Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич - Страница 26

А приехал он издалека, да не просто издалека: если б, к примеру, из областного центра Усть-Каменогорска, аулчан бы это взволновало не настолько, но мырзеке-новский сват прибыл аж с другого конца республики — из самой Кызылорды, о которой мукурцам доводилось лишь слышать, однако никто из них там никогда не бывал. А коли так, разве они пожалеют что-нибудь для такого, не иначе как Богом посланного гостя, разве не приложат все свое умение и максимум стараний, чтобы принять кызылординского свата как подобает, — словом, скатертью перед ним расстелились. Правда, при ехал он ненадолго, собирался отправиться в обратный путь уже через пять дней, зато за эти пять дней мукурцы ухитрились пригласить его погостить в десяти домах.

Хвала Аллаху, здоровье у свата оказалось крепкое; он вообще был человеком недюжинной силы — с мощной, внушительной фигурой, бычьей шеей, говорят, в молодые годы занимался борьбой и выиграл немало схваток. Однако даже такой физически выносливый человек не смог выдержать обильного, хлебосольного потчева-ния и бесконечно щедрого гостеприимства мукурцев.

Пить, бедняге, приходилось, естественно, много, и, хотя закуска была великолепной, пусть жирного бараньего курдюка, отменного казы и карты* сват наедался до отрыжки, все равно к моменту отъезда в голове его был полный туман, а язык не слушался... Мало того, под конец, не признав в Мырзахмете родного свата, он прилюдно стал приставать к сватье и чуть не спровоцировал скандал.

Короче, по словам очевидцев, когда его в полубредо-вом состоянии провожали обратно, бедолага едва вскарабкался в машину — почти на четвереньках и что-то нечленораздельно рыча. Что делать, не зря говорят: стал сватом — умей терпеть...

Такой вот гостеприимный нрав у мукурцев. Не только сватам и родичам, любому случайному гостю мукур-ские хлебосолы всегда готовы оказать точно такой же теплый прием.

Очевидно, название аула напрямую связано с речкой Мукур, с грохотом несущейся по соседству. Судя по точности и образности сравнения, нетрудно понять, что острых на язык и метких на слово людей хватало, похоже, и в старину.

Диву даешься, и как только наши прадеды сумели дать этой бурной горной речушке столь точное название — «Мукур», то есть «необузданная»**. Необузданная она и есть необузданная... Скатывается, круто петляя, из пуповины горы, свирепо ревет и клокочет, будто кипящий самовар. И норовом своим ну ничем не отличается от упрямой безрогой телки, которая волчком будет вертеться, пену изо рта ронять, но так упрется, что ни за что с места ее не сдвинешь.

— Название нашей деревни вовсе не от реки происходит, наоборот, это речку назвали в честь нашего аула, — заявляет иногда со знанием дела Лексей.

— Ты бы не воображал из себя всезнайку, а сидел тихо. Что ты можешь об этом знать, полуказах-полу-кержак?! — даже не пытается скрыть в таких случаях возмущения хромой Нургали. — Наш аул назван Муку-ром именно из-за реки. Усек?

Пусть и так, но, как бы там ни было, сегодня и речка, и сам аул носят одно и то же имя. Бог с ней, с рекой, а вот что касается непосредственно аула, среди мукурцев немало тех, кто его наименованием недоволен. Особенно в корне не согласна с названием «Мукур» молодежь, более продвинутая и всегда восприимчивая к новизне. Да и есть отчего...

— Вон мукурцы топают, вы только поглядите, как эти упрямые безрогие коровы тащатся, — дразнят му-курскую молодежь все кому не лень — от жителей райцентра до самого Ореля.

— Вы заблуждаетесь... Мы не из Мукура, мы — из совхоза «Раздольный», — возражают мукурские парни, а зачастую, чтобы защитить свою честь, пускают в ход и кулаки.

«Раздольный» — это совхоз, созданный в ауле в начале далеких шестидесятых годов; иными словами, так именуется хозяйство, сформированное на базе Мукура. Вот молодежь и ищет опору в этом красивом названии, чтобы заткнуть рты ехидным сверстникам.

— Что за чудо! Ну, скажи, и какая только мудрая головушка придумала нам столь подходящее название? Наш аул и вправду самый что ни на есть раздольный! — восхищенно причмокивая губами, говорит о родном Мукуре жирный Канапия. — Вокруг нас сплошное раздолье: леса да рощи, горы и скалы, зеленым-зелено до самого горизонта. Как ни крути, а название аулу подобрано очень удачно — действительно «Раздольный»!

Не зря так восторгается жирный Канапия: в свое время имя совхоза «Раздольный» гремело на всю округу, а само хозяйство было чрезвычайно богатым и благополучным. Правда, и слава, и достаток, как оказалось, понятия преходящие и крайне зыбкие, если крепко не беречь их. Сейчас все это давным-давно забыто, как милостивая дань прошлому.

Особенно заметно ухудшилось положение аула в последние годы, когда мукурцы решили взять на вооружение методы хозяйствования, провозглашенные проходящей в стране перестройкой.... Совхоз полностью перешел на толком никем не усвоенный хозяйственный расчет и в результате едва не лишился всего поголовья скота, как будто по аулу прошелся свирепый джут*, обычно выпадающий на год Свиньи. Деньги на банковском счету были израсходованы до последнего рубля, и мукурцы на протяжении шести месяцев мытарствовали без средств к существованию, не имея за душой ни копейки, словно аул накрыло стихийное бедствие.

Только сейчас Мукур с величайшим трудом стал высвобождаться из тисков жуткого кризиса и приходить в норму, будто переживший лютую зиму отощавший скот. Чтобы не помереть с голоду, мукурцы, уповая на Бога и призывая в помощь удачу, поделили меж собой совхозное добро, и теперь каждый заботится о хлебе насущном на свой страх и риск: либо в рамках «семейной аренды», либо развивая «частное хозяйство».

Как уже говорилось, несколько лет назад группа жителей верхнего Четвертого аула перебралась в Мукур вместе со своими домами. Переселенцев поначалу было сравнительно много, однако большинство из них, пожив тут и отметив, что Мукур утратил прежнее благополучие и вряд ли оправится от свалившихся на него невзгод, не стали задерживаться надолго и спустя некоторое время отправились на поиски лучшего места.

— Не зря говорят: завидев зайца, не надейся насытиться мясом... Дожили! Нас уже даже пропащий Четвертый аул презирает! — досадовали мукурцы, огорченные поступком переселенцев.

Еще совсем недавно они тепло и радушно приютили горемык у себя, и тогда этот аул казался новоселам почти раем. Но нет в мире ничего постоянного...

Несколько семей все же осели тут крепко. А когда это гуляка-ветер не разносил в народе молвы — вот и в Мукуре ходило множество всевозможных легенд о тех, кто перебрался сюда из верхнего аула. Одна из таких многочисленных баек сводилась к следующему.

Как-то Лексей, которого в Мукуре считают казахом лишь наполовину, пригласил к себе нового соседа, переехавшего из Четвертого аула, и накормил борщом — капустным супчиком, сваренным Ольгой не на мясном бульоне, а на воде.

Наевшись постного борща, гость на прощание, поглаживая живот, говорят, пропел:

Эх, на что променяли мы тучный Айдар!

Знать бы раньше, какой поджидает удар:

Не видать нам пенящегося кумыса —

Что ж, придется потуже стянуть пояса,

Ведь трава, что едят здесь, не впрок телесам.

— Галимое вранье! Я никого из Четвертого аула в гости не звал! — полностью отрицает эту историю сам Лексей.

— Эй, Лексей, так это еще хуже! У казахов издревле бытует обычай «ерулик» — надо обязательно приглашать в гости вновь прибывших соседей, — говорит ему тогда хромой Нургали.

— Боже мой, никогда не угодишь этим казахам: зазовешь в гости — бед не оберешься, не пригласишь — опять виноват! — удивляется Лексей...

Если и есть у Мукура какая-то индивидуальность, действительно отличающая его от других селений, то это наверняка та черная скала, что возвышается над аулом с восточной стороны. Этот черный утес мукурцы именуют Тасшокы, то есть Каменным пиком. Одному Богу известно, сколько столетий торчит здесь он, подпирая собою небесный свод. По правде говоря, мукурцы ни разу в жизни не ломали над этим голову...