Бродник (СИ) - Старый Денис - Страница 4

— Прошу тебя, не надо, — одёрнул Макар Мстивоя, когда воин решительно направился к очередному стихийному вече. — Пусть выговорится. Коли затыкать людям рот, то тут али оружием, али никак. Токмо кого побьешь, и не будет пути иного, как страхом держать людей.

Воин послушался старика. Мстивой не хотел слушать ни единого довода против Ратмира. «Министр обороны поселения» остоянно искал себе оправдание в том, как это он смог подчиниться десятнику, ну а теперь видел, что десятник этот и воеводы стоит, будучи благодарным за спасение жизни. Так что был готов действовать грубо и решительно. Но и Макара Мстивой уважал.

— Мила, а разве ты не узрела очевидного? — в разговор встряла бабка Ведана.

Все замолчали. Вот уж у кого действительно был глубокий и основательный авторитет. Ведь бабка эта была не только знахаркой, она была ещё и ведьмой, причём, «бабьей». Если заговор какой надо, да приворот, то это только к ней. Ну а перечить кто будет, так Ведана проклянёт. И все были уверены, что проклятия эти работают-таки.

Был бы в поселении хотя бы один священник, то можно было бы даже перечить и ведьме, надеясь, что истинная молитва оградит. Всякому известно, что крест и молитва отца отваживает всю нечисть, может разрушить любой заговор и проклятие. Ну или почти любой.

— Он довёл нас сюда. Сколь часто мы видели людей и нелюдей, что угоняют в полон? А всё первые замечали, да поспевали прятаться. И по всей дороге мы находили те леса, куда за нами никто не шёл. А как освободил он вас? А то, что на груди у него рана, от коей помрёт и самый дюжий ратник. А как духи реки взяли ворога к себе, а Ратмира отпустили? И Волот этот, Дюж, коий хозяина выбрал душой, но не разумом. Умер кто у нас? Тьфу… — Ведана сплюнула перед собравшимися бабами и мужиками, и те ужаснулись, будто от слюны ведьмы искры пошли, ну или сильнотаксичный яд извергся.

Они смотрели на ведьму с расширенными глазами, ждали, кого именно она проклинает. Власт, набравшись мужества, загородил собой свою жену. Хотя у ремесленника тряслись колени.

Однако Ведана развернулась и пошла прочь.

— Расходимся! — вдруг, неожиданно для всех, может, даже для самого себя, сказал Власт.

— Пошли домой! — грозно повелел строитель. — Пора напомнить тебе твоё бабье место.

Мила опешила. Нет, у Власта иногда проскальзывало желание «научить» свою жену. И бывало, что плёткой прохаживался по её спине. Но это было так давно. А так она обычно понукала муженька своего.

Не могла жена ослушаться такого тона и требования своего мужа. Тут она уже пострадает и свой авторитет, и мужний… Так что поплелась Мила, предвкушая «науку».

— Ну вот и всё… — сказал Макар.

— Может, уговорить Ведану, чтобы головой стала? — мучительной улыбкой усмехнулся Мстивой.

— Не приведи Господь! — сказал Макар и перекрестился. — А всё началось ещё с того, что пилу вчера по вечеру доломала Беляна. С нее хотели спросить, да Акулина, сорока, разнесла весть, что Беляна ночью грела Ратмира. Ну и пришлые от наших соседей стали рассказывать небылицы, что рядом бродят враги наши. И половец этот…

— Кабы по мне, так я сделал бы здесь крепость и оборонялся, — пробурчал Мстивой.

Макар только покачал головой.

— А что до половца — так допросили его. И на славянском языке он речёт. И не супротивляется. Пять их здесь всего. И бегут они. Думали через лес пройти на Дикое Поле. Какая ж это нам опасность? — сказал Мстивой и всплеснул руками. — Почитай такие же погорельцы, как и мы.

— Ну, будет нам. Голова скоро вернется, а мы все с пустого в порожнее переливаем речи свои. Пойду людей занимать. В труде оно меньше дури в голову приходит, — сказал Макар и начал выкрикивать призывы начать уже, наконец, что-то делать.

Скоро работа закипела с такой интенсивностью, что можно было диву даваться. Топоры взметались ввысь, с силой, нерастраченной в попытке бунта, углублялись в стволы деревьев. Щепки летели в стороны так, что бывшим рядом прилетало и по рукам, а кому и в лицо. Словно бы деревья давали пощечины людям, забывшим добро и решившим бунтовать, не имея четкого плана, что делать дальше.

Приходилось работать больше топорами. Пилы, выделанные далеко не из лучшего железа, сломались, и из них собирались сделать то, что Ратмир назвал «ножовкой». Правда, никто не делал предположений, что и такой инструмент долго проживёт при интенсивном использовании. Вот были бы пилы булатными, то да. Но кто же узор [сталь] станет тратить на такое орудие труда?

И даже бабы схватились за топоры и стали рубить деревья. На левом берегу Дона уже была прорублена просека как бы не в пол десятины земли. И теперь она быстро расширялась. Работали так, что вокруг стоял треск, и можно было не услышать самого себя. Иступлено рубили, может кто и представлял вместо дерева злодея, или так бил по своим страхам и тревогам, прогоняя их прочь.

Я возвращался в общину со смешанными чувствами. С одной стороны, хотелось рвать и метать, и начать наказывать. С другой стороны… почему-то также хотелось наказывать. Как ни крути, а хотелось наказать. Вот иду и посматриваю на облегающие женское тело штаны и куртку, и хочу наказать. Да так, чтобы не один раз.

Нет, придётся сдержаться, причем во всех смыслах. И в отношении сельчан прежде всего. По крайней мере, стоит воздержаться от исключительной меры социальной защиты. И нет, я не имею в виду казнь, ее я даже не рассматриваю. Для меня исключительной мерой является изгнание людей из общины.

— Пока тут будьте! — сказал я, указывая на небольшую поляну перед рекой и нашим островом. — Я вернусь к вам.

Конечно, оставил в наблюдателях сразу четверых человек. Одного Волка, Лисьяра, ну и двоих его людей. Сам же возвращался на поселение. Был готов к продолжению споров и посматривал на Дюжа, чтобы он не отставал и, если уж придется, то хотя бы своим присутствием помог мне.

Но… что же я увидел по возвращении?

— Когда выходили, тут был лес, — усмехнулся Лучан, указывая на место, где словно те муравьи, не менее чем три десятка человек, трудились в едином порыве.

Мне помахали руками и что-то выкрикнул Макар. Я не всё расслышал, так как стоял треск, крики: «Берегись!». То и дело валились деревья. А ведь работали сейчас практически одними топорами, но получается, что выходило еще более продуктивно, чем раньше.

Я остановился и посмотрел на это представление. И бабы, и мужики облепляли дерево, с двух сторон его подрубали, не останавливались, лишь только периодически сменяли друг друга. Подрубали мужики, женщины продолжали работу.

— У-ум! — промычал Дюж, показывая пальцем в сторону кипящей работы.

Я сам до конца не понял, как, но кажется, что понял его.

— Иди помоги, если хочешь. Только с вниманием и с тщанием, не зашиби никого. Будешь валить деревья, так смотри, кабы никого не было рядом! — наставлял я своего воспитанника. — Ты всё понял?

Дюж кивнул головой. Вот на что хватало у него разума, так если что-то непонятно в моих словах или он сомневается, то обязательно скажет, чтобы я повторил. Вернее, покачает головой или промычит.

С полными штанами радости (а в тех штанах, что носил Дюж, поместиться может очень много) огромный ребёнок, расставив смешно ноги в стороны, побежал помогать работникам. Вот так же он и в атаку идёт. Только тогда мне это смешным особо не казалось. А теперь, так и улыбнулся. Чего там… Рассмеялся.

Крик, визг — бабы порскнули в рассыпную, завидев радостно бегущего к ним помощника. Если прибавить сюда ещё и впечатление от того, что огромный человек в синяках и без переднего зуба, а улыбается он ярко и не стесняясь, то — как бы не «вот оно, моё наказание» для всех. Теперь спать спокойно не смогут, всё будет мерещиться бегущий Дюж.

— Голова, там тебя кличет Глеб-кипчак, — подошел ко мне Лисьяр.

Пришлось даже специально притормаживать. Ноги прям несли вперед. Вот и поди разбери, что это: или какие-то истинные, глубинные эмоции; или… Девушки же ходят в бесформенных одеждах, крепко скрывают свои прелести. А тут… Кожа, изгибы тела…