Поминки - Зупанчич Бено - Страница 31

Я ничего не думал. Тихоход то пропадал, то появлялся снова, и я улыбался ему. Потом он исчез, как исчезли все.

Однажды я в самом деле очнулся, но не в силах был открыть глаза. Вместо снов ко мне стали приходить видения из того дня, когда погиб Сверчок. Я увидел учителя Тртника, который остановился как вкопанный, когда я вошел к нему в комнату весь в крови. Затем, словно ощутив в себе необычную силу, он начал давать указания решительным командирским тоном:

— Сюда, на диван. Мария, поищи бинты. Приготовь горячей воды. Полотенце. Спирт. Не теряй головы, Мария, ничего страшного. Ножницы, пожалуйста. Одежду придется разрезать. Убери портфель, спрячь его. Под плиту. Нет, подожди. Вытри его, он весь в крови. Сними с него ботинки, будь добра. За вами следили? Нет? Прекрасно. Ничего страшного. Сквозная рана. Как вы вообще могли идти? Во рту чувствовали кровь? Нет? Хорошо. Мария, завари чай. При ранениях всегда страшно хочется пить. Мария, да поворачивайся же быстрее и не смей вздыхать, ради бога! Ничего ужасного. Царапина. Сейчас пойдешь за врачом. Только за каким?! А он говорит, что знает врача, к которому можно безбоязненно обратиться. Ничего страшного, но врача придется вызвать. Так, та всякий случай. Ну одевайся. Оставь чай. Да не плачь, глупышка! Иди и скажи, что его зовет Сверчок. Сверчок погиб? Не надо говорить, что он погиб, скажи только, что его вызывает Сверчок. Это пароль. Так условлено. Срочный случай. Пусть придет немедленно. Да не бойся, бедняжка ты моя. Ведь уже стемнело. Да заодно прихвати портфель и спрячь его в саду — в беседке под полом.

В другой раз, когда я очнулся, в ногах постели сидел доктор. Когда он спросил меня, что случилось со Сверчком, я просто отвернулся. Доктор был молодой, черные висячие усы делали его немного старше. Мария стояла в тени, у окна. Доктор посмотрел на нее и сказал:

— Если температура поднимется, немедленно вызовите меня.

Он закрыл свой чемоданчик из свиной кожи и обернулся к Тртнику.

— А что вы предпримете, если придут с обыском?

Тртник, который стоял в дверях и беспокойно ломал пальцы, смущенно ответил:

— Я… не знаю. Ну… как-нибудь.

Доктор, удивленный, улыбнулся, еще раз взглянул на меня и стал прощаться.

Температура поднималась и падала, падала и опять поднималась, и Марии снова пришлось бежать за доктором.

Подойдя к перекрестку, она остановилась в растерянности. Гранаты, подумала она. В это время где-то совсем близко послышался лай пулемета. Она прислушалась и попыталась понять, где бы это могло быть. Она хотела проскользнуть дальше, но в это время затрещало со всех сторон. Беспорядочная винтовочная стрельба. Ей показалось, прыгает не только сердце, но и земля под ногами. Она невольно зажала уши. Взглянула на часы — пятый час. Уже смеркалось, и кучи снега, лежавшие во дворах, казались почти серыми. Как будто кто-то разложил белье, запачканное сажей. Она заторопилась — и остановилась опять. К дому доктора, за которым она шла уже второй раз, подъехал грузовик и, урча, остановился. Из него с криками выскочили около тридцати вооруженных солдат. Они окружили дом, одни из них остались у входа, держа автоматы на изготовку, с напряженными лицами, готовые каждую минуту стрелять или броситься в погоню, другие ворвались в дом.

Мария повернулась и бросилась в другую сторону. На миг перед ней встало мое бледное лицо в мелких капельках пота, губы, которые открывались только в бреду. Она пошла на Реслеву, откуда через Вокзальную, затем по Пражаковой на Миклошичеву. Вдруг она заметила, что все бегут. Люди бежали в разные стороны как безумные. Обернулась назад — там бежали. И она побежала тоже, не зная, куда и зачем, приложив ладони к щекам и задыхаясь, по Миклошичевой к «Униону».

У дверей тюрьмы она увидела солдата с пулеметом. Он направил его прямо в небо — она невольно посмотрела наверх — и открыл бесцельную стрельбу. Пулемет трясся, как взбесившийся цепной пес. Лицо солдата было искажено гримасой, дрожь пулемета передавалась и ему, так что даже его зеленая каска сползла на затылок.

— Да они с ума сошли, — прошептала она и почувствовала, что губы у нее оцепенели. Все сошли с ума. Уже сами не понимают, что делают. А ей придется искать другого врача. Вдруг она заметила высокого офицера. Он расхаживал с серьезным видом по самой середине улицы. В вытянутой руке он держал пистолет, из которого стрелял через каждые два шага. Неожиданно Мария ясно различила звон гильзы, которая, описав дугу, упала рядом с ней. «Неужели ему не стыдно?» — подумала она. Ее залила волна горячей обиды.

— Надо идти домой, — шептала она. Отец, вероятно, знает другого надежного врача.

Перед «Унионом» по краям тротуара стояли солдаты с винтовками и беспорядочно палили в воздух. Перед главным подъездом здания суда стояли два тяжелых пулемета и, сменяя один другой, тарахтели: та-та-та-та. Очереди рассекали воздух над самой головой мраморного Миклошича. Марии почудилось, что старый ученый раздраженно приподнял плечи. Запыхавшаяся, растерянная, она остановилась на углу Миклошичевой и Далматиновой. Люди все бежали и бежали, и она никак не могла понять, куда же они все-таки бегут. Одни протискивались в подъезды домов, откуда с любопытством выглядывали на улицу, другие отыскивали проходные дворы.

— Что случилось? — спросила она пожилую женщину в красном плаще. Та остановилась рядом и озиралась, словно насмерть перепуганное животное.

— Революция, Судный день, — прошептала женщина.

И большими мужскими шагами женщина понеслась по Далматиновой к отелю «Штрукль». К Вокзальной подъехал грузовик. С него соскочили солдаты и цепочкой стали поперек улицы. Женщина в красном плаще остановилась, в отчаянии заломила руки и словно окаменела. «Я должна сделать что-то, — убеждала себя Мария, — пусть что-то сумасшедшее, только пробиться к дому, только добраться домой…» И она снова увидела побледневшее лицо отца, измеряющего мне температуру. Она хорошо знала, что он подумал. Сепсис. «Прочь из этого пекла, — сказала она себе, — из этого ада, где ничего не понять». Через улицу она прошла в парк, из парка — к Айдовщине. На углу оглянулась. Перед Фиговцем, опустив автоматы, стояли солдаты. Один из них, присев на корточки, собирал с земли медные гильзы и бросал их в грязную сумку. Обстрел города не прекращался ни на минуту. Ей подумалось, хуже всего, наверно, сейчас где-нибудь у Любляницы или на площади Конгресса, откуда слышался стук тяжелых пулеметов. Сама не зная почему, она направилась к главному почтамту. Навстречу ей проехала колонна серых крытых грузовиков. Они свернули на Гаеву. Мария остановилась и стала смотреть. И здесь солдаты встали цепочкой через улицу и загородили проход. Каждый проходивший по улице попадал в кольцо, из которого не было выхода. И тут ей все стало ясно. Солдаты задерживали мужчин и сгоняли их, как скот, в большие группы. Затем их гнали к грузовикам. Растерянные, поднимались они под серые брезентовые навесы, а солдаты не переставая кричали: «Via, presto, forza, forza!»[25]

Лысый мужчина что-то принялся объяснять и не хотел подниматься на грузовик. Его схватили и бросили в машину, как мешок. Затем в грузовик сели солдаты, брезент застегнули, моторы взревели и колонна двинулась. «Куда? — подумала она. — Куда же?»

Она ощутила в себе пустоту ужаса. Услышала, как отчаянно прыгает сердце. Она побежала назад к Фиговцу, но солдаты перекрыли Госпосветскую и Венское шоссе. Теперь мужчин выгоняли из подъездов. Грузовики выстроились в ряд от самой протестантской церкви. Пожилой мужчина во что бы то ни стало хотел сойти с грузовика. Его не пускали. Тогда он добрался до борта машины, расстегнул брюки и стал мочиться. Он попал на спину и каску солдату, стоявшему рядом с грузовиком. Тот взвыл и схватился за автомат. Мария отвернулась. Она прошмыгнула через шоссе и оказалась в темной улочке, ведущей от Фиговца к Дукичеву кварталу. До самых домов она бежала, потом, уже более спокойно, свернула на Блейвейсову. Оттуда она сначала хотела пойти по Триестинской, но вспомнила, что там полицейское управление, и повернула через линию железной дороги в Тиволи. Здесь было спокойнее. Из центра города до нее доносились выстрелы и крики солдат, но ей уже казалось, что это где-то далеко-далеко, совсем как полузабытый страшный сон.