Чертов менталист (СИ) - "Тин Тиныч" - Страница 1

Чертов менталист

Глава 1

— Вашу судьбу, молодой человек, узнаете, когда вас позовут в кабинет князя. Ориентировочно это случится около восьми утра, — надменный голос мажордома ясно дал понять, что лично он думает о дефективном представителе рода. — До той поры вам рекомендовано не покидать ваши апартаменты.

Дождавшись, пока за высокомерным идиотом закроется дверь, я широко улыбнулся и вольготно разлегся на кровати, положив руки под голову. Пока всё шло ровно так, как я и планировал.

Как меня в это некромантское семейство занесло, я так и не понял, поскольку раньше даже представить себе не мог, что такое вообще возможно. Мое первое внятное воспоминание в этом теле относится к тому вечеру, когда четырехлетнего Валерьяна на руках вынесли из отцовской лаборатории и позвали лекаря.

Вот только никто не знал, что в его теле в этот момент уже находился я, Валерий Михайлович Старостин, декан кафедры прикладного ментала. И скажу вам честно, несмотря на свой богатый жизненный опыт, в те дни я едва не сошел с ума. Хорошо, что за исключением визитов лекаря, меня никто не трогал и не тормошил, поэтому я имел отличную возможность выдохнуть, рассортировать отдельно свои впечатления и отголоски воспоминаний Валерьяна, после чего наконец-то сообразил: нет, с моей головой всё в порядке. Я действительно перенесся в тело юного мальчишки и, хотя по-прежнему нахожусь в России двадцать первого века, моя страна далеко не та, какой я ее знал.

Сложнее всего было свыкнуться с мыслью, что декан Старостин, остающийся несмотря на свои почтенные года подтянутым и спортивным красавцем, легенда кафедры, научное светило, автор многочисленных монографий и прочая, и прочая — ныне, увы, покойник. В меня, заслуженного и уважаемого профессора, прямо на ступенях университета пять раз выстрелил ревнивый ухажер одной из студенток, прокричав: «Это тебе за Арамейцеву!». Ирония судьбы крылась в том, что девушка была по-настоящему талантлива и влюблена в науку. В меня тоже, но сильно во вторую очередь. Ошибки в порядке влюбленности быть не может, уж сколько их, молодых и горячих будущих аспиранток, я успел повидать за свою преподавательскую карьеру. Арамейцева вбила себе в голову, что питает ко мне чувства большие, нежели простое уважение студентки к ее профессору. Я делал вид, что не замечаю ее притязаний и общался с нею исключительно на озвученные во время лекций темы, отчего она распалялась всё сильнее и сильнее. Результат не заставил себя ждать, м-да.

Что же до Валерьяна, я всерьез подозревал, что бедный ребенок стал жертвой жестокого эксперимента своего отца, князя Николая Алексеевича Изюмова, потомственного некроманта в семнадцатом поколении, правдами и неправдами выбившего себе должность личного советника Императора. Что конкретно произошло, понять в ту пору было невозможно, но мальчишку затопило волной чистого ужаса, это и стало причиной гибели его личности.

Ценно то, что у пацана была четкая предрасположенность к менталу! Ха, повторюсь: не знаю, как и почему меня угораздило заместить Валерьяна, но я каким-то чудом сорвал джекпот. Как человек не понаслышке знающий, что такое ментальная практика, и написавший далеко не один учебник по теме, я прекрасно видел направление, в котором мне стоило развивать новое тело.

Да, я потерял все, до чего успел дотянуться в прошлой жизни. Особенно обидно было то, что я стоял на пороге великого открытия, способного перевернуть все наше представление об окружающем мире. В тот роковой день я успел подтвердить свою самую смелую гипотезу, поэтому вышел из университета погруженным в мысли и стрелка заметил даже не с первого выстрела. А теперь мне придется начинать всё сначала.

Но при этом я с бесшабашным весельем осознавал, что отныне вновь молод, да что там — неприлично юн! Все мои наработки при мне, реципиент с его силой духа потенциально может стать великолепным менталистом, а новый мир открыт для моих исследований. Чего еще желать? Спасибо тебе, неизвестный ревнивец, влюбленный в Арамейцеву. Ты даже не представляешь, какую услугу мне оказал!

Чтобы поскорее интегрироваться в предложенные условия, я решил разыграть классическую амнезию. Лупал по сторонам наивными глазенками и в рандомном порядке спрашивал окружающих: а вы кто? А что случилось? А почему я здесь? Хотел было спросить заодно: где моя мама? — но вовремя осекся, сообразив, что малыш Валерьян такого вопроса никогда не задал бы. Мать умерла в родах, и он даже в теории не мог о ней помнить и говорить.

Ну что могу сказать? В целом — прокатило. Правда, в семействе начались разговоры, что старший сын не в себе. Знали бы только домашние, насколько именно! Впрочем, где сейчас обреталась душа бедного Валерьяна, не ведал и я сам. Но уж совершенно точно не в голове, которую я быстро привык считать своей.

Поначалу эти разговоры меня раздражали, так и хотелось в ответ на очередное завуалированное оскорбление со стороны сестры взять и ввернуть что-нибудь едкое, чтоб она подавилась своими колкостями. В прошлой жизни я буквально парой предложений мог осадить любого зарвавшегося собеседника, даже не прибегая к возможностям силы духа. Но… я прекрасно осознавал: если маленький ребенок вдруг начнет вести себя как ехидный профессор семидесяти пяти лет от роду, каковым я когда-то был, к нему непременно будет приковано повышенное внимание. Этого я любой ценой желал избежать, поэтому кротко молчал и улыбался в ответ на все выпады, получив в довесок негласное прозвище блаженного.

Забавы ради я время от времени подбрасывал ребусы для отца, чтобы тот излишне не расслаблялся и не торопился преждевременно избавиться от меня. Так, однажды он по наводке ошарашенного слуги застал юного Валерьяна на стремянке в библиотеке перелистывающим тяжеленный манускрипт в кожаном переплёте, в котором описывалось, как в незапамятные времена некие особенные женщины овладели тайными знаниями и начали вредить кому ни попадя, а некие особенные мужчины решили это безобразие прекратить, и закончилось всё, как водится, лютой общей заварухой. Кажется, на обложке было написано «История возникновения инквизиции и причины, приведшие её к упадку». Но это неточно.

Подробности своего появления в этом мире я узнал, когда мне было уже восемь лет. Парой фраз будто бы невзначай натолкнул Николая Алексеевича на воспоминания о том дне, а сам скромно отошел в сторонку, сконцентрировался и создал направленное внимание. Штука сильная, навроде воровской фомки для запертой двери, и для прокачанного мага любой стихии с долей паранойи в анамнезе не составило бы труда определить наличие постороннего воздействия на себя. Вот только фокус был в том, что заподозрить в подобных вещах меня, слабое и недалекое, по его мнению, существо отец не мог, чем я и воспользовался.

Ну и убедился заодно, что с князем Изюмовым мне на одном поле делать нечего. Это же надо было такое придумать! Уморить на глазах ребенка дворового щенка, а затем заставлять сына принести в жертву курицу, чтобы поднять из замученного песика зомби. Немудрено, что мальчишка такого не выдержал. Валерьян и так был чувствительным донельзя, а тут жестокие эксперименты с домашними животными.

В отличие от меня старшая сестрица Ираида с огромным желанием посещала отцовскую лабораторию и жадно впитывала в себя знания, которыми одаривал ее князь. Я же правдами и неправдами старался избежать очередного приглашения туда, но в двенадцать лет Николай Алексеевич поставил вопрос ребром, желая наконец-то полноценно приобщить сына к семейной магии. Что же, сам напросился.

Я как по нотам разыграл заранее подготовленную пьесу, закончившуюся приступом мозговой горячки — потенциально опасного для жизни заболевания, вызванного серьезным эмоциональным расстройством, и диагноз этот подтвердили аж два независимых лекаря. Еще бы они его не подтвердили, когда я аккуратно их к этому подталкивал, используя технику «дай желаемое». По степени воздействия на личность это было сопоставимо не с фомкой, а, скорее, с отмычкой, поэтому никто ничего не заподозрил. Им обоим вдруг показалось, что князь ждет от них именно такого вердикта, они его радостно и предоставили.