Горячая штучка - Вайн Люси - Страница 23

Стойте. Томас «все время занимается сексом»? Что за хрень? Почему же он не рассказывает об этом нам? Может быть, он говорит об этом с Софи?

На меня накатывает волна тошноты. Похмелье в самом деле дает о себе знать.

Когда я возвращаюсь в ГД, Джош суетится на кухне, и, стоя в проеме двери, я вижу, как он, ослепленный от ярости, бросает грязную тарелку в раковину. Там уже стоит огромная стопка пригоревших сковородок, за которые он наверняка несет ответственность. Когда я уходила отсюда вчера, кухня была чистой и убранной, я долгие два часа, ворча, отскребала ее. Но после того, как на ней сутки хозяйничал Джош, она превратилась в ту же самую мерзкую крысиную нору, какой была до того. Джош плюхается на диван, промычав неразборчивое приветствие в мою сторону, и прибавляет звук телевизора. Боже, как я его ненавижу. Яичница, съеденная у Томаса, бродит в желудке, и я подавляю в себе вчерашнее разочарование — провал на собеседовании и неудачное время для секса.

— ПРОКЛЯТЬЕ, ВЫМОЙ СВОЮ ПРОКЛЯТУЮ ТАРЕЛКУ, — внезапно кричу я Джошу, который подпрыгивает от неожиданности. Я медленно выдыхаю. — Черт побери, прошу тебя, вымой свою чертову посуду, — снова говорю я, на этот раз спокойнее. — Мне так надоело, возвращаясь домой, видеть раздолбанную кухню. Прошу тебя, Джош, хотя бы замачивай грязные тарелки, чтобы они не застывали навечно.

Он секунду смотрит на меня, а потом начинает смеяться.

— Элли, тебе нужно как следует расслабиться. Я помою посуду позже. Или ты сама можешь помыть ее, если это тебя действительно волнует. Я сейчас занят.

Он возвращается к Симпсонам, а я запускаю пальцы в волосы. Я понимаю, что нет никакого смысла снова кричать на него. Могу поклясться, его возбуждает мой гнев, он рад, что расстроил меня. Мне не остается ничего другого, кроме как развернуться и уйти.

— Эй! — Его голос преследует меня, когда я выхожу из кухни. — Сообщи мне, если захочешь, чтобы я из сострадания трахнул тебя, помог расслабиться.

Я топаю наверх, чтобы под душем смыть со своего тела следы Гарри — и Джоша.

7

17. 00, суббота 9 марта

Местоположение: Гостиная папы с пестрыми обоями в цветочек (он ничего не менял после смерти мамы). Я развесила праздничные баннеры, на которых написано «ПОЗДРАВЛЯЕМ С 60-ЛЕТИЕМ!», несколько желтых воздушных шаров скачут по полу, но получается все-таки очень уныло. Я пыталась украсить комнату еще чем-нибудь, но синие воздушные шары, которые я нашла в шкафу под лестницей, должно быть, были куплены в 1984 году, так как они взрывались у меня перед лицом, едва я пыталась их надуть.

Папа ПО-НАСТОЯЩЕМУ нервничает. От этого у меня возникает желание расплакаться, а также встряхнуть его и сказать, чтобы он взял себя в руки. Когда он открывал мне дверь, то был уже полностью одет в свой лучший официальный костюм с блестящим красным галстуком, которого я никогда прежде не видела. Он явно купил его в местном супермаркете «Next» специально для этого события — папа выглядит мило, но слишком нарядно одетым для расположенного по соседству бара, относящегося к сети «All Bar Оnе», куда я собираюсь повести его. Теперь папа сидит на диване, прямой, как кочерга, уставившись в телевизор глазами приговоренного к смерти человека. Я снова раздумываю, не заставить ли его переодеться, но не хочу, чтобы он разнервничался еще больше. О боже, я только что заметила — он даже намазал гелем волосы. Хмм. И возможно, свои — да, определенно — свои брови. Результат вызывает у меня беспокойство. Папа чем-то стал напоминать пожилую женщину.

Я встаю, и он от испуга подпрыгивает.

— Ты славно выглядишь, — снова говорит он мне, когда я неловко одергиваю свое бледно-голубое платье. Я не часто ношу платья, привыкла ходить в джинсах, но ради него я решила постараться. Правда, теперь в результате наших совместных усилий мы выглядим так, словно собрались на свадьбу. Я направляюсь на кухню, чтобы принести купленный мной в супермаркете «Mark & Spencer» шоколадный торт в форме гусеницы.

— И ты тоже, — с энтузиазмом кричу я в ответ, втыкая шесть свечек в торт и пытаясь отыскать проклятые спички, чтобы зажечь их. Я смеюсь над той Элли, которой я была сегодня утром, когда искренне собиралась купить 60 свечей. Теперь та, Утренняя Элли могла бы поджечь дом буквально от вспышки бешеного разочарования (безусловно, в том случае, если бы не зажглась спичка). Я медленно поднимаю торт вверх, краем глаза поглядывая на домашнее творение Кэндис — ватрушку с красным перцем, сиротливо отставленную в сторону, и направляюсь в гостиную, снова крича: «Поздравляю с днем рождения!», стараясь делать это так радостно, как только могу. Сегодня мне страшно до жути. Я веду папу в коктейль-бар. Веду своего папу, мужчину, из спермы которого я создана, в коктейль-бар. Папа с тем, что находится у него между ног, просит, чтобы я повела его в бар, где он сможет поболтать с женщинами, одна из которых потенциально способна — знаете, давайте скрестим пальцы! — заменить мою умершую маму. Я играю роль сводницы для своего папочки и не перестаю спрашивать себя, почему я согласилась на это. Мне следовало бы устроить обычную вечеринку, как делают все в округе, когда им исполняется шестьдесят лет. Собираются все соседи, пьют шерри, играют в карты и смотрят двухчасовое «шоу» в исполнении тети Сюзи и медиума Шэрон в кожаных брюках, поющих попурри из Бриолина[48]. Я уже получила пять разъяренных писем от медиума Шэрон по поводу того, что ее не пригласили в гости — она написала, что специально по этому случаю купила расширенную версию онлайн-игры «Карты против всех», — но я все равно ответила отказом. Видимо, в этом месяце я в шестой раз буду проклята. Но почему я отказала? Это было бы намного душевнее. А потом, мое другое «я» напоминает мне о том, что это, черт побери, его шестидесятилетие, и он хочет пойти в бар. Он так много дал мне, и он такой славный папочка. Ему хочется попробовать «Космополитен», и кто я такая, чтобы сказать ему, что он не может этого сделать? Только потому, что я недостаточно стара для того, чтобы подавить в себе неловкость от появления на публике с отцом? Всю неделю напролет я рассказывала об этом всем подряд, прося совета. Мэдди, кажется, решила, что все это ерунда, она сказала, что все время ходит вместе с отцом в гольф-клуб. Софи храбро предложила пойти со мной, но я не захотела, чтобы папа чувствовал себя так, будто ему требуется поддержка. Сегодня утром я даже рассказала об этом идиоту Джошу, когда мы завтракали в гостиной. Он без конца смеялся, спрашивая, не отчаялась ли я найти партнера. Он никогда не встречал моего отца, но слышал рассказы о нем и даже видел фотографии — он сказал, что папа похож на «сексуальную старушку», и он не прочь бы «приударить за ней». Перестав смеяться, он посоветовал мне просто побыстрее напиться, тогда мне будет наплевать, если отец попытается у меня на глазах миловаться с моей ровесницей.

А потом Джош действительно помог мне выбрать платье на этот вечер. Не успела я подумать, что Козел-Джош, возможно, не так уж плох, как услышала, что открывается дверь его спальни, и увидела, что оттуда топает взбешенная девица с растрепанными волосами, направляясь прямо к входной двери, после чего со стуком закрывает ее за собой. Джош почти целых два часа слонялся по квартире, болтал со мной (смеялся надо мной), пока заночевавшая у него девица дожидалась в комнате. А потом мы долго скандалили на предмет того, как он обращается с женщинами, и он сказал, что не может понять, почему это жестоко — он сказал, что, «в конце концов», принес ей чашку чая, а она не иначе как снова заснула. Невероятно.

Папа кладет на стол нераспечатанные открытки и подарки, а я слегка пододвигаю их, чтобы освободить место для «гусеницы». Я узнаю почерк тети Сюзи и медиума Шэрон, а еще нас дожидаются открытки от Джен и Милли. Папа задувает свечи, а я соответствующим образом подбадриваю его, а потом смотрю на часы на стене. Мы сказали Джен, что позвоним ей в это время, и она будет сердиться, если мы опоздаем (к ней это не относится, когда она опаздывает, это нормально). Она отвечает после первого гудка, и я размахиваю рукой, поднимая повыше телефон, на экране которого — ее лицо, чтобы Джен смогла увидеть ничем не примечательный стол и убранство комнаты.