Переезд (СИ) - Волков Тим - Страница 18

— Пуля… дурацкая, шальная, — с трудом выдавил Глушаков. — В левое плечо… Зацепила. Зажило вроде… А потом… температура, озноб… Теперь вот… — он слабо махнул здоровой рукой, словно указывая на всё своё тело. — Говорят, сепсис. Да и не удивительно — там, где меня ранило, грязи много было, мы в ней по самую макушку сидели. Окопы… Как чувствовало сердце — нехорошее место. Там поезд наш сломался, встали в депо, на ремонт. Обстрел к вечеру начался. Мы в окопах… Вот, задело.

Он снова закрыл глаз, силы оставляли его.

Дежурный врач, подошедший сзади, печально констатировал:

— Безнадёжен, товарищ Петров. Абсолютно. Септикопиемия, множественные абсцессы. Сегодня-завтра…

Иван Павлович резко поднял голову. Эти слова, такие простые, но такие страшные, преобразили его — лицо стало жестким, угловатым, взгляд острым.

— Нет. При мне такого не говорить вслух! Я буду его лечить, лично. Принесите мне всё, что я скажу. И запишите: начинаем агрессивную инфузионную терапию. Физраствор, подкожно, круглосуточно. Чтобы «промыть» кровь. И салицилаты для снижения температуры. Прямо сейчас! Немедленно!

— Но это же не сработает! — возразил Женя.

— Не спорьте со мной! — резко, почти крикнул Иван Павлович. — Запишите! Лечение по протоколу о септических состояниях!

Доктора переглянулись, но возражать ничего не стали. Лишь Женя Некрасов тихо вздохнул, поняв, что Иван Павлович ради друга готов совершить невозможное. Только получится ли?

Опустившись в потрепанное кресло в своем кабинете при госпитале, Иван Павлович закрыл лицо руками. Запах смерти, что намертво въелся в одежду, казался теперь его собственным. Глушаков умирал. Медленно, мучительно, и абсолютно бессмысленно.

«Вот так всегда, — с горькой иронией подумал он. — Знаешь ответ, но не можешь им воспользоваться».

Пенициллин. Вот что нужно было. Так просто. И так сложно. Его еще не открыли. И до открытия еще десять лет.

Самому попробовать? Сложно. Чертовски сложно.

Но Глушаков… Что же теперь, ставить на нем крест? Нет, надо пробовать. Лучше делать хоть что-то, пытаться, чем сидеть просто так, сложа руки.

Мысленно Иван Павлович представил себе чашку Петри Флеминга. Принцип-то был до смешного прост. Обычная плесень, Penicillium, выделяет вещество, которое убивает бактерии вокруг себя. Не травит, не угнетает, а именно убивает, создавая вокруг стерильную зону. Все гениальное — просто. Но как эту «простоту» превратить в лекарство? Как достать?

Процесс получения сложен, трудоемок и вообще…

Может, попробовать принцип Флори и Чейна? Признаться, про них доктор помнил не из научных книг, а смотрел как-то фильм по телевизору… Оксфорд, 1940-е годы. Два ученых не пытались сразу наладить заводское производство. Действовали хитрей. Сначала выращивали плесень в огромных чанах с бульоном. Получалась этакая «грибная похлебка», где и плавала вся целебная сила.

Но как ее оттуда извлечь? Вот где главная загвоздка.

«Вода и масло, — Принялся рассуждать Иван Павлович. — Пенициллин, как и многие вещества, лучше растворяется в органических растворителях, чем в воде. Что-то вроде супа…»

Перед глазами встал так нелюбимый еще из детства и садика Иваном Павловичем суп, который обычной всегда, когда остывал покрывался пленкой. Приходилось ее убирать ложкой…

Постой… А ведь это идея!

Иван Павлович аж подскочил с места. Кажется, нашел!

Метод был элегантен в своей простоте. Нужно было охладить эту «грибную похлебку» и добавить туда обычный эфир. При низкой температуре пенициллин перейдет из водной среды в эфирную, словно перепрыгивая через невидимый барьер. Затем эфирный слой отделить, а сам эфир, будучи летучим, легко улетучивался, оставляя после себя драгоценный, сырой, но уже концентрированный желтоватый порошок.

«Это же гениально и примитивно одновременно! — чуть не вскрикнул он вслух. — Никаких сложных аппаратов, никаких недоступных реактивов. Эфир для наркоза в госпитале есть. Холодильник… ну, ледник со льдом, например можно использовать. Питательную среду… кукурузный экстракт… можно попробовать сварить из той же муки или отрубей. На ней лучше всего приживается плесень».

Конечно, это был не промышленный метод, рецепт кустарного, почти отчаянного производства. Но это был шанс. Единственный шанс получить хоть несколько драгоценных миллиграммов, которых, возможно, хватило бы, чтобы переломить ход болезни в организме Глушакова.

А уж потом наладить производство.

Изобретать пенициллин не нужно. Его нужно просто «украсть» у будущего, воспроизведя в московской лаборатории 1918 года метод, который станет известен миру только через десять с лишним лет. И спасет друга.

Рынок гудел, как растревоженный улей. Иван Павлович, чувствовал себя здесь абсолютным идиотом. Он пробирался между прилавками, устремляя взгляд не на свежие овощи или аппетитные туши, а в темные, пыльные углы, где лежало то, что нормальный человек обходил стороной.

За особыи товаром он тут, какой никто и никогда не берет, напротив — просит убрать это, а то и вовсе закатывает скандал, если вдруг ему это подсунут ушлые продавцы.

Но ничего, к своему удивлению, не находил. Хотя, постой. Вон торговка стоит, у нее, кажется, есть то, что ему нужно.

— Добрый день, — обратился он к старушке, у которой на краю лотка лежала сморщенная, покрытая сизо-зеленым налетом свекла. — Это… это не продадите?

Бабка посмотрела на него как на умалишенного.

— Ты что, отец, смеешься? Это выбросить надо. Чего гнилье тебе?

— Мне именно такое и нужно, — настойчиво повторил Иван Павлович. — Заплесневелое. Чем зеленее, тем лучше.

— Плесневелое нужно? — удивилась баба, округлив глаза.

— Нужно.

Смешки пошли по ряду. Торговцы зашептались, показывая на него пальцами.

— Глянь, гнилье скупает!

— Может, провокатор?

— Или белены объелся?

— Нет, этот точно провокатор. Какую-то пакость задумал.

— Нет, это жулик. У Прокфьевны такой же был в прошлом месяце — купил порченного, а потом шуметь начал, говорить, что продали гадость. Скандалил.

— Да я куплю, за деньги! — принялся упрашивать Иван Павлович, чувствуя себя максимально глупо.

Подошел коренастый мясник в залитом кровью фартуке.

— Мужик, ты тут покупателей распугиваешь. Иди-ка отсель, а то милицию позову. Нечего тут гнилье скупать.

Иван Павлович вздохнул. Он не предвидел такой поворот.

— Я врач, — попытался он объяснить. — Мне для опытов. Понимает, просто в плесени…

— Опытов! — фыркнула торговка. — Хватает нам опытов! Вон, до чего страну довели! Катись, говорят!

— Да как вы не поймете! Мне для лекарства надо из плесени сделать…

— Что же это, лекарства из плесени делать? Вот тебе и докатились! Никитишна, ты слышала, что этот говорит? Он лекарства из плесени делает! А потом нам их и продает! Вот ведь ирод! Да таких сажать надо!

— Я слышала, они еще и из крови собачьей выжимки делают, сволочи!

— Из собачьей⁈

— Ага!

В этот момент из толпы появился молодой милиционер, привлеченный шумом.

— В чем дело, граждане? Что за шум? Тут что за беспорядки?

— Да вон он, товарищ милиционер! — хором указали на Ивана Павловича. — Гнилье выпрашивает! И из него потом лекарства делает. Подозрительный тип!

Милиционер нахмурился и подошел.

— Ваши документы, гражданин. И объясните, что вы тут делаете.

Иван Павлович, не говоря ни слова, достал из внутреннего кармана пиджака свой мандат, подписанный самим Семашко и заверенный печатью Наркомздрава.

Милиционер, прочитав документ, вытянулся, его тон мгновенно сменился с подозрительного на почтительный.

— Товарищ врач! — он отдал честь. — Чем могу помочь?

Торговцы, наблюдавшие за сценой, разинули рты. Смешки мгновенно стихли.

— Спасибо большое, но ничем, — устало сказал Иван Павлович. — Я лекарство хочу сделать, чтобы людей спасти. Понимаете, просто в плесени есть особые вещества, которые убивают бактерии. Вот я и хочу… А тут скандал поднялся. Недопонимание.