Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 28

Последний бочонок растворился во мгле, оставив реку пустой.

— Ну, генерал, — Жак вытер липкие от смолы руки о штаны. — Почта ушла. Теперь интересно как все это сработает.

— Сработает. Крыса, загнанная в угол, кусается насмерть. А Франция сейчас — это очень большая и очень злая крыса.

Развернувшись, я зашагал прочь с причала. Ноги гудели от усталости, но сон сейчас был непозволительной роскошью. Скоро рассвет. И мое место на стене, в первом ряду зрителей.

Рассвет над Роной не радовал. Ветер гнал рваные клочья тумана, обнажая гладь реки. Вжавшись спиной в ледяной камень зубца на стене бастиона Сен-Жан, я не опускал бинокль, несмотря на то что пальцы в перчатках давно потеряли чувствительность.

Рядом, переминаясь с ноги на ногу, шмыгал носом часовой — долговязый парень из ополчения. Хруст пережевываемого сухаря, казалось, разносился на весь бастион.

— Тише жуй, — шикнул я.

— Простите, генерал. Живот подводит.

Окуляры вновь прижались к глазам, приближая вражеский берег. Красные мундиры передового дозора, лениво разводившие костры, вдруг встревожились. Двое, стоя по пояс в ледяной воде, орудовали баграми, подтягивая к песку темный, мокрый предмет.

— Есть, — выдохнул я в холодный воздух. — Клюнуло.

Добычу выволокли на песок. К удачливым рыболовам подбежали еще трое. Блеснул тесак, сбивающий обруч: солдаты явно ждали вина, пороха или, на худой конец, золота.

Крышка отлетела. Рука нырнула внутрь, но вместо ожидаемой бутылки извлекла плотный свиток. Разочарование мародеров ощущалось даже через оптику: плечи поникли, движения замедлились. Однако стоило развернуть бумагу, как статика вернулась — теперь уже от шока. Они сбились в плотную кучу, жадно вглядываясь в текст и картинки.

Идиллию разрушил подлетевший офицер — в линзах мелькнул белый парик и блеск горжета. Вырвав крамолу из рук подчиненного, он пробежал глазами по строкам и резко обернулся к реке. Там, покачиваясь на волнах, дрейфовала целая флотилия бочонков.

Офицер замахал руками, указывая на воду. Солдаты бросились на перехват, но азарт добычи сменился тревогой: теперь они тащили груз не как трофей, а как бомбу с тлеющим фитилем.

Скомканный лист полетел на землю. Но ветер, наш верный союзник, подхватил бумагу и понес ее дальше, вглубь лагеря, к палаткам. А первый солдат, воспользовавшись суматохой, незаметно сунул второй экземпляр за пазуху мундира. Вот и замечательно. Вряд ли будет мощный эффект, но тоже сгодится.

Я сместил обзор правее. Туда, где стояли шатры французских роялистов — перебежчиков, присягнувших Мальборо.

Там царило схожее оживление. У костров собирались группы, из рук в руки кочевали листки. Активная жестикуляция выдавала нервозность. Один из читающих, дойдя до конца, в сердцах швырнул шапку оземь.

Яд начал действовать.

В центре английского расположения, у большого штабного шатра, забегали адъютанты. Один вскочил на коня, нахлестывая животное по направлению к реке, другой рванул к артиллерийским позициям.

— Что там, господин генерал? — не выдержал часовой. — Чего они мечутся?

— Читают. Узнают, почем нынче их командиры продают Родину.

Офицеры тщетно пытались восстановить дисциплину: вырывали листовки, кричали, раздавали тумаки. В ответ вместо привычного подчинения возникала опасная заминка. Строй не смыкался. Люди сбивались в кучки, обсуждая прочитанное. Это было брожение. Пока еще тихое, похожее на пузырьки в шампанском. Ди мало было грамотных среди них, хорошо с картинками вышло, надо будет Жуана все же взять к себе.

Солдат, в голову которого закралось сомнение, перестает быть боевой единицей.

Наблюдая за этой возней в потревоженном муравейнике, я пытался представить мысли Мальборо. Ему наверняка уже доставили «подарок». Он видит свою карикатурную рожу. Читает папское письмо. И, будучи умным мерзавцем, понимает, что это очень плохо. Политическая смерть. Если просидеть под стенами еще пару дней, бумага дойдет до каждой деревни, и в тылу вспыхнет пожар, который сожрет его армию без остатка. Логистика ломала и не такие армии.

Ждать он больше не может. Время, работавшее на него, сменило полярность. Каждый час промедления — сотни новых читателей, а значит — сотни новых врагов.

От штабного шатра отделилась группа всадников, устремившись к резервным полкам. Серебряные глотки труб прорезали утренний воздух.

Лагерь начал меняться. Хаотичное брожение сменилось жесткой, механической работой огромного организма. Полки строились в каре. Выкатывались орудия. Осадные башни, стоявшие в отдалении, дрогнули и поползли вперед.

Даже так? Он решил пойти в ва-банк?

Они не собирались подавлять бунт полицейскими мерами, тупо решили уничтожить первопричину смуты — нас.

— Зашевелились, — пробормотал я, опуская бинокль. — Быстро он сообразил.

Англичанин решил разрубить гордиев узел мечом. Пока разложение армии не достигло критической точки, он бросает ее в последний, решающий штурм. Ему нужна победа любой ценой. Здесь и сейчас.

Мы добились своего — вывели врага из равновесия.

Бинокль опустился на грудь, но напряжение продолжало сводить скулы. Ветер и бессонница резали глаза, однако картинка оставалась четкой.

Хаос сомнений, бурливший в английском лагере уступил место порядку. Исчезла суета, растворились кучки шепчущихся солдат. Вместо них возникла машина — огромный, сложный механизм убийства, заведенный последним приказом Мальборо.

Поле перед Лионом подчинилось жесткой геометрии войны. Красные квадраты английской пехоты, белые прямоугольники австрийцев, синие линии роялистов выстраивались в гробовом молчании, сберегая дыхание для рывка. Тысячи ружей ловили тусклый утренний свет, сливаясь в стальное море.

Что интересно виднелись осадные башни. Я думал, что это пережитки прошлого, ан-нет. Три гигантских деревянных монстра, обшитых сырыми воловьими шкурами для защиты от огня, возвышались над строем подобно передвижным колокольням. Внезапно они дрогнули. Натянулись канаты, сотни людей и лошадей вгрызлись в землю, сдвигая махины с места. Низкий, нутряной стон дерева, перекрывая расстояние, ударил по ушам предвестником беды. Даже не представляю как они по грязи будут их тащить. Может потому и ждали, пока чуть подсохнет?

Мальборо не пожалел пороха, выкатив на прямую наводку весь наличный арсенал: тяжелые осадные мортиры, полевые пушки, фальконеты. Черные провалы жерл смотрели прямо в душу. Канониры споро подносили зарядные ящики, офицеры вымеряли дистанцию. Их цель — пробить брешь, размолоть в щебень саму стену бастиона Сен-Жан. Старую, щербатую кладку XV века, совершенно не рассчитанную на современный огневой вал.

У нас пушек мало, пороха — еще меньше. Движение врага давно заметили, оборона не дремала. Ополченцы, гвардейцы, швейцарцы стояли плотно, плечом к плечу. Лица сосредоточенные. Кто-то истово крестился, целуя нательный крест, кто-то с остервенением правил лезвие тесака о камень.

Рядом часовой, юнец с пушком на губе, перестал жевать. Сухарь в руке мелко дрожал.

— Господин генерал… — голос сорвался на шепот. — Что это?

— Война, сынок.

— Они… они уходят? Сворачиваются?

Вопрос, полный детской надежды и отчаянного нежелания верить в худшее, меня расстроил. Он видел движение, видел сборы, но мозг, защищаясь от страха, подсовывал спасительную ложь.

Тяжелая рука легла на его плечо. Ткань кафтана под пальцами была влажной.

— Нет. Они не уходят.

Оптика снова приблизила передовую. Первая линия пехоты двинулась вперед, чеканя шаг. На плечах передних рядов — фашины, вязанки хвороста для заваливания рва. Следом плыли штурмовые лестницы.

— Они идут нас убивать.

Веснушки на побледневшем лице парня превратились в черные пятна. Сухарь выскользнул из ослабевших пальцев, ударился о камень и покатился к краю пропасти.

— Но почему? — прошептал он. — Мы же… мы же показали им правду. Листовки…

О как. Слухами земля полнится?

— Потому и идут. Правда жжет глаза. Мальборо понял, что проиграл словами, и теперь намерен отыграться железом. Ему нужно заткнуть нам глотки землей, прежде чем вся Франция узнает о его предательстве.