Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина - Страница 2

— Ладно, не буду тискать. Берн искал меня?

Сын растеряно моргнул, взгляд словно помутнел. После с усилием кивнул.

Ну что за ребенок. Куда ему в драконью армию в семнадцать?

Проходя мимо, не удержалась и все-таки взъерошила идеально уложенные волосы, и на этот раз сын меня не остановил.

— Не ходи, — вдруг сказал он одними губами. — Вернемся к гостям, отец к нам присоединится, как закончит дела.

— Иди, мам, — из темноты коридора выплыла дочь.

Тоненькая, как церковная свечка, золотоволосая, с дерзким взглядом из-под ресниц. Ей было только шестнадцать, а на нее уже многие заглядывались.

Дети вели себя сегодня странно.

Не скажу, что мы часто дурачились и шутили последние… несколько дней? Недель? Или прошло уже больше времени? Но сегодня они и правда вели себя странно.

— Возвращайтесь к гостям, Дан, Дафна, а я поднимусь к отцу, и мы скоро спустимся.

Я легко взбежала по боком скрытой лестнице на спальный этаж, когда услышала расстроенный голос Дана:

— Зачем ты….

— Ни за чем, — жестко отрезала Дафна. — Она и так узнает. Уж пусть лучше так. А ты всегда был трусом, мамочкин подъюбник.

Даф в детстве часто дразнила нежного Дана подъюбником, который прятался от ее злых шуток за моей спиной. Мне казалось мы вылечились от ее вредности. И вот опять.

Наверняка приготовили мне с отцом какой-нибудь сюрприз. В юности Берну нравились всякие розыгрыши, довольно глупые, впрочем. Хотя в наших отношениях наступило такое уютное болото, что я и от глупой шутки бы не отказалась.

Прошла по полутемному коридору, обесточенному ради нижней залы для гостей и уже положила пальцы на дверную ручку. А после услышала что-то вроде возни. Или ерзанья. Глухое бормотание и хрипловатый женский смешок.

В кабинете Берна.

Темнота словно сгустилась, сжалась до размеров невидимой пули, вошедшей в сердце, стихли веселые голоса гостей, стук каблуков по натертому паркету, погасли огни. Мир сосредоточился на круглой шляпке дверной ручки.

Наверное, у каждой женщины на земле есть выбор, даже такой элементарный, как открывать или не открывать дверь. Но передо мной он не стоял.

Я бы все равно открыла, все равно вошла, все равно принудила бы себя сжать губы и запретить кричать. Кричать все равно было поздно.

Берн не останавливаясь, словно не мог насытиться, целовал одну из высокорожденных. Яркую, как бабочка златокрылка, пылающую юной драконьей силой и таким же высокомерием. Она подставлялась под поцелуи с наслаждением подсолнуха, заполучившего в единоличное пользование целое солнце.

В глазах потемнело.

Автоматически схватилась за угловой кофейный столик, с которого с грохотом рухнула одна из расписных ваз. Любовники, осваивающие письменный стол, резко вздрогнули и дружно повернулись.

— Риш.… — хрипло сказал Берн. Карие глаза наполнились темнотой. — Прошу, не сейчас. Не устраивай скандал.

— Не устраивай скандал? — повторила с беспомощностью попугая.

Муж резко выпрямился и сжал кулаки, приняв знакомую позу нападения. Он агрессивно реагировал на каждого, кто посягал на его благополучие.

Но еще никогда не реагировал так на меня.

— Не надо было заходить без стука, — сказал он зло. — У меня могут быть важные дела, я могу заключать чёртовые важные контракты!

Драконица, подобная оживший статуэтке древней богини, изящно, но без всякого стеснения одернула платье на бедрах. Ее темный взгляд скользнул по мне с равнодушием человека, который увидел таракана, но не собирается визжать. Ведь рядом с ней отважный влюбленный рыцарь, который ее спасет. От насекомого.

С грацией языческой богини проплыла мимо, бросив бесстрастный взгляд сверху вниз.

Подобно всем драконицам она была выше меня на голову.

Меня окатило кислым запахом фрезий. Насколько я помнила, эти духи завезли из страны Ний всего пару недель назад и те стоили около сотни золотых за флакон. Целое состояние. Наш уютный трехэтажный дом стоил две тысячи.

— Я подожду тебя внизу, Бе-е-е-ерни, — обронила богиня, чуть потягивая гласную в имени мужа.

Нет. Ну надо же. Бе-е-е-ерни. Она подождет тебя внизу, Бе-бе-берни, пока ты отругаешь жену-клушу, нарушившую ваши влажные дела и очень влажные контракты. Точнее, контакты.

Меня отправили сюда мои собственные дети. Мои дети хотели, чтобы я увидела их отца с этой… женщиной.

— Я не буду с тобой ругаться, ясно?

Берн подошел вплотную и несильно встряхнул меня за плечи, зашипел едва ли не по-змеиному:

— Этот демонов вечер важен для семьи, для будущего нашего сына и нашей дочери, понимаешь?

Дождался моего сдержанного кивка, развернул носом к двери и подтолкнул вперед.

— Вернись к гостям, Риш, не устраивай сцен, улыбайся и расхваливай запеченную курицу, а завтра мы поговорим.

2. Прощай

Я вышла, как деревянная кукла. Послушно спустилась вниз, мазнув невидящим взглядом по испуганным лицам детей. Оба застыли у подножья лестницы, как нашкодившие котята, вцепившись друг в друга.

Прошла мимо, а после вернулась.

Встала напротив сына. Подняла глаза на своего котика, зайчонка, мышку-норушку, ясный месяц, и спросила:

— Ты хотел, чтобы я это увидела, Дан?

Красивое виноватое лицо дрогнуло, поплыло, обнажая хищную резкость черт, жесткость линий. Мой мышонок, когда-то прятавшийся под юбку от грозы и проделок сестрицы, на моих глазах становился мужчиной. И этот мужчина мне не очень нравился. Я бы, пожалуй, за такого замуж не пошла.

Побоялась бы.

— Да, мать. Так было надо.

Он говорил что-то еще, и заводился от собственных слов еще больше. Нос заострился, глаза стали ледяными и колючими. В любой другой раз я бы легонько взъерошила его упрямый чуб, чтобы успокоить, но руки стали просто чугунными. Не поднять.

— Я увидела, Дан.

Медленно развернулась и двинулась к зале, полной огней и смеха.

Бестрепетно прошла в центр, присоединившись к одной из самых крупных стаек дракониц, обсуждавших интерьерное решение залы.

— Это рисовал Гонзо? Какая… смелость. Это… это потрясающе!

— Не Гонзо, он поклонник классики, а здесь… Действительно смело.

Драконицы столпились около стены и восхищенно ахали, скользя бриллиантовыми пальчиками по контурам рисунков.

Залу я обустраивала сама. Нам с Берном было по двадцать пять, и у нас не было особых денег. Артефакторика уже приносила доход, но мы еще лет семь покрывали долги, так что я изворачивалась ужом, чтобы сделать свой дом прекрасным.

Идея выложить фреску из речных камней оказалась благословением божьим. За сущие копейки я наняла двух ловцов, носивших мне самые симпатичные из камней и небитые ракушки, а следом взяла талантливого вея, который из кругляшей и полосок выложил сцены из местного божественного талмуда.

А через полгода выкупила потрепанный, проеденный мышами засаленный ковер у одной знатной старухи. Она бы и так его выкинула, но мне продала, азартно торгуясь за каждый грош, как боженька. А когда продала, неожиданно отдала даром четыре антикварных светильника и мебель для гостиной, которые вместе тянули на пару сотен золотых.

Отмытый ковер, вернувший свой бирюзовый цвет, я залатала розоватыми кругляшами в виде ракушек, подчеркивая морскую тематику на первом этаже.

Но больше всего я возилась с цветником, смотревшим в окна розовой градацией. Основная тонкость состояла в том, чтобы разместить цветы и многолетник ярусом, создавая резную полутень, сквозь которую пробивается солнце. В солнечные дни, которых в Вальтарте было подавляющее большинство, в зале творилось таинство морского дна, где по голубовато-золотым стенам скользили неуловимые тени водорослей и рыбок.

— Это обычные морские камушки, вейры. Сама выбирала.

В две секунды я потеряла статус тени, и меня с головы до ног засыпали вопросами, кто сделал такую красоту, кто ее придумал, а самое главное во сколько это обошлось?! В сотню золотых? Или нет, в две, три, четыре сотни?