Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна - Страница 1

Яна Невинная. Развод в 45. Я не вернусь

Глава 1

– Здравствуй, мама…

Я тихо села на скамью перед черной гранитной плитой на могиле матери.

Прошел ровно год со дня ее смерти, и навестить ее пришла я одна.

Дети были заняты: старшая дочь Алина проходила стажировку в крупной компании, а младший сын еще не приехал из летнего спортивного лагеря.

Алексей, мой муж, был занят в университете, став и.о. декана вместо мамы.

Хотя на эту роль всегда прочили меня.

Сколько я себя помню, всегда говорили:

– Лидия пойдет по стопам матери, возглавит факультет, продолжит семейную традицию.

Но я не смогла – слишком сильно выпала из жизни после безвременной кончины мамы. Словно застыла, не в силах поверить, что мамы больше нет.

Не заметила, как быстро пролетел этот год.

В скорби, хлопотах, попытках принять неизбежное.

Он пролетел вроде бы быстро, но одновременно показался бесконечно длинным.

Она сгорела тоже за год.

От диагноза до самого финала целых триста шестьдесят пять дней борьбы.

Анализы. Операция. Химиотерапия. Надежды на ремиссию.

И окончательный вердикт врачей – она уйдет…

Отец не выдержал, уехал в деревню восстанавливать дом родителей.

Я держалась как могла, а что мне оставалось?

На мне был муж, двое детей, недвижимость и работа.

На кафедре было сложно, всё напоминало о маме: столько ярких воспоминаний, столько вопросов о ней и о том, как и что будет после ее смерти.

Алексей предложил помочь, заменить меня на кафедре, взять на себя обязанности декана.

– Родная, ты слишком много на себя взвалила, позволь хотя бы кому-то помочь тебе.

Я не стала спорить, была ему даже благодарна. Моя опора, моя стена, мой тыл.

Двадцать пять лет вместе, душа в душу, дом – полная чаша, спокойная, тихая гавань, куда я всегда могла вернуться и найти понимание и любовь.

– Мама, твое дело живет, – шепнула я ей и убрала желтый листок с колен, прилетевший с рядом стоящей березы.

Воспоминания нахлынули… Сердце сжало от тоски.

Скорбеть было на самом деле некогда. Отец бросил слишком много научных трудов, я не могла лишить научное сообщество его наработок, стала продолжать его дело.

Работала ночами, чтобы уделять время семье, заботиться о них – мама умерла, но они не должны были почувствовать, что с ней ушла и я…

Алексей поддерживал, говорил, что всё наладится, пропадал на работе, взялся за дело с немалым рвением. Он был словно создан для этой должности.

Харизматичный, яркий, с лидерскими качествами, быстро завоевал уважение на кафедре. Очаровал всех преподавателей, заимел авторитет у студентов и их родителей.

Я помогала ему, оставаясь в тени, по сути, руководила факультетом, удаленно, уж слишком сильно я держала руку на пульсе тогда, когда мама заболела и не могла уже справляться со своими обязанностями.

А Алексей…

Был немного поверхностным, так что без моей твердой руки мог наделать ошибок, а я не могла этого допустить.

Он был глянцевым фасадом, а я – твердой бетонной стеной.

Но лучше так, чем бросить университет или бродить тенью там, где мамы уже нет.

Не простила бы себе, если бы предала мамино доверие и потеряла ее наследие.

– Мама, мы справляемся, – проговорила тихо.

Легкая тень набежала откуда-то слева, подул легкий ветерок, в котором послышался шепот… И будто бы вопрос, сомнение…

Если бы мама была рядом, она бы обязательно спросила:

– Долго ты будешь прятаться? Долго будешь избегать стен университета? Там твой дом, Лида, а Алексей твой там лишь временный гость. Он хороший лектор, но декан? Точно нет…

Не хотела я сомневаться в муже. Зачем?

Жизнь стала налаживаться, и мне казалось, что всё устроилось наилучшим образом.

Правда, заметила, что в последнее время Алексей стал отдаляться, домой приходить позднее, забывать о важных делах, стал рассеянным, порой резким.

Но я не давила. Наверняка он уставал, нагрузка была неслабая.

Надеялась, что это что-то временное, да и возраст мог давать о себе знать.

У моего мужа с детства была астма, и иногда она обострялась.

– Я приняла верное решение, – надавила голосом, зная, что мама теперь не может со мной поспорить.

Хотя она обычно и не спорила.

Умела одним только взглядом создать нужное впечатление.

Алексей, да и дети, говорили, что я это унаследовала.

Я сидела у могилы и рассказывала маме обо всем, что происходит дома.

Так, будто она живая. Будто она может меня слышать. Что-то ответить.

Мама молчала, только ее фотография, строгая, как и сама мама при жизни, смотрела на меня с тихим пониманием. Я сама выбирала это фото, папа был не в состоянии. Пересматривала сотни: где она улыбается, а где серьезная, где стоит на кафедре, где собирает яблоки в саду у бабушки…

В итоге выбрала ту, где она сидела за столом, в любимом синем жакете, и смотрела строго, но как-то по-доброму.

Как умела только она.

Все похороны были на мне. Отец тогда словно застыл, ушел в себя, внутренний огонь в нем погас. Мужчины не плачут, и он не плакал, и врачей не упрекал, и смертельный недуг не клял. Он просто молча перенес похороны, а когда всё закончилось – уехал в Брянскую область в дом родителей, сказав на прощание:

– Дом родителей пустует. Поеду туда. Приведу в порядок, да и за садом ухаживать надо.

Я не возражала, да и толку спорить? Он никогда не проявлял особого рвения к деревенской жизни, но после смерти жены, наоборот, захотел быть ближе к корням.

Что я могла сделать? Попрощалась и отпустила…

Но внутри осталось глухое, тяжелое чувство – обида.

Не то чтобы он бросил меня, нет, я же, в конце концов, не маленькая, просто…

В итоге оказалось, что я потеряла обоих родителей.

Я-то думала, хоть сегодня приедет, поедем на могилу вместе.

Думала, что он захочет остаться с нами, работать в университете, общаться с внуками.

А он уехал в глухую деревню, в старый дом, куда мы ездили, когда мне было лет восемь-десять. В памяти пронесся старый деревянный дом с облупившейся краской, участок с покосившимся забором.

Заброшенный сад, гнилая беседка, баня со сломанной проводкой. Отец привел всё в порядок, живет там себе, копается в грядках, выращивает помидоры, укладывает дорожки, даже варит варенье.

Немыслимо. И неожиданно. Но такова жизнь.

Она меняется враз, а тебе просто остается подстраиваться и жить дальше.

Недавно звонил, приглашал в гости.

– Приезжай в августе, Лид. Антоновка пошла, вкусная, хрустящая.

Август как раз настал, но желания поехать к отцу так и не появилось.

Я огляделась вокруг. Никого. И вдруг остро ощутила свое одиночество.

Никого нет. Я одна. Никто не держит за руку. Никто не утешает.

И вдруг стало страшно – и тут же я себя одернула.

Всё в порядке. Жизнь продолжается. Я не одна.

Вот я приеду домой. Алексей вернется из университета.

Дети радостно забегут в дом, мы сядем ужинать, всё будет хорошо.

Всё будет как всегда.

Было тихо. Среди сухой желтой листвы проглядывала зеленая трава. Я убрала сорняки, протерла рамку, поправила вазу, поставила в нее красивые белые астры.

Уверена, мама была бы довольна.

Я не сломалась, а продолжала держать факультет на плаву. Алексей стал и.о., но все знали, что работу продолжаю делать я. Он стал лицом, а я осталась в тени. Никто не возражал. Мне и не нужно было другого.

Я просто не могла позволить, чтобы всё развалилось.

Это было и ее дело. И мое. И нашей семьи.

В университете меня уважали. На самом деле, за мои заслуги. А не потому, что я дочь бывшего декана, а потому, что я делала свое дело хорошо. Отдавалась по полной. Конечно, я скучала по университету.

По его атмосфере, по студентам, по посиделкам с коллегами.