Бездарь и домовой (СИ) - Сорокин Дмитрий - Страница 57

— Да, — как мог бесстрастно, ответил я. — отключился и, судя по уведомлению производителя, навсегда. Зарыт на метровой глубине в степи под Царицыном.

— Господа, вернемся к нашей теме, пока я еще хоть что-то могу говорить и не потерял нить под воздействием эмоций, — попросил Володя. — Я могу понять чувства убитого горем отца, но, простите, так делать точно нельзя. Даже боги подобного себе давно не позволяли, судя по мифологии… Я путаюсь, простите.

Так, теперь давайте о том, как я распознал подмену. В эти полтора года мы с Машей почти не виделись — что теперь, конечно, объяснимо. Насколько понимаю, на первых двух встречах была Екатерина Михайлована — женщина кивнула, — а на недавних, после длительного перерыва — вот это восхитительное создание. Но где-то в глубине меня тлел уголек сомнения, что-то было не так. Но я никак не мог понять, что именно. С Машей мы, вроде бы, общались непрерывно — но в текстовом режиме через «Пульс». И я только радовался, что моя уже почти жена — увлеченный наукой молодой специалист, разъезжающий по конференциям мирового уровня от Сарагосы до Цюриха. А вчера, накануне вот этой самой долгожданной и такой скоропостижной свадьбы, присутствующий здесь друг мой Федор Юрьевич Ромодановский купил плитку кхазадского шоколада «Альпийский мифрил», который вот уже пару веков выпускают в Цюрихе. Я тут же вспомнил, что это любимый машин сорт, а потом пронзила мысль: конференция в Цюрихе — сказал Кирилл Антонович. А ее там не могло быть вообще никогда, потому что после казуса Франкенштейна кхазадам категорически запрещено заниматься магбиологией! Откуда всплыл Цюрих? Я как-то позвонил Маше, трубку взял Кирилл Антонович и сказал, что она улетела в Цюрих на конференцию, а телефон забыла дома. Вероятно, говорил он это, глядя на плитку того самого шоколада с фисташками.

Тут-то у меня тревога и взревела, я окончательно понял, что дело нечисто. Стал искать, а чем дражайший Кирилл Антонович занимался в Сарагосе. По большей части, следов пребывания его там почти не отыскалось, но потом я набрел на отчет о закрытой конференции магбиологов, проходившей там, и не без удивления увидел доктора Стрешнева среди докладчиков. То ли жажда познания, то ли тщеславие сыграли с Кириллом Антоновичем дурную шутку. Потому что доклад назывался «Реконструкция поведенческого стереотипа реально жившего индивида по медиаданным с последующей матрификацией». И, что ценно, ссылка на сам доклад оказалась рабочей. Обратный магтехперевод с арагонского — и вот я уже добрых полночи читаю, как составить подобие личности человека, используя записи телефонных звонков, видео и даже воспоминания о нем. Вы понимаете теперь, почему я крикнул «слово и дело»? Если бы речь шла о банальном покушении на мошенничество — а это, как ни крути, было-таки оно, — то я вполне обошелся бы местными компетентными ведомствами.

— Да, Владимир Андреевич, я вас прекрасно понимаю, — без тени солдафонской или еще какой рисовки произнес Шереметев. — Вы всё очень правильно сделали. И примите мои глубокие соболезнования.

Не теряя времени, ротмистр достал телефон.

— Шереметев. Да, все подтвердилось. Протокол «Аз», с научным усилением по маго-биологии. Плюс усиленный комендантский взвод. Объект будет этапирован в слободу. Понял, отбой. — и посмотрев в глаза Екатерине Михайловне, сказал: — прикажите собрать вещи. Супругу и вам. Вы пока как привлекаетесь как свидетель, если ваша вина не будет достоверно установлена, вернетесь домой.

— Да куда уж я без него… — махнула рукой Стрешнева и удалилась отдавать приказания.

— А со мной что будет? — тихонько спросила невеста.

— Не могу знать… барышня, — чуть замешкавшись, ответил ротмистр. Но рекомендую переодеться во что-то более дорожное, а также собрать вещи с собой. Ваша судьба мне неведома, но не думаю, чтобы с вами стряслось что-нибудь фатальное.

— Спасибо, — серьезно кивнула она, встала и вышла.

Примерно через полчаса, уладив необходимые формальности, мы доплелись до «Урсы». Володя еле переставлял ноги, такое ощущение, что из него жизнь выходила, как воздух из проколотого колеса машины.

— И что я в итоге наделал? — прошептал он, пристегивая ремень безопасности.

— Все ты сделал правильно, Володь. Полноценно жить в плену иллюзий, в несуществующей действительности — едва ли возможно. С ума сойдешь, как несчастный Стрешнев, или быстро помрешь: и то, и другое — плохо.

Мы посетили кладбище с аккуратной безымянной могилкой, и Володя положил на нее свадебный букет.

— Федя, а, может… — начал он, и в глазах его я увидел блеск безумия.

— Даже не думай. Ну-ка, пошли! Оставим мертвое — мертвым.

— Это ты мне как некромант говоришь? — истерично захихикал он.

— Нет, как друг. Поехали!

В Кистеневке, где никто ничего еще не знал, нас встречали торжественно. Сложно описать недоумение, охватившее встречающих, когда они поняли, что мы вернулись тем же составом, да еще и в состоянии как после неслабого боя.

— Потом, всё потом, — отмахивался Дубровский. — Свадьбы не вышло, простите. Мне надо просто поспать пару суток…

Но поспать ему было не суждено. Чихая и кашляя, во двор на посадку заходил маленький белый конвертоплан. Помятый, с несколькими дырами в бортах.

— Доктор Дубровский! — из конвертоплана выпрыгнул кхазад в допотопном шлеме и очках. — Доктор Дубровский! Там ферфлюхтер фердаммте шайзе, вас очень надо!

— Какой я, в жопу, доктор, — отмахнулся Володя.

— В Борисоглебске инцидент. Дизер флюгише швайнехунден в дер гроссе количестве. Очень, очень много. Справились, но раненых — полгорода, включая земщину. Нужны медики. Это срочно, герр Дубровский!

— Понял! Яволь, эпическая сила! Жди меня здесь, только халат возьму, — и Володя, откуда только сил нашел, побежал в дом. Я за ним.

— Без меня не улетай! — крикнул я.

— Ты не поместишься!

— Дело не в этом! Просто не улетай!

— Ладно!

Я метнулся в свою комнату, тут же выскочил обратно с блестящим чемоданом в руке. Дубровского догнал уже на пути к конвертоплану.

— На, держи! Точно пригодится! — вручил я ему чеможан.

— Что за… Ого! Ультимативный набор полевого медика от Пироговых! Крутая штука!

— Давай там без глупостей. Я на связи.

Мы обнялись, и Дубровский улетед на пожеванном конвертопланчике с колоритным кхазадом за штурвалом.

— И всё-таки, что там у вас случилось? — спросила Наташа.

— Сейчас расскажу. Только для этого нужно собрать всех в одном помещении, дважды такое рассказывать будет еще тяжелее, — честно ответил я.

— А что было в чемодане?

— Куча всего, необходимого медику в полевых условиях. Думал, на свадьбу ему подарю.

Глава 28

Смех и радость

Дубровский шел в густом тумане по мертвому лесу. Серые голые иссохшие деревья, ощетинившиеся острыми копьями сломанных сучьев, хруст веток и пересохшей травы под ногами — и тишина. Лишь карканье ворон где-то в вышине.

— Маша! — крикнул он.

— Я здесь! — долетело с неба.

— Я сейчас, сейчас, подожди… — Володя засуетился, принялся стаскивать сухие ветки в кучу. Больше, больше, еще больше! Зажёг. Пламя вспыхнуло мгновенно, огонь жадно набросился на сухую, как порох, пищу, и осталось сделать один шаг, но тут хлынул дождь, и всё испортил — угли зашипели. Огонь не ушел совсем, он сопротивлялся, но использовать его уже не выйдет.

— Я здесь! — снова крикнули небеса.

В отчаянии Володя накидывал все новые и новые ветки, но они уже промокли — как-то так мгновенно, что толку теперь с них было чуть. Дубровский, раскачиваясь, сидел у полуживого костра, плакал и пел.

А мне бы случиться птицей,

И пластать облака кучерявые,

Отыскать тебя — где ты там спряталась? —

И обнять, и вернуться вместе.

Но перья растут неохотно,

А дождь льёт четвертые сутки —

Лишь угли шипят возмущенно,