Бои местного значения (СИ) - Зурков Дмитрий - Страница 7

Ну, а те представители «опоры Трона», кто проедал и пропивал ссуженные деньжата, не ударяя палец о палец, внезапно лишились такой возможности. Что им сильно не понравилось. И они тут же становились нашими клиентами. За компанию с самыми хитрож…ми господами из Земгора, запрятавшими награбленные состояния так, что ни один суд не мог вынести вердикт о виновности с конфискацией.

Вот и пришлось нам порезвиться три-четыре годика тому назад. «Неуловимые мстители» воскресли из небытия и начали работать уже по другим целям. Костяк группы был наш, батальонный, отметилась там треть господ офицеров, начинавших войну нижними чинами и студентами-вольнопёрами. Немного разбавили нас «коллеги» из Департамента полиции и ОКГБ, чьей задачей являлась разработка клиента и все предварительные телодвижения. Пришлось даже свести знакомство с отдельными личностями из гильдии профессиональных преступников, обучавших личный состав способам бесшумного вскрытия замков, начиная от дверных и заканчивая сейфовыми, незаметного проникновения в жилые помещения через окна, форточки и прочие предусмотренные и непредусмотренные архитектурой отверстия.

В общем, или полковник Кольт, или один энергичный итальянец правильно сказали, что добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. Работали по принципу «Тихо пришли, постучали по организму, объяснили, что надо, или наоборот не надо делать, и так же тихо ушли».

И после таких вот ночных рандеву почти все заводчики-фабриканты, доказывавшие себе и друг другу, что они круче горы Казбек и кастрюли со сваренными вкрутую яйцами, как-то моментально осознавали, что собственное здоровье иногда и выкупить-то достаточно хлопотно. Но очень уж необходимо…

Глава 6–8

Много шума наделал «хлебный» бунт. Но опять-таки не в классическом понимании. Начался он с того, что на свет Божий появился закон «О хлебной торговле в Империи Российской», по которому государство закупало семьдесят пять процентов урожая по высочайше установленным, но вполне справедливым ценам у самого производителя, то бишь, у простого деревенского Ваньки. И, как небольшое исключение, у крупных агропромышленников, которые остались на свободе с относительно чистой совестью после всех ревизий и расследований. Причём, большинство из них в качестве деятельного раскаяния за шалости с поставками во время войны передало половину собственности опять-таки в казну. Ведь лучше потерять пятьдесят один процент, но остаться на свободе, чем по тому же закону от шестнадцатого года ехать под Сестрорецк на алюминиевый комбинат, или разрабатывать тверские торфяники.

А самой большой проблемой у крестьян были перекупы и магазинщики. О чём довольно красочно поведал Отдельного Корпуса Госбезопасности штаб-ротмистр Астафьев, знакомство с которым свёл давным-давно в Минске во время войны. С Михаилом Владимировичем, а тогда ещё молоденьким корнетом Мишенькой из Минского жандармского управления мы прокрутили как-то одну контршпиёнско-деликатную комбинацию.

Потом он перевёлся с повышением в Гомель, откуда и приехал в Институт по служебной надобности — заполучить экземпляр полиграфа и научиться на нём «отделять зёрна от плевел, а котлеты от мух». Посчитав необходимым засвидетельствовать своё почтение супругам Филатовым и Прозоровым, он озвучил все светские новости с малой Родины, в том числе и про громкий скандал с управляющим Добрушской писчебумажной фабрики, принадлежавшей княгине Ирине Ивановне Паскевич. Фабрика эта испокон веков была известна чересчур уж на взгляд очень многих гуманным отношением Её Светлости к рабочим. Да и проект вышеупомянутого закона «О труде» процентов на семьдесят списывался с этого предприятия. А этот хитровыделанный козлик, назначенный вместо Стульгинского, в приступе шизофренического озарения вдруг решил, что суммы, отчисляемые на обустройство рабочего быта, красивее будут смотреться в его личном кошельке. Народ это воспринял абсолютно неправильно и поделился своими сомнениями с кем надо. Ну а эти самые кто надо, в том числе и наш штаб-ротмистр, взяв с собой бухгалтеров-аудиторов, нагрянули безо всякого приглашения в гости. Наглядно продемонстрировав правильность пословицы о незваных гостях монголо-татарского происхождения. Те могли ещё на бакшиш согласиться, а вот этим счетоводам нужна была Истина в последней инстанции. Которая не замедлила явиться на свет Божий. Помимо наплевательского отношения к Высочайшим решениям (коль Регент написал «Быть по сему», значит должно быть именно так и никак иначе), за что «виновнику торжества» светил годик-полтора неба в клеточку с друзьями в полосочку, оказалось, что этот прохиндей с главбухом ещё и светлейшую княгиню обворовали на пару десятков тысяч. Что добавило к сроку ещё пару-тройку лет. И обо всём этом, радостно повизгивая от свершившейся справедливости (что было проплачено из не очень афишируемых фондов), раструбила на всю губернию «Гомельская копейка» и другая независимая пресса. Потом, пользуясь перерывом в чаепитии, мы вышли покурить на свежий воздух, и Михаил Владимирович рассказал уже вести с полей…

— Вы же помните, Денис Анатольевич, у нас в Гомеле, в Белых казармах 160-й Абхазский пехотный полк квартирует… — Астафьев закончил разминать папиросу, чиркнул спичкой и выпустил облачко дыма. — Так вот, служит там в одной из рот второго батальона подпрапорщик Казинец. Сам, так сказать, из местных, призывался из Дуяновки, воевал, видать, отлично, коль до погон с продольной лычкой дослужился и два Георгиевских креста имеет. Обратился он в начале сентября к ротному с рапортом отпустить домой на неделю по неотложной надобности. Ротный и поинтересовался — какая-такая неотложная нужда вдруг появилась. А подпрапорщик и ответил, — хоть стой, хоть падай. Для охраны, мол, хлебного обоза из родной деревеньки! И поведал далее, что все подводы с хлебом возле самой Новой Белицы останавливают перекупы…

— Перекупы? — Название больно знакомое, в голове сразу возникает образ наглого нахрапистого водилы, гонявшего на продажу тачки из Германии и чувствовавшего себя хозяином жизни в стиле King of the Road.

— Не слышали о таких? — Штаб-ротмистр, улыбаясь, делает «лирическое» отступление. — Их ещё называют ссыпщиками, кониками, прасолами, мартыхаями, в разных местах по-разному. Но суть одна. Вся эта шатия-братия нанимается владельцами лабазов, хлебных амбаров и магазинов, купцами, торгующими зерном. Их задача — встретить подводы с хлебом на подъезде к городу и обманом, или угрозами заставить крестьян продать через них своим хозяевам зерно по заниженным ценам. А если всё же найдётся кто смелый, да прорвётся в город, у него никто хлеб не покупает без договора с перекупом. Вот так помается-помается мужик, сунется в одно место, в другое, да и согласится. Не повезёшь же обратно, да и лошадки зачастую не свои, а наёмные, за них деньгами отдавать надо, или тем же хлебом…

Астафьев делает паузу, затягиваясь папироской, затем продолжает:

— А у самих купцов, да лабазников иной спектакль начинается. Берёт хозяин на пробу горсть зерна из мешка и начинает чехвостить перекупа, мол, что ты, паршивец за зерно купил негодное. Крестьянин встревает, доказывая, что зерно хорошее, начинается спор, а тем временем купцовы подручные мешки взвешивают, с гирьками балуясь в свою пользу. А потом всё из мешков в одну кучу ссыпается. И чешет земледелец в затылке — как так? Дома взвешивал, другой вес был. А перевешивать хозяин уже не даёт, некогда ему, видите ли.

— М-да… Весело русскому мужику на Руси-матушке живётся…

— Вы правы, Денис Анатольевич. А в нашем случае эти самые перекупы оказались, как на подбор, ребятками дюжими, да с ножами, с дубьём. Вот и попросили земляки нашего подпрапорщика помочь.

— Понятно. И что ротный?

— Ну, сам ничего решать не стал, обратился по команде к батальонному. Тот тоже не стал брать на себя ответственность, отрапортовал полковому командиру.

Блин, если б кто-нибудь из «нарочанцев» обратился ко мне с такой просьбой, весь батальон резвился бы дня три! А потом ещё полгода все оставшиеся в живых шахер-махеры по ночам в холодном поту просыпались!..