Подонки! Однозначно (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 21

В Смольном был уже к вечеру, отметив, что Петроград после введения военного положения стал чуть спокойнее. На улицах та же непролазная грязь, в воздухе вонища, памятники и скульптуры смотрят несчастными каменными глазами из-за отбитых рук, носов и даже ангельских крыльев, матросы развлекались стрельбой по ним, а шантрапа — метанием камней. Но военные патрули внушили почтение «джентльменам удачи», грабежей и изнасилований наверняка меньше. Никаких митингов, никаких шествий. Ни одного плаката «Долой Временное правительство!», всё почти хорошо. Тем не менее, в тёмное время Седов не рискнул бы разгуливать по столице в одиночку, особенно с золотом в саквояже.

К ночи першило горло, потёк нос. Намокнув под дождём, подхватил инфлюэнцию, утром подскочила температура. Евдокия Фёдоровна, осыпая упрёками «не бережёшь себя», срочно искала народные средства от простуды, заставляя глотать с детства ненавистные мёд с горячим молоком.

Ей отдал золото оприходовать в партийную кассу.

— Проведи как пожертвование от господ, пожелавших остаться неизвестными.

Она недоверчиво хмыкнула.

— Скажешь ещё — добровольное?

— Почти. Пришлось демонстрировать неотразимые аргументы.

В убийстве Ульянова и Зиновьева не признался, хоть Ева и так посвящена очень во многое, практически во всё сколько-нибудь существенное. Но собственноручное лишение жизни… В нём точно есть нечто противоестественное человеческой натуре.

Конечно, поворот истории с устранением Ульянова сулит колоссальные возможности: без этого кровавого маньяка революционная диктатура совсем не обязательно должна сопровождаться столь разнузданным красным террором, хоть у русской революции нет шансов прослыть бархатной. Не будет этих ленинских телеграмм с требованием массового захвата заложников, а потом расстрела этих заложников. Не возникнет нужды в Соловках и других концлагерях, диктатура Ленина не перерастёт в диктатуру Сталина.

Поступил правильно, но всё равно — внутри мерзко. Политики стремятся себе руки не марать. А отправить миллион на верную смерть — даже лёгких угрызений совести не шевельнётся.

«Я — не такой!!!», хотел крикнуть Седов, но постарался не пугать хлопочущую у его кровати Еву и промолчал.

Чувствуя, как продолжает подниматься температура, только сейчас осознал очевидную вещь, о которой должен был задуматься раньше. Ленин и Сталин натворили массу чудовищного, немыслимого, кровавого, большей частью просто глупого. Но как-то сделали своё дело — склеили Россию, разрушенную Февральской революцией, возродив в виде Советского Союза. Устранив Ленина и развалив РСДРП(б), Седов принял на себя всю ответственность за будущее страны. Через несколько недель придёт Корнилов, распустит Советы и попытается ввести жёсткую военную диктатуру во всей стране, не имея на то инструментов, только обозлит население. Это же — ГКЧП, однозначно. И вот тогда начнётся распад под гром репрессий. Для генерала правые социалисты типа Керенского — нежелательные конкуренты. Сам Седов, СПР и левые эсеры — заклятые враги, подлежащие уничтожению. Сосуществования с Советами и какого-то двоевластия генерал не признает гарантированно. Значит…

Значит — впереди борьба. И опять борьба. К ней готов, и проклятая простуда не помеха.

Отвратительно, что даже посоветоваться не с кем. ЦК партии таково, что люди приучаются выполнять приказы, а не обсуждать.

Три дня вынужденного бездействия… Выглядеть лидером с соплями по колено Седов решительно отказывался и провёл их в уединении, подпуская только подругу. Единственным развлечением было выслушивание её докладов и чтение газет. Зато пауза позволила выработать решение. 24 июля он собрал Центральный Комитет, куда вошли бывшие межрайонцы и некоторые экс-большевики. В силу малочисленности беседовали в рабочем кабинете Седова. Он их и огорошил.

— Товарищи! Друзья! Я добыл совершенно достоверные сведения, что военщина готовит переворот. Генерал Лавр Корнилов, получив из рук Керенского полномочия верховного главнокомандующего, ни самого Керенского, ни его правительство не ставит ни в грош. Корнилов верно понимает, что мы гораздо сильнее большевиков в дни их июльских выступлений и вполне способны воплотить в жизнь призыв «Вся власть Советам», разогнав и арестовав Временное правительство. Армия провалила наступление, солдаты не желают воевать за империалистов, германцы наступают и, если так и дальше пойдёт, скоро будут у Петрограда, а австрийцы — у Киева. Корнилов намерен, как он считает, сначала укрепить тыл, потом восстановить фронт. Не позднее середины августа двинет казаков на Петроград. Требования следующие: установление военной диктатуры, ликвидация Советов и солдатских комитетов, соединение всей военной и гражданской власти в руках Корнилова, запрет партий, митингов, забастовок, демонстраций, цензура прессы, военно-полевые суды, уполномоченные применять расстрел в отношении рабочих, саботирующих выпуск важной продукции, и железнодорожников, срывающих поставки на фронт.

— Кошмар! — шепнула Евдокия, скользя пером по бумаге, ответственная за протокол.

— То есть Корнилов намерен провозгласить себя новым царём-батюшкой? — ввернул Каменев.

— Пока — нет. Только «спасителем» Руси — до Учредительного собрания. Далось оно им!

— Я в ЦК недавно, но уже усвоил. После таких речей вы, Леонид Дмитриевич, предлагаете решение. Мы слушаем, — продолжил родственничек, глядя подобострастно, зализывал после промашки с ленинской рукописью.

— Простого решения не существует. Только общая идея. Так давайте пойдём навстречу генералу и захватим власть! Немедленно возвещаем выдвижение кандидатов на новый Съезд Советов, проведём его не позднее 10–15 августа, объявляем избранный им ВЦИК единственным легитимным правительством России. Меняем командиров частей гарнизона и Кронштадта. Берём под контроль почту, телефонные станции, телеграф и банки. Упраздняем мэрию и градоначальника, всем управляет Петросовет. Объединяем остатки полиции и милицию, реорганизуем их, чтоб из банды хулиганов превратились в охрану порядка. То же самое в Москве, из двух столиц советская власть растекается по стране.

— Корнилову не понравится, — ухмыльнулся Антон.

— И вот тогда придёт наш настоящий экзамен на зрелость. Смогут ли перешедшие на сторону революции полки гарнизона и матросы остановить корниловское казачество? Рабочим раздадим оружие, рабочая Красная гвардия — наш последний рубеж обороны. Победим сейчас — удержим Россию. Не сдюжим… Пусть не поминают нас лихом.

— А германцы? — робко пискнула Ева.

— У меня есть что им предложить. За германцев будем волноваться позже. Пока на нашей стороне — изрядные российские просторы. Даже сломив сопротивление Русской армии, захватчики сразу всё не подгребут. Транспорт, снабжение, управление территориями. Германцы люди обстоятельные, методичные. Сразу переть дурой как Наполеон на Москву не решатся. Несколько месяцев у нас есть. А там многое что изменится. Британцы, французы, а теперь ещё и американцы не сидят сложа руки. Нам нужно вывернуться — и не разбить лоб, сражаясь с кайзером, и не порвать с Антантой, иначе всё выстраданное русским солдатом за три года в окопах ляжет коту под хвост.

— Да услышит бог наши молитвы, как бы странно это ни звучало в ЦК безбожной марксистской партии, — подвёл черту Крыленко. — Стало быть, курс на вооружённое восстание?

— Да! — Седов торжественно встал. — Товарищи! Одновременно с подготовкой Съезда Советов начинаем организацию Военно-революционного комитета, ответственного за революционное восстание в Петрограде и Москве, свержение Временного правительства и отпор Корнилову. Лев, ты думал, сначала Съезд утвердит «Вся власть Советам», а потом мы её передадим в руки ВЦИК? Дудки! Съезд утвердит захват власти. А ВЦИК — это мы. Или кто-то хочет видеть во ВЦИК кадетов, меньшевиков, эсеров?

— Левых эсеров — тоже нет? — уточнил Крыленко.

— Они слишком левые. Программа передела собственности, неизбежного в результате революции, составлена мной осторожно и взвешенно, дабы не разрушить окончательно пострадавшую в войне экономику. Левые эсеры готовы резать буржуазию без разбору и бестолково, создавая нам проблемы с национализацией средств производства. К тому же моментально повернут наганы против нас, как только заподозрят в недостаточной решительности. Кто не верит, спросите у товарища Евдокии Фёдоровны, она из их кругов.