Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович - Страница 32

Меня снова начало мутить. Пришлось залечь и уткнуться лицом в прелую прошлогоднюю листву. Кое-как отдышался.

— Андрей, теперь бегом. Сможешь?

Судорожно киваю. Когда впечатления перекипят, наверное, мне станет легче.

Мы наконец-то углубились в лес.

— Воды попей, — посоветовал Игнат, восстанавливая дыхание

— Не могу. Сейчас бы вымыться.

— Ага. Еще и пиццу заказать, — он беззлобно усмехнулся. — Привыкай.

— Ты серьезно? К этому можно привыкнуть?

— Не знаю. Но ты должен научиться абстрагироваться. Иначе крыша на сто процентов съедет.

— Спасибо, приободрил.

— Отвечаю, как есть, — он пожал плечами. — Пошли. Здесь оставаться опасно. Это война, — неожиданно добавил он. — Либо ты, либо тебя.

Возразить нечего. Вообще-то Игнат не сказал ничего нового. Вроде бы произнес банальные фразы, которые принято пренебрежительно называть «штампами», а какую глубину смысла приобретают они в экстремальных обстоятельствах!

До полудня мы пробирались на запад. Шли по компасу, изредка сверяясь с картой. Поначалу все больше молчали, а потом снова разговорились:

— Надо бы вооружиться получше, — обронил я, прислушиваясь к рычанию танковых двигателей и лязгу гусениц. По лесной дороге прет колонна бронетехники, и от такого соседства становится не по себе. — А то с двумя «тэтэшками» много не навоюем.

— Пока обойдемся. Незачем сейчас рисковать, а потом на себе железо тащить, — ответил Игнат.

— Обоснуй?

— Сам подумай. Мы же не в поле. Лес кругом. Тут прицельная дальность решающего значения не имеет. Среди кустарникового подлеска любое столкновение будет проходить на уверенной дистанции для «ТТ».

— А если вдруг нарвемся на большую группу немцев?

— Тогда нам лучше попытаться оторваться и скрыться, чем привлекать к себе внимание, вступая в безнадежный бой, — лаконично ответил Панфилов. — Андрей, прекращай мыслить категориями «ви-ар». Винтовка неудобна, особенно в ограниченных пространствах. Ручной пулемет много весит, я уж не говорю о запасных дисках или лентах. Ты вон и так запыхался, а мы заметь, идем достаточно размеренно. Я бы не отказался от «ППШ» или «МР», но пока не вижу возможности их раздобыть. Вообще-то в идеале нам нужна немецкая форма.

— Ты язык знаешь?

— Практически в совершенстве.

— Специально учил? Ну после того первого случая? — я конечно же заинтересовался.

— Учил, но по современным технологиям. Ты даже не представляешь какие возможности на самом деле открывает нейроимплант. Правда в таких способах обучения есть риск, из-за высокой нагрузки на рассудок. Да и спутанность мышления возникает, — поначалу я неосознанно смешивал русские и немецкие фразы, и не только в разговоре, а даже в мыслях. Потребовалось время, чтобы информация усвоилась. Ну и поработать над произношением пришлось.

— Хочешь сказать так можно любую науку освоить?

— Вряд ли. Наука требует понимания сути различных процессов и особого склада ума. Знание языка — это другое. Намного проще, — ответил Игнат.

За разговором идти намного легче. По поводу физических нагрузок Панфилов точно подметил. Меня пошатывает от усталости. Едим ягоды, благо черники и брусники в лесу полно, но это так, заморить голод.

В очередной раз сверившись с картой Игнат безошибочно вывел меня на знакомую прогалину. Видна глубокая борозда и зарывшийся в землю «И-16». Трупы застреленных мной немцев никто не убрал. Их наверняка хватились, но не нашли, и война укатила своей дорогой.

— Туда, — я сориентировался, указав направление. Теперь мы держимся следа примятой травы, уводящей в ложбину. Через пару километров остановились, прислушиваясь. Гул моторов давно стих в отдалении. Вокруг — настоящая лесная глушь.

Но нет. Заблуждаюсь. Со стороны заброшенной деревеньки, до околицы которой теперь метров сто, раздалась чужая речь.

Игнат лег на землю и пополз, подавая пример.

Вскоре мы затаились на опушке. На этот раз забрали правее, и залегли в кустах, на взгорке, откуда просматривается единственная улица.

Панфилов расчехлил бинокль, осмотрелся, затем передал его мне.

Я приник к окулярам.

А немцы времени зря не теряли! За истекшие двое суток здесь произошли значительные, если не сказать — разительные перемены. Странная антенна, насколько мне помнится подломившаяся при взрыве связки гранат, уже восстановлена. От двух сгоревших изб не осталось даже обугленных бревен. Следы боя тщательно убраны. На противоположной от нас стороне деревушки теперь установлен ряд вместительных госпитальных палаток.

— На четыре часа, — скупо шепнул Игнат.

Пулеметчик. Укрепленная огневая точка оборудована на наблюдательной вышке. Наверх натаскали мешков с песком.

Еще одну только сооружают. Несколько бревен уже вкопано в землю. Плотницкие и земляные работы выполняют пленные. Десятка два, не меньше. Их наверняка расстреляют, как только все будет сделано.

Из крайнего дома вышел оберст в сопровождении гауптмана.

— Дай бинокль.

Панфилов некоторое время пристально наблюдал за двумя офицерами, затем уверенно произнес:

— Оба из абвера. У оберста все признаки перемещенного сознания.

— Откуда знаешь? — шепотом спросил я.

— Меня специально готовили. Могу прочитать по губам простые фразы и различать некоторые нюансы поведения. Они несколько раз упомянули службу контрразведки. Полковник не вполне владеет своим телом. Привык к совершенно другому сложению и возрасту. Это заметно. Хотя я могу ошибаться и виной всему — недавнее ранение, но вряд ли. Капитан почему-то настроен скептически и крайне непочтительно к старшему по званию. Надо бы подобраться поближе, послушать их.

Я прикинул шансы. Оба офицера идут в нашем направлении. За ними на почтительном удалении следует обычный стрелок. Охрана так себе.

— Подползем поближе. Видишь, кустарник подходит почти к самой околице? Оттуда наверняка будут слышны их голоса.

Лежа в кустах, мы с Игнатом стали свидетелями шокирующего разговора между двумя офицерами абвера, которые, в полной иллюзии безопасности прогуливались внутри периметра таинственного объекта.

Они остановились неподалеку от нас. Суть разговора мне кратко переводил Панфилов, пока я наблюдал за обстановкой:

— Герр оберст, ваши утверждения граничат с изменой! Мало того, что вы решились поставить непонятный эксперимент над германскими офицерами, что считаю недопустимым…

— Реципиенты, — отмахнулся полковник. — Я же ясно сказал: все они уже мертвы! — резко добавил он.

— Живы, если мне не изменяет разум! — непочтительно возразил капитан.

— Гауптман, эти офицеры погибнут в ближайшие дни! При тех или иных обстоятельствах. Силой судьбы они теперь лишь физические сосуды, предназначенные для трансплантации разума!

— Звучит спиритично. Но не так вызывающе, как утверждение, что рейх проиграет войну! За два месяца мы захватили огромные территории русских, как ранее захватили Европу! Танки Гудериана вскоре двинутся на Москву, это же очевидно!

— И тем не менее третий рейх обречен! Я же продемонстрировал вам доказательства!

— Туманные картинки в моей голове? Должно быть вчера за ужином вы меня опоили, господин Шульц!

— Ну, что за косность мышления, гауптман, в самом деле! — вспылил полковник. — Я же все доходчиво объяснил! То устройство, что я дал вам, способно транслировать мысленные образы. Мы называем их «нейрограммами». Вы видели кадры документальной съемки сорок пятого года. Или скажете, что это ваше воображение под действием неизвестного препарата нарисовало руины рейхстага и русских солдат, расписывающихся на его стенах⁈

— Я такого не мог и не могу себе вообразить! — в замешательстве ответил капитан.

— Вот-вот! Я лишь пытаюсь быть с вами максимально честным. Неужели я ошибся, или ваша косность мышления столь велика, что не допускает разных вариантов развития событий?

— То есть, я должен поверить, что вы, вернее, как там правильно выразиться, ваша «нейроматрица», явилась сюда прямиком из будущего⁈