Тренировочный День 11 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 4

— Если про это узнают, то и тебя посадят. — морщится Катя, наливая еще вина в бокалы.

— Да, да… — машет рукой Нина: — и тебя посадят и меня посадят. Всех посадят. Я в курсе, Рокотова-Кривотяпкина. Ты лучше скажи, как тебя угораздило в ситуацию такую попасть? Нет, про то, что ты в каждой бочке затычка и всем поперек глотки, а еще в сборную страны попала в основной состав можешь не говорить, я знаю. Газеты читала. Потому что лучшая подруга об этом мне даже сказать не удосужилась. Но у нас есть газеты, Кать. Как говорил Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей, людей, которые не читают газеты нужно морально убивать на месте. Из рогатки.

— Извини. — снова опустила голову Катя: — и правда не очень вышло.

— Да ладно, я ж тебя подкалываю. Мы с тобой как поссорились на региональном, так и не разговаривали. Ты лучше расскажи за что тебя из сборной с волчьим билетом выперли…

Катя вздыхает: — … хорошо. Слушай…

— В прошлом году все и началось. Я попала в основной состав сборной. Олимпиада в Лос-Анджелесе — бойкот, конечно, но нас всё равно возили по Европе. Товарищеские матчи, турниры. Я играла хорошо. Очень хорошо. Газеты писали: «Рокотова — новая звезда советского волейбола». Меня узнавали на улице. Приглашали на приёмы.

— Это я знаю. — сказала Нина: — ты кстати редкостная стерва стала, зазвездилась.

— Я уже попросила прощения!

— Все-все, не перебиваю. — Нина подняла ладони вверх, сдаваясь: — извини. Закон джунглей.

— Вот именно. Закон джунглей. Я за это уже выхватила. Да и ты меня полоскала… — Катя потянулась к шкафчику, открыла его, достала красно-белую пачку «Мальборо», поискала зажигалку.

— Ты Самсонова знаешь? — спросила она, вытащив откуда-то пластиковую одноразовую полупрозрачную BiC: — не тот старичок что в Федерации Волейбола, а функционер от комитета спорта?

— Самсонов, Самсонов… нет, не помню… — откликается Нина и кивает на сигарету в руке у Кати: — ты снова курить начала?

— Закуришь тут. — хмыкает девушка и щелкает зажигалкой. Прикуривает от огонька и выдувает клуб дыма в потолок своей кухоньки: — знаешь, а ведь он вполне себе ничего. Такой… статный. Где-то сорок-сорок пять ему, крепкий, седой, в костюме-тройке. Всегда при галстуке, всегда с портфелем. Белые зубы, обаятельный чертяка — комплименты всегда говорил. Первый раз подошёл после матча с ГДР. Мы выиграли. Я была лучшей на площадке — двадцать три очка, семь блоков. Он подошёл в раздевалке, поздравил, сказал: «Екатерина, вы великолепны. Давайте поужинаем, обсудим вашу карьеру». Я-то дура думала, что все вместе будем ужинать, всей командой, а оно оказалось…

— Так он к тебе подкатывал? — понимающе усмехнулась Нина: — а чего ты ожидала? У тебя ж репутация после расставания с Мерзлоцким… кстати и чего ты в нем нашла? Такая скотина и трепач… вот никогда ты в людях не умела разбираться, Рокотова. Особенно в мужчинах.

— Вот, сука, не надо мне соль на рану сыпать, Нинка. И про Пашку не надо… кто мог сказать, что он такой в начале?

— Я. — твердо говорит Нина, поднимая полный бокал: — я могла. У него же прямо вот на лбу надпись, моя дорогая, боооольшими такими буквами, какими буква «М» на входе в московский метрополитен — вот такими же буквами. Я же говорила, что он мудак!

— Задним числом ты всегда права. — кивает Катя: — ты, кстати, каркала что мне в жизнь в основной состав сборной не попасть. И что умру я под забором, одинокая и забытая всеми, помнишь?

— Ну… ладно, со сборной я погорячилась. А умереть в канаве ты все еще можешь, у тебя все впереди. Выпьем?

— Давай. За тебя, Нинка, хотя ты и стерва редкостная.

— За тебя, Катька. — они чокнулись еще раз и выпили. Катя поставила пустой бокал на стол, протянула руку, взяла тлеющую сигарету из пепельницы. Затянулась. Пожала плечами.

— В общем знаешь что? Если бы он нормально подошел как мужчина, если ухаживал там, знаешь там, цветы, ресторан, свидание… я бы даже наверное и не возражала сильно. Все равно одинокая на тот момент была, а он из комитета по спорту, все время рядом где-то… вроде как коллеги. Сама понимаешь, с гражданскими у нас график не совпадает, никакой личной жизни…

— Да ладно. Мне-то не гони, Рокотова. — говорит Нина, отодвинув от себя бокал, откинувшись на спинку стула и заложив ногу на ногу: — это ты сейчас так говоришь, а тогда устроила мужику гонки по вертикали в своем обычном стиле, да?

— Окей. — сказала Катя, поставив локти на стол и уперевшись лбом в ладонь: — допустим. Вот возьмем, сука, твою точку зрения и допустим. Что я — стерва, что я вредная, высокомерная, наглая… что там еще?

— Зазнавшаяся, напыщенная, деспотичная и невыносимая? А еще — глупая и наивная девочка, которая не знает как крутятся колесики в комитете спорта?

— Ты вообще хочешь узнать, как все было? Или будешь тут меня перебивать через каждые пять минут⁈

— Хорошо, молчу-молчу. Так и что там у тебя с Самсоновым было?

— Я быстро поняла, как всё устроено. Самсонов контролировал всё — составы, премии, командировки, контракты. Хочешь попасть на важный турнир? Договаривайся с Самсоновым. Хочешь квартиру от Госкомспорта? Самсонов решает. Хочешь место в основном составе? Угадай, кто даёт добро. И девчонки знали. Некоторые — играли по его правилам. Ужинали с ним. Ездили на «деловые встречи». Получали квартиры, машины, путёвки в Сочи. Я не осуждала их. У каждой свои причины. Но я — не играла. Потому что я могла себе это позволить. Я была лучшей. Мне не нужны были его квартиры — я зарабатывала. Мне не нужны были его связи — меня и так брали в сборную. Я была лучше всех. Думала, что — неприкасаемая.

Катя усмехнулась:

— Дура.

— Вряд ли тебя из основного состава турнули только потому, что ты с функционером не переспала. — говорит Нина: — понятно, что некоторые себе преференции выбивают таким образом, но площадка все покажет. Неважно сколько раз и кому отсосешь, но если играть не умеешь, то пошла вон из сборной. Это же волейбол, а не бордель по интересам. Давай, колись, Рокотова, что на самом деле произошло.

— А еще на оборудование и мячи для сборной средства через министерство выделялись, в валюте. Распоряжался же деньгами комитет. Ты же знаешь как я кроссовки хорошие обожаю… всегда только лучшие стараюсь достать… и была так удивлена, когда в сборной нам «югославки» выдали, дескать других нет, хотите лучше — сами доставайте.

— Так он…

— Покупал все самое дешевое, со скидками, на оптовых складах. Девчонки не всегда в фирмах и марках разбираются, для многих заграничное это уже круто и неважно какого качества. Черт, да некоторые даже в сборной из такой глубинки что слаще черемши ничего не ели. Им и «югославки» за радость, а я-то сразу все поняла. Устроила скандал, потребовала нормального отношения.

— Это ты умеешь. Скандалы устраивать. — кивает Нина: — этого у тебя не отнять. Как там говорится, женщина из ничего может сделать три вещи — салат, шляпку и скандал. У тебя, кстати с салатом и шляпками не очень получается, но все остальное — мое почтение. И все же… ну и что? Ты же была лучшей! Ну устроила скандал, ну сняли этого Самсонова, тебе выговор вынесли за то, что воду мутишь…

— Его не сняли. У него папаша где-то в ЦК сидит. — мрачнеет Катя: — если кто и неприкасаемый, так это он. Это мне по шапке дали и сказали, чтобы сидела тихо, а я ему уже по роже в том ресторане дала и…

— Так ты все-таки пошла с ним в ресторан!

— Да пошла! Думала, что может… ну в общем он ко мне прямо за столиком стал приставать, вот я и психанула немного.

— Психанула? Ты? Этот Самсонов — он живой вообще остался или как? — интересуется Нина и наливает себе еще немного вина в бокал: — ты чего не пьешь, Рокотова? Решила меня напоить? Прозит!

— Прозит! — поднимает свой бокал Катя, отпивает из него и ставит на стол: — да живой он, живой… пару швов на лицо наложили и сотрясение…

— Дай-ка угадаю… — Нина откидывается на спинку стула и барабанит пальцами по столу, изучающе глядя на свою подругу: — бутылка? Нет, нет, погоди… ваза с цветами? Пепельница?