Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич - Страница 30

— Ну, какой? Выкладывай!

— По пустынной степи рыскает собака. Носится с высунутым языком и думает: «Если не встретится хоть какой-нибудь кустик, я же сдохну, потому что мочевой пузырь у меня точно лопнет». Ха-ха-ха!..

— Верно подмечено, — кивнул Нургали.

— Да вы, я вижу, анекдота не поняли... суть-то до вас не дошла, — обиженно констатировал Мырзекен, явно огорчившись, что Нургали не рассмеялся вместе с ним.

Махнув в досаде рукой, он ушел своей дорогой.

Нургали и в самом деле не сообразил, чему так веселится Мырзахмет. А то, что почтенный, седовласый человек заливается хохотом от привычного словоблудия Лексея, которое от того исходит каждый божий день, ему показалось даже неприличным.

Самому Нурекену подобные шуточки Лексея уже намозолили уши, он давно на них не реагирует, и самое большее, что позволяет себе, — лишь хмыкнуть или слегка скривить в улыбке губы.

Кстати, о Мырзахмете. Как-то Лексей и Мырзекена выставил на всеобщее посмешище. Это случилось в ту пору, когда Мырзахмет был уже председателем совхозного рабочего комитета, то есть «рабочкомом», а Лексей как раз перебрался с фермы в аул.

Переехав, он первым делом решил построить рядом с домом приличный туалет — «культурный», как называл его сам Лексей, да такой, каких в Мукуре еще не было. Сначала приступил к рытью выгребной ямы. Причем поставил перед собой цель выкопать ее так глубоко, чтобы равных в ауле не нашлось. Надумал превзойти всех и, видимо, настолько увлекся идеей, что углубился сверх меры, и в один прекрасный день обнаружил, что стенки ямы обильно сочатся.

Все его неустанные труды пошли насмарку, выгребная котловина постепенно заполнилась водой, а мечта Лексея возвести «культурную» уборную сама собой растаяла. Зато Ольга нашла этой яме вполне практичное применение: сливала туда грязную воду после стирки и мытья полов да жидкие помои.

Как-то Мырзахмет, задержавшись допоздна в конторе, возвращался в кромешной темноте домой и по дороге нечаянно провалился в злополучную яму. Стал кричать, звать на помощь, но никто, естественно, не услышал. Делать нечего, пришлось бедняге, дрожа от холода, стоять по горло в мутной жиже до самого утра.

На заре Ольга привычно подхватила таз с грязной водой, подошла к яме... глядь, а над поверхностью торчит человеческая голова. Она так перепугалась, что со страху опрокинула таз прямо на эту голову и изо всех сил бросилась обратно в дом, заплетаясь ногами в подоле.

— Язви его душу, вранье это! — скажет вам Мырзекен, если вы спросите у него об этом событии сегодня. — Брехня, которую присобачил Лексей.

— Выходит, то, что вы угодили в яму, неправда?

— Ну, как сказать... Вообще-то, я туда и в самом деле упал. И воды в яме действительно было мне по горло, а вот остальное — полная брехня... Жизнь-то любому дорога — когда я провалился, то такой крик поднял, что всех перебудил...

— И кто же вас из ямы вызволил?

— Ольга и помогла.

— А где был Лексей?

— Откуда мне знать, где он по ночам шатается?!

На следующий день после происшествия по аулу поползли шепотки, один подозрительнее другого...

— Вот дела, с чего это вдруг Мырзекен из конторы посреди ночи возвращался?

— Да брось ты об этом! Лучше о другом покумекай: почему он домой не по улице пошел, а дворами, что ему в чужом огороде нужно было?

— И правда, ведь дом-то Мырзекена совсем в другой стороне...

Ну и пусть, чего бы люди ни болтали за его спиной, Мырзекен и виду не подавал. Для человека на руководящей должности стать посмешищем в глазах подчиненных, в один день лишившись накопленного годами авторитета, смерти равносильно. Поэтому на следующий день он, переодевшись во все чистое, гордо выпятив грудь, как ни в чем не бывало, явился в контору. О приключившейся с ним ночью истории и слова не обронил.

А время было такое, когда начальства беспрекословно слушались, подчинялись любым приказам и относились к нему с нескрываемым почтением. Поэтому, так как сам Мырзекен ходил с высоко поднятой головой, то и остальным пришлось сделать соответствующий вид, и шальные улыбки на губах моментально исчезли.

После этого случая между Мырзекеном и Лексеем в течение нескольких лет были натянутые отношения. Но в жизни все преходяще, сегодня эта история и все с ней связанное остались в далеком прошлом.

Ныне Мырзекен на заслуженном отдыхе. У Лексея же пенсионный возраст пока не подошел, поэтому он по-прежнему трудится в совхозе чернорабочим: заготавливает силос, роет землю, занимается поливом посевов. Словом, как только потребуются где лишние руки, начальство не раздумывая посылает туда исполнительного Лексея. Что касается Ольги, она знатная передовая доярка на молочной ферме.

А размолвка между Лексеем и Мырзекеном давно забыта. Сегодня они нормально общаются, как обычные люди.

* * *

Раньше аул Мукур, или, как он зовется по-новому, совхоз «Раздольный», считался одним из наиболее передовых и стабильных в районе. Но в последние годы уже ни одно хозяйство не может похвастать прежними достижениями. Так что теперь и Мукур, подобно соседям, насилу держится в середнячках: возможно, какие-то хозяйства и опережает по показателям, зато за другими плетется в хвосте.

Поскольку это большой и достаточно благополучный аул, здесь есть практически все, что только душа пожелает, а среди его обитателей можно встретить людей с самыми разными дарованиями. Не зря говорят, что народ — кузница талантов, по этой части и Мукур далеко не беден. Живут тут и виртуозные музыканты, и певцы с прекрасными голосами, и незаменимые организаторы праздников с блестящими способностями тамады, и завидные остряки, которым народ буквально в рот заглядывает в ожидании очередной шутки... Словом, людей одаренных в Мукуре хватает, и каждый, как повелось еще исстари, окружен всеобщим вниманием и почитанием.

Особой любовью пользовалось в ауле певческое искусство Даметкен — жены Жангали.

— Пай-пай, ох и Дамешжан! Ох и талантище! Да как же тебя угораздило выскочить замуж за тихоню Жанга-лй? — не скрывая удивления, спрашивал ее Мырзахмет еще в пору своего директорства.

— Тебе с твоим даром нужно бы в столице жить. Ты, Дамеш, особенный человек, тебя Аллах своей благодатью осенил! — говорила ей и сношеница Бибиш.

— Да она же настоящая артистка, точь-в-точь как те, что по радио поют! — с восторгом восклицал даже Кана-пия, который вообще никогда никого не хвалил и ничем сроду не восхищался.

— Брось, радио мы тоже слушаем. Тамошние певички даже в подметки нашей Дамеш не годятся! — обычно встревал в таких случаях Нургали, спеша поделиться собственным мнением о родной невестке.

Не зря так возносили жену Жангали — Даметкен и в самом деле дивно пела, в свое время ей равных в округе не было.

Судя по разговорам односельчан, Жангали и Даметкен соединили свои судьбы потому, что до смерти любили друг друга.

— В юности он частенько отлучался в сторону Ореля. Оказывается, ухаживал за нашей Дамеш — моей будущей снохой, — рассказывал о братишке Нургали.

— Спору нет, Даметкен действительно была чудесной певуньей. Но ведь и нашего Жангали Всевышний не обделил талантом, — напоминал ему Мырзахмет.

— Это правда, только распорядился он им не по уму. Народ считает странным старика Амира, а, вообще-то, настоящим чудиком был мой братишка, — отвечал на это Нургали. — Когда Дамеш согласилась выйти за него замуж, а мы уже собрались ее сосватать и привезти честь по чести к себе, Жангали вдруг взял да и выкрал девушку. Такую грандиозную свару между аулами затеял!.. А случилась она, между прочим, раньше, чем поссорились на почве сватовства Бектемир с Нурпеисом. Можно считать, это первый нелепый поступок моего братишки. Но этим Жангали не ограничился. Как только он отделился и зажил собственным домом, так сразу решил, что на их семью хватит и таланта Дамеш, поэтому свое искусство тут же забросил, хотя его, как говорится, Бог поцеловал. Это уже второй странный поступок. А потом он и вовсе учудил: ушел с приличной работы тракториста, стал пастухом и переехал на дальнюю заимку — видите ли, голосу Дамеш тесновато в ауле, ему простор нужен! И это третья глупость Жангали. Как после таких выкрутасов не считать моего брата чудаком?!