клиники. Если Фырк был ручным бурундуком, то это — саблезубый лев из доисторических времен.

Он двигался медленно, величественно, с грацией хищника, знающего свою силу. Каждый его шаг оставлял на мраморе едва заметные светящиеся следы, которые медленно таяли в воздухе. Его когти — длинные, полупрозрачные, как кинжалы из дымчатого хрусталя — царапали пол без скрежета.

Лев остановился в трех метрах от меня. Медленно, словно смакуя момент, он наклонил свою массивную голову. Его призрачные ноздри расширились, втягивая воздух.

А потом он заговорил. Голос был низким, вибрирующим, он шел, казалось, не из горла, а из самой земли, и отдавался у меня прямо в грудной клетке. Это была ментальная трансляция, давящая, как многотонная плита.