Король в изгнании - Гарднер Джеймс Алан - Страница 16

Могу представить, какими ругательствами разразился отец, узнав о случившемся. Он взял на себя ответственность за детенышей, и теперь у него не оставалось выбора, кроме как заняться их воспитанием – даже если на это пришлось бы израсходовать все деньги, которые он получил от новых поселенцев на Целестии. Хуже того, Адмиралтейство потребовало, чтобы он обучал юных мандазаров их собственной истории, географии и прочему – иначе штатские пришли бы в ярость, крича повсюду об «империализме», «притеснении» и «культурном геноциде». Все еще продолжая сыпать проклятиями, отец собрал всех, кто знал хоть что-то о Трояне. В итоге детенышам пришлось иметь дело с теми, кто на самом деле знал о мандазарской культуре лишь по книгам или коротким туристским поездкам. Двадцать лет спустя подобное невежество дало о себе знать – я не был специалистом по Трояну, но я провел там пятнадцать лет с дипломатической миссией, плюс еще двадцать лет наблюдал за ним с базы. Мне известна была разница между нормальным произношением и тем, которое напоминало речь маленького ребенка с набитым кашей ртом.

– Меня зовут Эдвард, – сказал я, решив, что безопаснее будет говорить по-английски, чем по-мандазарски. – Я не собираюсь причинять вреда тебе или твоему улью. Просто… – Я махнул рукой в сторону спасательного модуля, все еще спокойно плававшего в канале позади нас. – С моим кораблем случилась беда. В космосе. И так уж получилось, что спасательная шлюпка села именно здесь.

– Зилипулл я, – ответил воин. Слово «зилипулл» по-мандазарски означало «неустрашимый», или «непобедимый», или «упорный» – весьма популярное имя среди воинов. Несколько секунд он мрачно смотрел на шлюпку, затем спросил: – Другие хуманы придут? Найти и забрать тебя?

– Думаю, да. Может быть.

Бортовой компьютер шлюпки наверняка передавал сигнал бедствия на аварийной волне флота. «Палисандру» и базе Ирис явно было сейчас не до меня из-за черного корабля, но они несомненно должны были прислать кого-то за мной, когда у них появится время. Впрочем, неизвестно, захотят ли они меня искать – в других модулях никого не было, так что спасательная команда вполне могла решить, что и этот тоже пуст. Возможно, они просто заберут шлюпку и улетят, не задавая лишних вопросов.

Оставалось лишь надеяться.

Пока что Зилипулл и его соплеменники по улью были единственными, кто знал, что я здесь. Если я уберусь с глаз долой, пока у остальных не закончилась сиеста, и сумею убедить этих мандазаров никому не говорить, что они меня видели…

– Могу я немного поговорить с твоей семьей? Где-нибудь без посторонних?

Он недоверчиво посмотрел на меня. По крайней мере, так мне показалось – на Трояне я в свое время научился читать выражения морд мандазаров, но у меня уже двадцать лет как не было практики. Зилипулл таращился на меня еще несколько секунд, тяжело дыша. Затем он повернулся и направился к дому, бормоча через плечо:

– Идем, вонючий хуман.

Я последовал за ним, размышляя над тем, что он имел в виду. Он уже дважды назвал меня «вонючим» – что это, просто брошенные в сердцах слова обиженного ребенка или же от меня действительно плохо пахло? Носы мандазаров во много раз чувствительнее человеческих, но при этом они вполне терпимо относились к самым разным запахам. Только немногие вызывали у них отвращение, например запах их собственной крови, но в основном они лишь постоянно принюхивались, радуясь, словно собаки, – им были интересны любые запахи, даже те, которые людям казались неприятными. Королева Истина когда-то говорила мне, что человек пахнет «аппетитно», что жутковато было слышать от существа размером со слона, но в любом случае никогда не называла людей «вонючими».

Единственной вонью, приходившей мне на ум, был запах мертвых тел на «Иве». Я довольно часто заходил в кают-компанию, и, возможно, он пропитал мою одежду.

Как всегда, я ошибался.

Соплеменники Зилипулла не слишком рады были меня видеть, но, по крайней мере, вели себя воспитанно.

– Привет, добрый день, здравствуй, ты промок?

Подобная формальная вежливость вполне меня устраивала. Я опасался, что мандазары на Целестии могут враждебно отнестись к людям – иначе почему Зилипулл сразу напал на меня? Но, насколько я мог понять, они воспринимали меня лишь как досадную помеху – незваного гостя, заявившегося к ним на обед.

Кроме Зилипулла улей состоял еще из четырех членов: трех белых рабочих, которых звали Хиб, Ниб и Пиб (все, естественно, бесполые), и коричневой самки по имени Советница. По крайней мере, так она представилась – возможно, у нее было другое, тайное имя, которое она никогда не открыла бы первому встречному. Единственное, что меня удивило, – то, что она назвалась английским словом, а не словом ее собственного языка. Впрочем, английский вполне мог быть ее родным языком – она говорила на нем намного лучше, чем Зилипулл, и немедленно включилась в беседу.

– Говоришь, ты флотский? – спросила она, пристально глядя на мою форму. Только теперь я понял, насколько жалко я выгляжу, весь грязный и мокрый.

– Мне пришлось искупаться, – сказал я, показывая на канал.

– Нет, – ответила она, шевеля вибриссами. – Тебе незачем было лезть в воду. Ты мог оставаться в своей капсуле, пока кто-нибудь за тобой бы не прилетел.

– Ах, – хором произнесли трое рабочих, словно их поразила логика Советницы.

Рабочие, как правило, обожают самок, так же как бабушки и дедушки обожают внуков: «Ах, какая умненькая малышка!» В подобном улье Хиб, Ниб и Пиб наверняка готовы были исполнить почти любую просьбу Советницы, но с таким видом, будто потворствуют мелким капризам пятилетнего ребенка: «Ты хочешь, чтобы мы по двенадцать часов в день копали морковь под палящим солнцем? Что ж, дорогая, если ты действительно так считаешь – думаю, мы справимся».

Будь я самкой, давно бы уже устал и разозлился от подобного отношения ко мне – словно я малый ребенок, к тому же немного не в своем уме. Однако самки это воспринимают как само собой разумеющееся.

– Конечно, я мог остаться в спасательной шлюпке, – сказал я Советнице, – но я слишком долгое время провел в космосе, и мне хотелось подышать свежим воздухом.

– Больше воздуха тебе нужно даже сейчас, – пробормотал Зилипулл. – Грязная вонь на твоих пальцах.

Он начал шумно прочищать нос, когда я поднес ладонь к его морде. Все четверо его соплеменников немедленно стали тщательно меня обнюхивать. Мандазары всегда себя так ведут: «Говоришь, это плохо пахнет? Очень, очень плохо? Действительно плохо? Давай проверю?» Хиб и Пиб нацелились на мои подмышки, в то время как Ниб сунул нос мне между ног – видимо, они знали, в каких именно местах от человека обычно пахнет сильнее всего. Советница, однако, обратила внимание на слова Зилипулла и ткнулась носом мне в руку. Слегка фыркнув, она отдернула голову и быстро отступила назад.

– Что это? – спросила она.

– Гм…

Я не мог не заметить, что она обнюхивала мою правую руку, ту же самую, которую я подсунул под нос Зилипуллу. Руку, на которую пролился яд королевы.

Но доза яда была минимальной, к тому же это было достаточно давно. С тех пор я не раз принимал душ, не говоря уже о том, что основательно потел во время болезни. Неужели Советница после всего этого действительно могла учуять яд? Или это был просто запах грязной воды и ила, а может быть, я случайно угодил во что-то рукой, когда выбирался на берег канала?

Проверить можно было лишь одним образом – значительно более свежая порция яда попала мне на щеки в шлюпке.

– Гм, – сказал я, – вы не могли бы… э… понюхать мне лицо?

Все пятеро мандазаров наклонились ко мне. Их вибриссы дрожали, будто от волнения, приближаясь к моей коже…

Рабочие отскочили назад, словно я хлестнул их по мордам. Зилипулл остался на месте, но резко отдернул голову, едва не проткнув меня своим шипом на носу. Что касается Советницы, она просто упала без чувств, уткнувшись лицом в землю.