Бездарь и домовой (СИ) - Сорокин Дмитрий - Страница 60

Кошка Юля смотрела на меня весь вечер, и чем дальше, тем больше масла я видел в ее глазах. Охохонюшки, чую, предстоит разговор. Разумеется, он состоялся, едва я подошел к своей машине и убрал гитару в багажник, где смирненько не отсвечивал Есугэй. Верного телохранителя я накрыл пледом с головой. И не напугает никого, и не замерзнет. Наверное, совсем некромантом становлюсь — вон, как шутить стал.

— Фе-едь, — промурлыкала Юля. — А давай я у тебя в машине переночую, а? А то в автобусе тесновато, честно говоря.

— Ну, в рыдване тоже не разгуляешься, особенно, учитывая мои габариты. Но ты ведь не об этом, верно?

— Верррно. Ты не смотри, что я кошка: там, где надо — очень даже полноценная женщина, там всё по-прежнему. Потрогай, если не веришь.

От бесхитростности предложения я даже рассмеялся.

— Юль, — ответил. — Не буду читать тебе мораль, не стану рассказывать про невесту: в стране, где действует поговорка «жена — не стена, можно и подвинуть» статус невесты в этом плане и вовсе уж призрачный. Давай просто не будем усложнять? Я, признаться, очень устал, и на приключения не тянет вот совсем.

— Ну, как хочешь, — разочарованно вздохнула кошка и ушла.

А я, выдохнув с облегчением, устроился поудобнее и быстренько заснул.

Домой приехали вечером. Константин Аркадьевич водителем был спокойным и аккуратным, но скорость любил, из-за чего регулярно аккуратно платил штрафы за ее превышение. Так что добрались достаточно быстро и не слишком утомились. Перед сном Ирина Сергеевна зашла к дочери пожелать доброго сна. Наташа, задумчивая, сидела в пижаме на кровати, обхватив колени руками.

— О чём грустишь, — спросила мать, приобнимая девушку.

— Просто скучаю, — вздохнула Наташа.

— По нему?

— Да…

Помолчали немного.

— Скоро вылетишь из гнезда, подожди совсем немного.

— Мам, я не могу без него. Вот как-то совсем-совсем не могу.

— Я знаю, как это, — улыбнулась Ирина Сергеевна. — Когда-то давно я тоже мечтала, чтобы мы с твоим папой не расставались ни на минуту.

— А потом?

— Как ты понимаешь, очень быстро выяснилось, что людям нужно хотя бы иногда ходить на службу. И, как правило, не вместе.

— Ой, мам, да понимаю я всё это, не маленькая девочка. И что я часами и днями буду одна, без него — тоже знаю. Но так хочется, чтобы вот всегда…

— Всё тебе будет, солнышко моё. И любовь, и счастье. Да уже есть.

— Есть… — улыбнулась Наташа, коснувшись рукой груди.

— А что ты думаешь про то, что все твои дети, скорее всего, будут некромантами? Каково тебе будет, светлому пустоцвету, среди сплошных некромантов?

— Это мой муж и мои дети, мам. А специальность — не хуже прочих. А моя специальность — быть женой и мамой, так вижу. И если я принесу моим некромантам немного света, так что ж с того плохого?

— Я очень люблю тебя, девочка моя.

— И я тебя, мам.

— Доброй ночи.

Доехали. На фестивальную территорию попасть оказалось не так просто: дородная кхазадка долго скандалила, что заявлена от группы одна машина, а приехало две, и не положено, и не порядок.

— И вообще, со зверьми на фестиваль нельзя!

— Это не звери, это музыканты!

Она до тех пор разорялась, пока осёл с псом не пригрозили закрыть ее в караульной будке. Тут она собралсь нам устроить натуральный вельтунтерганг, но прибежала девушка от организаторов, и велела многоуважаемого Фёдора Юрьевича сотоварищи непременно пропустить, не чиня препятствий. Так что склочную Гертруду Гансовну Гештальт, как значилось на ее бэджике, мы всё же не закрыли — а счастье было так возможно.

Разместились, нашли свое время в лайнапе, и разбрелись, договорившись о точке сбора. Я купил целый жбан компота из сухофруктов, дюжину плюшек и стал смотреть фестиваль.

Что порадовало, так это то, что в программе явно известные, сильные артисты перемежались новичками — а не как на Земле, где весь день стараются молодые дарования, которых никто не смотрит, зато вечером выходят суперстары, и тут уже аншлаг и всем крутить фонарики полчаса.

Первыми мне на глаза попались три юные девы из Полесья. Назывались они «Смяшлівыя мілкі», Я пришел в момент, когда, аккомпанируя себе на акустических гитарах, девчули пели довольно залихватскую песню про инициацию — причем, как несложно догадаться, имелась в виду не только магическая, но и несколько иного рода. Там же продвигалась идея, что парни в классе, конечно, встречаются подходящие, но вот учитель — это ого-го, особенно, если он рыж и бородат. Как я понимаю, если песня «основана на реальных событиях», какому-нибудь рыжему бородатому учителю может прилично нагореть — и на работе, и дома.

Потом вышел целый квартет снага. Одетые в широкие штаны с кучей карманов, майки-алкоголички и кепки самого пролетарского вида, зеленые внезапно выдали очень качественные блюзы — и, что удивительно и ценно, почти без мата.

Я вламывал на Васюгане всё бабье лето,

Там жарче, чем, если на складе сгорают палеты.

А дома жена всё пропила, и дети едва ли в штанах —

От с-ка, нах!

Звучало убедительно, жизненно, весомо. Назывались они «Гвозди».

Гвоздей сменил тонкий хрупкий мальчик с гитарой и автоаранжировщиком, под целый невидимый оркестр он дрожащим голосом пел о детских травмах и о том, как ему фигово живется в этой страшной жизни, и хочется помереть. Успеха он почти не сыскал, хотя, я видел, некоторым девочкам понравилось.

А дальше вышел Тиль Бернес. Я уже не раз слышал это имя, и предполагал, что это местный кумир — и не ошибся. Фестивальная поляна взревела, едва он вышел на сцену. Он и музыкой, и публикой владел, конечно, виртуозно, и тяжелые риффы его группы срывали с места всех.

Мне самому едва крышу не снесло, когда я внезапно услышал знакомую с детства песню «Любимый город» — и тут в голове щёлкнуло, и я понял, почему он Бернес. Поговорить с ним? Обсудить житуху попаданческую? А зачем? Я уже давно не с Земли. Я — некромант княжич Фёдор Ромодановский, и это куда круче, чем жрать проклятую гречку и разговаривать с пескарями.

Как раз после «Любимого города», Тиль дождался, пока в зале хоть чуть стихнет, и, хитро прищурившись, огляделся.

— А что, ребята, — спросил он в микрофон, — из Орды есть тут кто-нибудь?

— Яаааать! — радостно взвыли гоблины в задних рядах публики. — Ор-да! Ор-да! Лок-тар-огар! Лок-тар-огар!!! — даже совершенно земского вида юноши и девчонки подхватили знаменитый клич, и вот его уже скандировали все, включая стайку невесть как затесавшися сюда эльфов и пару киборгов.

— Ну, привет, Орда, — ухмыльнулся Бернес. — Держите, ребята, это — вам. — И ударил по струнам.

Лок-тар Огар! Орда, держи удар —

Вокруг любимый наш кошмар!

Настал заветный час —

Все духи ада против нас!

Такой занятный нам придумали режим:

Где лезет Хтонь наверх — там крепко мы стоим!

Лок-тар Огар! Там крепко мы стоим!

И в Бездну Хтонь! Ложится меч в ладонь,

Весь мир — железо и огонь!

Очистим Твердь от зла,

И запчастей напилим без числа!

У нас есть правило одно, с ним проще жить:

Мы крокодили, крокодим и будем крокодить!

Лок-тар Огар! Мы будем крокодить!

— Орда оценила! В ближайший час скидка на шаурму и кофе — отдаем за полцены! Бернесу и его ребятам — бесплатно пожизненно, так-то! — перекрывая рев толпы, прогудел над поляной чей-то зычный голос.

А на сцену поднимались уже другие музыканты. Потом ещё, и ещё, а тут и наша очередь подошла.

Странное дело: весь день я оставался совершенно спокоен, собран, — а стоило выйти на сцену — и затрясло.

— Представляем наших дебютантов! Выступают Фёдор Трубадур и группа «Последний выдох!» — провозгласила девушка-ведущая и, ободряюще подмигнув мне, ушла.