Предзимье. Осень+зима (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 51

Зимовский! Опять Зимовский! Вот как можно оставлять инструкции по защите от Разумовской и не подумать, что Тая нуждается в защите от него самого! Как там Даша ругалась на мужа? Невозможный мужчина? Вот Зимовский — невозможный змей.

— Таисия Саввовна, вам плохо?

Она заставила себя выпрямиться, развернуться к Владимиру и улыбнуться:

— Спасибо. Спасибо за заботу. Со мной все хорошо.

Кажется, мужчину она не успокоила. Он мягко сказал:

— Илья Андреевич успел предупредить, что вы жертва языческого ритуала… Он просил вас оберегать и не волновать.

Тая вернулась к приготовлению кофе.

— Держать меня в неведении он тоже просил?

Она налила сперва кипяток в кружку, потом принялась за сливки.

— Нет. Он распорядился, что, если с ним что-то случится, помочь вам в расследовании.

Это было неожиданно. Это не Гордей, который предпочел умолчать.

— Полагаю, его госпитализация попадает под «что-нибудь случится»? — Кружка со стуком опустилась перед Владимиром — Тая все же плохо контролировала себя. — Скажите, столько погибло полицейских на пустыре?

Владимир покосился на Таю, опустившуюся в кресло, но ответил:

— Шестеро. Причины их гибели пока неясны. Всплеска магоэнергии не было. Ни один датчик не сработал. Так бывает, когда воздействует нечисть…

Он как-то странно при этом смотрел на Таю. Она знала, что из нечисти тут только она. Гордей говорил.

— Вязев, перед тем как погибнуть, успел два раза выстрелить — именно на выстрелы среагировал тайный советник Метелица. В кого стрелял Вязев, пока непонятно — не удалось найти следы пуль. Что-то еще, Таисия Саввовна?

Тая вцепилась руками в подлокотники кресла. Шесть человек. Из-за нее. Хоть Гордей и Зимовский в это не верят. Шесть человек! Почему?! И если не она это, то кто? В сердце теплом горела вера Гордея в нее. И вера Ильи. Андреевича. Если Гордей не лгал. Он никогда не лжет.

— Таисия Саввовна?

Она заставила себя ожить:

— Со мной все хорошо. Что было на записях той ночи?

Владимир вздохнул:

— Ничего. Только приход Зимовского, его исчезновение, Вязев, рванувший за кем-то в погоне, а потом уже вы и Метелица. Все записи изъяли и отправили в столицу. Тут я ничего помочь не могу.

Ей только нужны деньги. Ей нужна прорва денег.

— Может… — Владимир замер, не зная, что еще сказать.

Тая снова спросила, пока ей хоть кто-то отвечает:

— Фотография с поля, где убили Федорова… Это вы выложили?

Владимир отставил кружку с кофе в сторону:

— Нет. Это наш фотограф. Он сделал фото и продал его новостному каналу. Как фотография оказалась в молнеграмме, я пока не выяснил. Решение по наказанию фотографа будет принято Ильей Андреевичем. Её императорское величество Александра потребовала, чтобы Илья Андреевич выписался из госпиталя — юбилей бывает крайне редко, приезд императрицы еще реже, так что потерпит — перенесет болезнь на ногах. Еще говорят, что вас тоже ожидают.

Тая напомнила:

— У меня траур.

— Увы. На вашем месте я бы занялся поиском подходящего платья — торжество, где ждут Илью Андреевича, Дарью Аристарховну и вас, уже завтра. Не бойтесь, происшествие с Разумовской не дойдет до императрицы. Что-то еще?

— Вы не знаете, сколько приблизительно стоит ремонт той замерзшей пафосной дряни на улице?

— Я думаю, что это вообще не ваши заботы.

Глава восьмая, в которой все плачут

Владимир ушел, старательно уговаривая Таю не волноваться. Он совсем справится. А с чем не справится он, уладит Зимовский. Вот ему быть обязанной не хотелось, да и Тая все же виновата — она напала первой, это факт. Ремонт она оплатит сама. Думать о других новостях, которые сообщил Владимир, было тошно. Шестеро погибших на пустыре. Шестеро. А из нечисти, способной подчинить себе землю, только она. Вряд ли полозы управляют почвой — им подчиняются только металлы. Сейчас даже вера Гордея не спасала Таю. В чем-то он был прав, когда решил умолчать о гибели людей — если в этом точно нет Таиной вины. Но нет ли?

Тая задумчиво замерла у окна кухни, глядя, как близкий лес старательно изображал из себя ласкового щенка — шумел сизыми сосновыми лапами, призывно колыхал высокими травами, росшими на опушке, грибным семейством у самого забора завлекал. Тропинка бежала в лес мимо забора, обещая привычные по детству приключения, когда каждый найденный гриб или полянка с ягодой — уже богатство. Тая и забыла, как ей было хорошо в лесу, как она играла с эхом или бегала в догонялки с солнечными зайчиками. Сердце громко стукнулось в грудную клетку. Им было хорошо вдвоем — лесу и Тае.

А сейчас она его боится, хотя тени попрятались в кустах. Лес безмятежен, и только солнечные лучи копьями пронизывают его, заставляя течь смолу, словно кровь. Тая уперлась лбом в прохладное стекло — снова её в мыслях не туда занесло. Она даже в солнце видит врага.

Ветер снова принялся увещевать Таю. Тут лес не опасен для неё — ему не перешагнуть забор, а сама Тая еще не выжила из ума, чтобы перелезать через него. Можно попытаться… Тая удивилась собственной смелости. Можно попытаться подойти к лесу и поговорить с ним. Пока дурная идея не вылетела из головы, сменяясь привычным страхом, Тая помчалась на улицу — машину Разумовских грузили на эвакуатор. Шофер в ливрее косо посмотрел на Таю, но предпочел промолчать — Владимир, видимо, оказался крайне убедительным.

Еле пробравшись через высокие, ломкие, сухие уже травы, которые заполонили задний двор, Тая замерла у забора — первым делом она проверила его крепость: он был рассчитан на магмодов, так что Таю точно выдержит. Высотой ей по грудь, он был непреодолимым препятствием как для Таи, так и для леса. Она протянула руку к ближайшей сосновой ветви.

— Я пришла. Ты же звал?

Сосновая лапа подалась ей под пальцы, как домашняя ластящаяся кошка, иней потек по зеленым молоденьким иголочкам, одевая их в праздничный наряд. Лес узнал её и хищно рванул к Тае — её больно впечатало в забор. Даже дышать стало трудно — кажется, ребра хрустнули от удара.

— От… пу… сти… — прохрипела Тая — знала же, что лес — враг!

Она умела уже себя защищать. Иней потек из Таи щедрой рекой — по сосновой лапе, убивая её, в лес. Словно рождественская гирлянда он ледяной ленточкой полетел дальше, с одной заиндевевшей сосны на другую. Тая, руками упираясь в металлические прутья забора, оставившие на ней синяки, изо всех сил рвалась на свободу. Прочь от леса! Прочь от ненасытной гадины, впившейся в нее как ядовитая змея.

Иней петлял по соснам, как заяц, он вырывался из Таи, делая её чуть больше живой, чем она была до этого. Из земли, из трав, из грибов понеслись силы, оживляя Таю и прогоняя слабость. Пахнуло летом и счастьем. Она снова, как в детстве, почувствовала себя хозяйкой этих земель. Тут все было её: леса, поля, речки, родники, даже вонючий пруд у заброшенной свинофермы. Дышать стало легче. Безграничное чувство всевластия овладело ею: прикажи она лесу умереть — он бы умер. Лес испуганно подался назад, отпуская Таю. Та, до этого рвущаяся на свободу прочь от забора, навзничь упала на землю и с удивлением увидела голубое небо, яркое, ласковое солнце, клонящиеся к ней душистые травы, которые волновались за неё.

Абсолютное чувство доверия к миру затопило Таю с головы до ног, чувство защищенности, веры в мир, людей и всех живущих под голубым небом тварей.

Силы натянутой струной звенели в Тае. Она потянулась к промзоне, и земля выплюнула из себя две пули — Вязев пытался убить кого-то, прячущегося в травах. Если учесть, что Зимовский в этот момент уже точно боролся с веретеном, то это не он змеем там крался. Все же в деле запутаны его мать или другие родственницы. Гордей прав: единственная вина Зимовского — его согласие принять Таину жизнь. Его могли получить и обманом.

А Вязев не тварь, продавший веретено. Он тоже жертва, как и Тая. Он пытался остановить ритуал. Так ведь?

На солнце набежала тучка. Её тень промчалась по Таиному лицу. Лес снова зашумел — рыжей опадающей хвоей с заиндевевших ветвей улетели прочь из Таи силы.