Хозяин антимагии 6 (СИ) - Базаров Миф - Страница 13

— Она твоя, — сказал я, подходя и кладя ключи в ладонь сестре. — С персональным номером «Т-1». Чтобы все знали, чья это машина.

Сестра наконец подняла на меня взгляд, и я увидел, как по щекам ручьём покатились слёзы, но это были слёзы безудержной и искренней радости. Она не сдерживала эмоций, как того требовал светский этикет. С громким счастливым возгласом Тася бросилась мне на шею, сжимая в объятиях так, что захрустело платье.

— Братец! Да ты с ума сошёл! Это же лучший подарок в мире! Лучше всех бриллиантов! — она отпрянула, снова уставившись на автомобиль, а лицо расплылось в самой широкой и беззаботной улыбке, которую я видел за последние месяцы. — Я… я сейчас же хочу прокатиться!

— После бала, — улыбнулся я, ощущая непривычную теплоту внутри. — Сначала прими поздравления. А потом…

Этот миг чистой детской радости стал для меня якорем, напоминанием, ради чего вообще затевалось всё. Ради того, чтобы такие улыбки не сходили с лиц близких.

К нам в сад спустилась мама. Она наблюдала за сценой, и на лице женщины смешались умиление и лёгкая тревога.

— Кирилл, голубчик, — тихо сказала мама, пока Тася в восторге кружила у машины. — Это, конечно, прекрасно… но не слишком ли? Такой роскошный подарок для юной девушки… Ты её просто балуешь без меры.

Я повернулся к родительнице.

— А кто, как не я, должен её баловать? — обнял маму правой рукой, и мы оба смотрели на сияющую Тасю. — Её должен был баловать отец. Защищать, гордиться, провожать на первые балы… но его нет с нами уже больше трёх лет.

В горле встал ком.

— Командуя экспедицией, из которой не вернулся, он пытался спасти меня, добыть лекарство. Его последним желанием было оберегать семью. Так что да, я буду её баловать. Я буду дарить ей самые быстрые машины и самые пышные балы. Потому что это единственный способ, которым я могу дать хоть толику той отцовской заботы, которой Тася лишена.

Мама замерла, её глаза наполнились слезами, в которых отразилась и старая боль, и гордость.

Она молча протянула руку и коснулась моей щеки, а потом потянулась обнять. Я притянул женщину к себе, чувствуя, как вздрагивали под дорогим шёлком её плечи.

— Прости, сынок, — прошептала она мне на ухо. — Ты прав. Ты всегда прав. Отец гордился бы тобой. Такой же упрямый и надежный.

Мы постояли ещё несколько минут втроём: я, мама и сияющая у красного кабриолета Тася. И это мимолётное ощущение простого семейного счастья показалось мне самым ценным мгновением за весь вечер.

Когда мы вернулись к гостям, Тася сразу стала центром притяжения. Ей льстили, дарили диковинные и дорогие подарки: от древнего трактата по магии до механических птиц, машущих крыльями.

Сквозь этот водоворот лести и интереса я заметил Амата Жимина. Мой друг, а ныне — правая рука нового адмирала в Балтийске, не отходил от Таси.

Он танцевал с моей сестрой и оказывал знаки внимания с такой ревнивой основательностью, что вскоре начал отваживать от неё всех прочих кавалеров. Вид могучей фигуры, склонившейся над хрупкой сестрой, был одновременно трогательным и комичным.

Во время паузы между танцами я, улыбаясь, подошёл к Амату.

— Вижу, адмиральская служба не отбила у тебя рыцарских манер, — заметил я. — Или ты решил, что охрана Таси — задача поважнее защиты Балтийских рубежей?

Амат слегка смутился и отвёл взгляд.

— Кирилл, некоторые сокровища, — тихо, почти шёпотом сказал друг, бросив взгляд на сияющую Тасю, — нужно охранять тщательнее, чем любые военные секреты. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

Официальность балу придало появление Дмитрия Романова. Его присутствие было красноречивее любых слов: род Пестовых теперь в фаворе.

Но друг прибыл не один. Рядом с ним явилась холодная и прекрасная, как зимняя заря, Соня. Её платье было лишено кричащей роскоши, но сшито с таким безупречным вкусом, что затмевало наряды всех остальных дам. А поведение девушки по отношению ко мне было откровенно язвительным.

Во время танца, когда её пальцы лежали в моей руке холодными, как мрамор, я не выдержал:

— Чем я заслужил такую честь? Кажется, моё присутствие вызывает у вас желание пустить в ход коготки. Или это уже профессиональная деформация инквизитора?

Она бросила на меня насмешливый взгляд, серые глаза, казалось, сканировали до глубины души.

— Не обольщайтесь, граф, — губы тронула ледяная улыбка. — Меня раздражает вся эта показная суета. И люди, которые её устраивают, наигравшись в прогресс и благородство.

Позже я отозвал Митю в сторону, в относительно тихий угол за колоннадой.

— Что с ней, Митя? Она словно оса, у которой разорили гнездо. Я понимаю, что инквизиция — дело серьёзное, но сегодня, казалось бы, можно и расслабиться.

Дмитрий тяжело вздохнул, его лицо помрачнело.

— Отец решил выдать её замуж за князя Горчакова. Почтенный, скупой, могущественный род. Ей двадцать четыре, ему под пятьдесят. Она, понятное дело, в ярости, но приказа Императора не оспаривает. Вымещает злость на всех подряд. Я взял Соню с собой в надежде, что она немного развеется. Но, видимо, ошибся.

Я нашёл девушку позже, когда она стояла в одиночестве у огромного витражного окна, глядя в ночь.

— Соня, — осторожно начал я. — Если ты не хочешь этого брака… Может, я могу как-то помочь? Поговорить с Митей, найти другой выход… Использовать свои ресурсы, связи…

Она резко обернулась, в глазах полыхал ледяной огонь.

— Помочь? — голос был тих, но ядовит как шипение змеи. — Кто ты такой, чтобы помогать дочери Императора? Возомнил себя спасителем, который может всё? Ты можешь разве что стать изгоем, навсегда испортив отношения с моей семьёй, если посмеешь вмешаться. Не трудись. Не нужно мне твоё рыцарство.

Конфликт, что назревал весь вечер, разразился ближе к полуночи.

Мы с Митей, Аматом и сияющей Тасей, только что закончившей танец, стояли в кругу гостей, смеясь над какой-то шуткой. К нам, словно холодный вихрь, подошла Соня.

Она была пьяна, сильно пьяна. Лицо девушки побледнело как полотно от сдерживаемого гнева.

— Что вы тут празднуете? — голос, резкий и высокий, прорезал гул и музыку. — Чествуете эту… пустышку? — она резко, почти грубо указала на Тасю.

Повисла тишина.

Музыканты на хорах замешкались, и вальс оборвался на полуноте.

— Соня, пойдём домой, — строго, по-братски, сказал Митя, пытаясь взять за локоть старшую сестру. — Успокойся.

— Она никогда не станет магом! — выкрикнула девушка, и в её словах была горькая, беспощадная правда мага-диагноста, видящего то, что скрыто от других. — У неё нет дара! Каналы наглухо закрыты! В восемнадцать лет они должны проявиться, а у неё — ничего! Пустота! Ничтожная, бездарная…

Тася ахнула, сияющее счастливое лицо исказилось от боли и унижения, словно её ударили хлыстом по голой коже.

Слезы брызнули из глаз сестры, и она, прикрыв лицо руками, бросилась бежать из зала, переполненного великосветскими гостями.

Амат одним движением отстранил застывших гостей и ринулся за ней.

— Соня! Немедленно пошли! Сию же минуту! — властно приказал Митя, уже не скрывая гнева, и, крепко сжав руку сестры, почти силой увлек её прочь, оставив за собой лишь шепоток изумлённой толпы.

Я поспешил следом за Тасей, чтобы успокоить её, как вдруг мою руку кто-то схватил.

Обернулся и увидел Лёню Гурьева.

Его лицо было пепельно-белым, глаза — огромными от ужаса. В дрожащей руке он сжимал смятый листок телеграфной ленты.

— Кирилл Павлович… — голос сорвался на шёпот. — Срочно… из «Яковлевки»…

Я вырвал у него листок.

Глаза бегали по строчкам, отказываясь верить написанному.

Буквы сливались в кошмарную фразу: «ЯКОВЛЕВКА» ПОД МАССИРОВАННОЙ АТАКОЙ. МОНСТРЫ. ПРЕДПРИЯТИЯ ПЕСТОВА ГОРЯТ. ПОМОЩЬ…'

Я поднял голову.

Ослепительный свет люстр, приглушенный теперь гул голосов, остатки музыки — всё это превратилось в отдалённый бессмысленный шум.

Я смотрел на Лёню, не в силах вымолвить ни слова.