Тренировочный День 11 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 3

«Москвич» Нины неспешно кружил по вечерним улицам Иванова, города невест. Катя сидела на пассажирском сиденье и смотрела в окно. Мимо проплывали пятиэтажки, фонарные столбы, на вершине которых уже загорелись желтые лампы ночного освещения и опустевшие улицы. Иваново — рабочий город, он живет по рабочему графику, от восьми до шести и засыпает ровно в срок — в десять вечера.

Нина молчала, вела машину, сосредоточенно глядя вперед. Катя откинулась на сиденье и прикрыла глаза.

Нинка, подумала она, кто бы мог подумать, что они вот так… а ведь были не разлей вода, еще в ДЮСШ, вместе все делали, вместе же попали в одну команду области, вместе выиграли региональные, вместе получили мастеров спорта, одним приказом, после чемпионата РСФСР… а потом что-то изменилось. Катя продолжала расти, ее карьера взлетела вверх словно ракета, ее пригласили в московское «Динамо», она сыграла два сезона, дойдя до финала чемпионата, ее заметили, ей предложили место в сборной СССР. Сперва в запасном составе. Тогда же она стала мастером спорта международного класса. А Нинка… у Нинки полетела коленка в ответственном матче против Ворошиловградской «Искры», упала, да еще так неудачно, в толчее у сетки, кто-то приземлился прямо на нее и… травма. Вроде и не фатально, вроде все еще можно восстановиться и играть, но время потеряно безвозвратно, а Катя уже на вершине славы, в газетах пишут, что «Катерина Рокотова — новая надежда советского волейбола!»

Катя открыла глаза, повернула голову, посмотрев на Нину. Та смотрела на дорогу, вела машину, пожав губы и думая о чем-то своем.

— Ты меня извини. — сказала Катя вдруг и сразу же почувствовала себя неловко. Никогда не умела извиниться, всегда была танком, бульдозером, который прет вперед невзирая на обстоятельства. Бульдозеры не умеют извиняться. И у нее тоже не очень получается.

— За что? — Нина бросает на нее быстрый взгляд и снова возвращается к управлению автомобилем: — а, за раздевалку? Да ничего страшного, там всегда бардак, я тебя понимаю. Ничего, скоро снова станешь звездой, будут у тебя чистые раздевалки и персональные массажисты.

— Да не за это. Вообще. За тот раз. — говорит Катя, выдавливая из себя слова: — когда я сказала, что ты слишком мягкотелая и ничего не добьешься… ну тогда.

— Аааа… — Нина взглянула на нее и улыбнулась — чуть-чуть, уголками губ: — ну в общем ты была права. Как видишь я так ничего и не добилась. Помощник тренера в захолустье, в Иваново. И команда, что даже из области выйти не может. Девчонки они хорошие, но таланту у них кот наплакал. Да и не хотят они играть, если честно. Помнишь, как мы с тобой горели? Каждую свободную минуту на площадке отрабатывали, Борис Евгеньевич нас домой ссанными тряпками выгонял, чтобы перетрен не словили. А мы все равно — на улице собирались, на пустыре играли, дома мяч набивали… эти не такие. Им скажешь «тренировка окончена» и через пять минут уже никого нет. Разве что вот в раздевалке могут застрять пока сплетничают…

— Спасибо. — кивает Катя, она понимает, что Нина специально разговор в сторону уводит, вроде как «проехали, Катюх, не было никогда».

— Но знаешь… — продолжает Нина, заруливая во двор: — я все же намерена добиться. Я тоже хочу на чемпионат страны. И у меня есть этот шанс, Екатерина Рокотова, она же Дуся Кривотяпкина. Этот шанс — ты. На этот раз ты меня позади не оставишь… подруга.

— Да куда я от тебя теперь денусь. — вздыхает Катя.

— Никуда. И я бы хотела, чтобы ты это помнила. Ладно. — они остановились у подъезда четырехэтажного дома: — ступай. Отдыхай, готовься. Завтра будет собрание по следующему матчу со «Стальными Птицами» из Колокамска.

Катя кивает, открывает дверцу «Москвича», уже ставит ногу на мокрый асфальт и задумывается. Поворачивает голову.

— Нин? Может зайдешь в гости? — предлагает она: — чаю попьем?

— Ты и чай? — приподнимает брови Нина: — сейчас я уже не уверена, что знаю тебя. Или это Кривотяпкина в тебе заиграла?

— У меня есть хорошее вино. — пожимает плечами Катя: — и венгерские сладости.

— Так тяжело? — сочувственно спрашивает Нина и отстегивает ремень безопасности.

— … порой накатывает. — признается Катя.

Они вместе выходят из машины, Нина запирает дверь блестящим ключом с брелоком в виде олимпийского мишки. Задирает голову, глядя на темные окна.

— Вон там, третий этаж, слева. — говорит Катя, становясь рядом: — Пошли.

Кухня была маленькой, как и положено в хрущёвке — шесть квадратных метров, газовая плита «Брест», холодильник «ЗИЛ», который гудел, словно трактор на холостых оборотах. Под окном — батарея, на которой сушились тряпки. Линолеум на полу — потёртый, с выцветшим рисунком «под паркет».

Но дальше начиналось странное, на подоконнике стояли венгерские банки с кофе — не советский «Московская кофейня», а какие-то заграничные, с яркими этикетками на иностранных языках. Рядом — итальянские конфеты в золотой обёртке, коробка ещё не открыта. На столе — скатерть из ГУМа, белоснежная, с тонким кружевным узором. Явно не ивановская. Рядом — пепельница из чешского хрусталя, тяжёлая, граненая.

На полке над столом — сервиз. Тоже чешский, синий с золотом, «Богемия». Рядом — обычные советские гранёные стаканы и эмалированные кружки с облупившимися цветочками.

Нина огляделась, присела на стул — деревянный, скрипучий, явно из местного мебельного магазина. Катя достала из шкафа бутылку вина — французское, «Бордо», этикетка выцветшая, но узнаваемая. Поставила на стол. Рядом — венгерский шоколад «Szamos».

— Кать, — Нина усмехнулась, кивнув на сервиз, кофе, вино, — ты понимаешь, что если кто зайдёт, вопросы будут? Дуся Кривотяпкина и бордо?

Катя пожала плечами, открыла бутылку штопором — добротным, немецким, с деревянной ручкой.

— Никто не заходит. — коротко обронила она.

— Ну да. И кто же в этом виноват, Катя? Ты людей от себя отталкиваешь… а потом… — Нина посмотрела в лицо Кате и махнула рукой: — ай, да чего говорить. Наливай.

Катя налила вино в два бокала — тоже не советские, тонкие, на высокой ножке. Чехия, наверное. Или Франция. Нина взяла бокал, покрутила в пальцах.

— Блеск и нищета буржуазии. — усмехнулась она: — всегда была выпендрежницей. Помнишь, ты первая в команде на итальянские кроссовки перешла? Да и часы электронные тоже у тебя первой появились.

— Отвали, Петрова, а то я тебе припомню как ты из командировки два арбуза в поезде везла на своей полке. Девушка должна уметь выстраивать свое гнездышко.

— Ну-ну. Ты только новые вещи на тренировку не надевай, не надо. Пожалей девчат, они и правда поверили, что фабрика «Большевичка» шьет такие пальто, с ног сбились разыскивая. Ну, давай! — она подняла руку и тихий, хрустальный звон прокатился по маленькой кухне, когда девушки соприкоснулись стенками бокалов.

— За успех. — серьезно сказала Катя и отпила из бокала. Покатала вино у себя во рту, проглотила и потянулась за шоколадной конфетой.

— Не можешь без этого? — спросила Нина тихим голосом, поставив бокал на стол и оглядевшись. Катя замерла на месте, с рукой, протянутой к коробке конфет. Помолчала. Взяла коробку, безжалостно разодрала упаковку, сняла золотистую фольгу с конфеты, бросила ее в рот. Закрыв глаза, прожевала ее. Открыла глаза, посмотрела на Нину.

— Не могу. — сказала она: — это… понимаешь, это все что у меня осталось. Что не дает мне сойти с ума и превратиться в Дусю Кривотяпкину… боже какая тупая фамилия. И имя — Дуся! Ты понимаешь — Дуся, мать ее, Кривотяпкина!

— Если про это узнают, то тебя посадят. — говорит Нина, поднимая свой бокал и разглядывая прозрачную янтарную жидкость на свет: — но перед тем следователи умрут от смеха. Катя Рокотова, звезда советского спорта — Дуся Кривотяпкина. Ты бы знала, каких трудов мне стоило удерживаться от немузыкального ржача в самом начале при перекличке команды. Кривотяпкина! — она выкрикивает фамилию и строит серьезное лицо: — Здесь!