Варяг I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 8

В дом не завели. Остановили во дворе, у навеса, где стояла кузница — горн, наковальня, куча угля. Бьёрн что-то крикнул в сторону дома. Вышла женщина — его жена, та самая, что встречала. Высокая, статная, с лицом, еще красивым, но уже тронутым ветром и трудом. Она окинула меня беглым, оценивающим взглядом — как корову на рынке. Кивнула мужу.

— Остриги его, — коротко бросил Бьёрн одному из своих парней, который появился рядом с острым ножом в руке.

Парень грубо схватил меня за волосы. Я инстинктивно дернулся.

— Стоять! Не дергаться! — рявкнул Бьёрн.

Нож заскрежетал по моим светлым волосам. Стриг коротко, кое-как, клоками. Волосы падали на плечи, на землю. Потом парень прижал мою голову к столбу навеса. Я почувствовал лезвие на макушке. Холодное, острое. Оно скользнуло по коже. Раз. Другой раз. Потом он тряпкой вытер остатки волос и обритую кожу. Было больно. Унизительно.

— Это знак, — процедил незнакомец, отпуская меня. — Чтоб все видели. Трэлл.

Я почувствовал на макушке гладкую, выбритую полосу кожи. Шрам позора. Метка раба. Как у скота.

Потом подошел сам Бьёрн. В руках у него был кожаный ошейник. Широкий, грубый, с железной пряжкой и кольцом спереди. Для цепи или веревки. Он накинул его мне на шею, туго затянул. Защелкнул пряжку. Кольцо холодным железом давило на ключицу.

— Он теперь твой, — сказал Бьёрн, похлопывая по ошейнику, как по гриве лошади. — Не потеряешься. И все теперь будут знать — чей ты.

Потом он ткнул пальцем в сторону хлева — низкого, крепкого сруба рядом с домом. Пахло оттуда навозом и сеном.

— Будешь жить там. Пока не придумаю, куда тебя пристроить. Чтоб к утру там чисто было! Навоз убрать! Сено свежее подбросить! Воду скотине натаскать! Чтоб все блестело! — Он повернулся и пошел к дому, где его ждала жена с кувшином воды и полотенцем.

Парень с ножом толкнул меня в спину по направлению к хлеву.

— Шевелись, знахарь! Живо!

Я пошел. Ноги еле двигались. Ошейник натирал шею. Голую выбритую полосу на голове холодило ветром. Запах навоза ударил в ноздри. Это был самый настоящий хлев. Темный, сырой, полный теплого дыхания животных. Мое новое жилье. Царские апартаменты.

Я остановился на пороге, глотая вонючий воздух.

До боли, захотелось стать свободным. Не «выжить». Не «приспособиться». А стать СВОБОДНЫМ. Дышать без ошейника. Спать не в хлеву, а на теплых перинах. Смотреть людям в глаза, а не в сапоги. Это желание вспыхнуло внутри, как факел в кромешной тьме. Жестоко и неистово…

Глава 4

Удар сапога в ребра был резким, тупым и безличным. Как удар молота по наковальне. Не со зла. Так просто будили скот.

Я поперхнулся от неожиданной боли, вырвавшись из клочьев короткого, мерзкого сна. В ноздри ударил густой, сладковато-отвратительный запах навоза, прелой соломы и немытого скота. Вокруг царил полумрак.

— Вставай, Рюрик! — прохрипел над самым ухом знакомый хриплый голос. — Солнце уже высоко! Хозяин не любит лентяев! Ты вчера паршиво отработал, потому и остался без еды!

Это был Балунга. Тот самый рябой тип… Он находился на службе у ярла и занимал высокое положение в местной иерархии… Но в походе он, видно, проштрафился… Бьёрн его направил рабами заниматься. Это его откровенно раздражало, вот и лютовал. Его тень, корявая и злая, заслонила слабый свет, пробивавшийся сквозь щели в стенах хлева.

Я попытался встать, но тело не слушалось. Спину ломило, будто по ней проехался драккар. Ладони, содранные в кровь и перемотанные тряпками, горели огнем. Каждый мускул кричал от переутомления. Не привык я к такому… Ох, не привык.

Второй пинок, уже целенаправленнее, пришелся по бедру.

— Шевелись, трэлл! Или хочешь, чтобы я разбудил тебя по-настоящему?

Я застонал, отполз в сторону, упираясь в липкую от грязи солому. Рядом лениво пережевывала жвачку корова. Ее большое, влажное, совершенно равнодушное дыхание обдало меня теплой вонью.

— Я встаю… — выдавил я, голос сорвался в сиплый шепот.

— Не слышу! — Балунга наклонился, и его обветренное лицо с мелкими синими глазами оказалось в сантиметре от моего. Запахло кислым потом, луком и угрозой. — Говори громче, червь!

— Я встаю, господин! — выкрикнул я. Унижение подкатило к горлу комом, горьким и тошным.

Он выпрямился, довольно хмыкнув.

— Вот так-то лучше. На сегодня у тебя очередное задание. — Он ткнул толстым, корявым пальцем в темный угол хлева. — Весь этот навоз — убрать. Голыми руками. Сложить в корзину. Потом отнести на огород, за домом. Потом — вычистить загоны для коз. Потом — принести воды из колодца. Бочку. Полную. — Он усмехнулся, обнажив кривые, желтые зубы. — Развлечешься.

Сердце упало куда-то в пятки. Голыми руками. Целую гору свежего, липкого, теплого навоза. Я сглотнул слюну, пытаясь подавить рвотный рефлекс. Вчера мне это непросто далось. Но хоть помыться колодезной водой разрешили…

— Может… лопатой? — рискнул я спросить.

Удар был молниеносным. Тыльной стороной ладони. По губам. Я почувствовал вкус крови, медной и соленой.

— Лопата — для свободных, трэлл. Твои руки — уже и так в дерьме. Так что не испортишь. — Он плюнул мне под ноги. — Приступай. К полудню проверю. Если не успеешь все сделать — останешься без еды. И без сна.

Он развернулся и вышел, захлопнув за собой тяжелую дверь. Я остался один в полумраке, в обществе жующих животных и своего бессильного гнева. Остальные рабы были заняты на других местах… Бьёрн почему-то решил, что я и один тут справлюсь. Либо просто проверял меня, испытывал.

Пришлось ползти. На четвереньках. В угол, откуда шел самый сильный запах. Желудок сжался, пытаясь вывернуться наружу. Я дышал ртом, часто и поверхностно, но запах был везде. Он въедался в кожу, в волосы, в саму душу.

Я сгребал навоз в большую плетеную корзину. Голыми руками. Чавкающий, противный звук преследовал меня. Я думал о том, что еще совсем недавно держал в этих руках мел. Чистый, белый. Вспоминал студентов. Лекции о варягах. Ирония судьбы была столь чудовищной, что хотелось завыть.

Я работал. Механически. Тупо. Как скот. Как самый настоящий трэлл. Мозг, привыкший к анализу, к кабинетной тишине, к сложным логическим построениям, отчаянно пытался отключиться. Но не мог. Он, предатель, продолжал работать.

Я запоминал все. Расположение хлева и других построек относительно главного дома Бьёрна. Где стояла бочка для воды. Где висели упряжь и инструменты. Где лежала куча камней — потенциальное оружие. Как часто проходили люди.

Я анализировал Балунгу. Его походку. Его привычку сплевывать через левое плечо, прежде чем заговорить. Его хромоту, едва заметную, на правую ногу. Это было его слабое место. По внешнему облику он давно разменял третий десяток — серьезный возраст для этой эпохи. Я чувствовал в нем звериную силу, но скорость и реакция, наверняка, уже были не те.

Не забывал я и про самого себя. Это новое, молодое, сильное тело меня откровенно радовало. В сравнении со «мной прошлым», оно выигрывало в силе и выносливости. А вся та боль и усталость, что я испытывал, были лишь следствием непривычки к тяжкому труду. Но и привыкать к нему мне совсем не хотелось…

Час пролетел в липком, вонючем кошмаре. Я заполнил корзину. Потом вторую. Спина гудела. Руки дрожали. Балунга вернулся, окинул взглядом мои «труды», фыркнул.

— Медленно. Очень медленно, червь. Но сегодня я добр. — Он бросил мне в ноги краюху черствого хлеба. — Жри. И бегом за водой. Бочка ждет.

Я съел кусок. Не жуя. Потом пополз к бочке. Она была огромной, дубовой, тяжеленной, даже будучи пустой. Наполнить ее из колодца… являлось непростой задачей. Но я попытался. Соорудил себе грубое коромысло из палки, валявшейся во дворе. Балунга, видя это, только хмыкнул себе под нос, но возражать против моего метода не стал.

Я таскал воду ведрами. Спотыкался. Поднимался. Балунга бил плетью по спине, если я замедлялся. Солнце поднималось выше. Пот заливал глаза.