Прачка. История попаданки (СИ) - "Юки" - Страница 2

Я выглянула в окно. Вдалеке, среди узких улочек и мостов через канал, виднелись башни – белые, с остроконечными крышами, над которыми клубились перламутровые облака. Аристократический квартал – я узнала его по рассказам. Там, за высокими заборами, маги правят городом, танцуют на балах и пьют вино из хрусталя. А мы, простолюдины, стираем их сорочки и молчим.

Но я не собиралась молчать. Пусть пока у меня только руки, натертые мылом, и опыт из прошлой жизни – я все равно не остановлюсь.

Я вспомнила свое пожелание об «отпуске мечты». Волшебство, другой мир, романтика… В общем-то, что хотела, то и получила, так чего теперь ныть? Осталось только найти свое место в этом мире. Настоящее, достойное меня. А пока остается лишь стирать портки и строить планы.

Глава 3

Новый день начинался так же, как и предыдущий: с рассветного звона колокола у городской стены и запаха дешевой каши из кухни барака. Сначала я не могла понять, как можно есть эту густую серую массу, но через несколько дней все встало на свои места – когда от голода сводит желудок, даже самая невкусная пища становится манной небесной.

Я умылась ледяной водой, обмотала волосы косынкой – здесь женщины прятали их от пара и мыльной воды – и, вцепившись в таз, отправилась в прачечную. Там уже шумела жизнь: тяжелые чаны с кипящей водой, деревянные бадьи, натертые доски, на которых женщины били белье. Мыльная пена ложилась узорами на потрескавшиеся доски, а в воздухе стоял аромат жженого жира от свечей.

В этом месте был свой особый ритм. Каждый шаг – усталый, но выверенный. Каждая складка рубахи, каждое пятно – мелкий бой с грязью. Казалось бы, работа унизительная, но женщины в ней находили смысл: то ли в гордости за чистый результат, то ли просто в упрямстве – не дать грязи победить.

И я училась тому же. Делать все быстро, есть на ходу, отдыхать в коротких перерывах между стирками. И успевать к сроку, ведь господа не любили ждать.

Клиенты приходили в течение всего дня. Сначала простолюдины – торговцы, лавочники, и один цирюльник, который вечно оставлял на воротничках мыльные разводы. Их белье было грубое, но честное. Заказывали мало, платили медными монетами – но всегда с опаской смотрели в глаза, будто боялись, что мы можем осудить их нищету.

Потом шли аристократы. Их прибытие оповещал скрип колес и цокот копыт лошадей. Кареты – с гербами и резными дверцами, лошади – с лентами в гриве. Слуги вытаскивали холщовые мешки – такие тяжелые, что приходилось тащить вдвоем.

– Смотри, – шептала мне Анабель, когда один из лакеев принес очередной мешок. – Это белье из дома баронессы Меллен. Она носит только батист и шелк. Стирать нужно очень аккуратно. Если хоть ниточка порвется – всем нам будет плохо.

Я только кивала в ответ. Я уже поняла: для этих людей их сорочки и чулки – часть их образа – их блеска и величия. Для них же мы – всего лишь руки, которые возвращали вещам чистоту.

Иногда особо щепетильные аристократы приходили сами.

Так в первый раз я увидела лорда Кристафа Маллета – надменно-сухопарого мужчину лет сорока, с лицом, которое, казалось, никогда не улыбалось. Он принес две белоснежные рубахи, сложенные так аккуратно, будто каждая из золота.

– Только кипяток. Только мыло из жирных орехов. И – без запахов. Понятно? – его голос был ровным, безразличным. Но в глазах притаилось что-то хищное, заставляющее меня невольно опустить взгляд.

– Поняла, милорд, – ответила я, хотя внутри все сжалось от злости.

После него частенько приходил господин Грефф, юный дворянин с излишне слащавой улыбкой и руками, которые он вечно прятал в карманах, будто что-то скрывал. Он шутил с Анабель, подмигивал мне – а потом оставлял тонкие носовые платки, пахнущие лавандой.

– Дамам нравится, когда у мужчины все в порядке, – говорил он, и я не знала, то ли смеяться, то ли плакать.

Но самым частым гостем стал маркиз Эшер Валморен. Аристократ, который, как я узнала от Анабель, питал ко мне личную неприязнь. Ведь однажды я, а верней, настоящая Линн его отшила, больно уязвив самолюбие, и он не смог мне этого простить. Кажется, он отчего-то решил, что неотразим, а Линн не захотела падать к его ногам.

Эшер приходил без предупреждения и всегда в разное время – каретой или верхом, всегда в мундире, всегда с насмешкой на губах. Высокий, темноволосый, со смазливым лицом и притягательными ямочками на щеках. Вот только характер у него был скверный.

Его белоснежные рубахи, жилеты с золотыми пуговицами и даже черные перчатки – все ложилось исключительно в мои руки, и никому другому он свое белье не доверял. Или просто это был способ отомстить мне за унижение.

– Похоже, грязь липнет даже к тем, кто родился в шелках, – однажды не выдержала я, когда он принес особенно запачканную рубаху.

Он приподнял бровь и усмехнулся:

– Зато некоторые всю жизнь живут в грязи.

Стиснув зубы до хруста, я промолчала. Просто взяла рубаху – и выстирала ее так, чтобы блеск ткани напоминал о его словах.

Вечером, возвращаясь в крохотную комнатку, я всегда задерживалась у окна, глядя на огни вдалеке. Там, в сияющих особняках, танцевали под музыку. Смех, вино, шелка… А здесь – запах мыла и старый барак.

Но я знала: пусть я ношу чужие рубахи к реке, я все равно осталась собой. И я докажу этому заносчивому Валморену, что даже грязь на что-то да способна.

Глава 4

Все началось в один обычный вечер, когда я мыла последнюю партию рубашек, оставшись совсем одна – ведь остальные девочки уже выполнили дневную норму. Пальцы онемели от холодной воды, а спина ныла так, будто я перетаскала на себе целый дом. И я мечтала о том, как вернусь домой, в свою комнату, на скрипучую кровать. И даже жесткий матрас покажется мне сейчас пуховой периной.

Дверь прачечной скрипнула, впуская на секунду свежий, ледяной воздух. Я не сразу посмотрела, кто пришел – слишком уж увлеченно терла белоснежную манжету, оттирая от нее пятно вина.

– Осторожнее с этой рубашкой, девица. Она стоит больше, чем твой месяц работы.

Мужской голос, донесшийся до меня из-за спины, был строгим, но в нем сквозила усталость – не та, что остается после долгого дня работы, а та, что съедает изнутри.

Я подняла глаза, поднимаясь на ноги. Обтерла руки об фартук и натянуто улыбнулась припозднившемуся клиенту.

Он стоял в дверях, в дорогом темно-зеленом камзоле, с серебряной вышивкой на рукавах. Высокий, статный, с гладко зачесанными назад русыми волосами. Черты его красивого лица были резкими, заостренными, словно он давно не спал, а взгляд – тяжелым, наполненным вселенской тоской.

– Милорд, – кивнула я, пытаясь сообразить, что привело его в столь поздний час.

Руки пусты, и ни сумки, ни корзины.

Он подошел ближе, кинул на стол аккуратно сложенные белые перчатки.

– Я не видел тебя раньше. Ты новенькая?

– Да, милорд. Линн Эдвайр.

– Линн, – повторил мужчина, будто пробуя имя на вкус. – Ты знаешь, кто я?

– Нет, милорд.

Он усмехнулся – коротко, почти горько.

– Кристиан Альтенберг.

Имя звучало, как удар гонга. Я слышала о нем от других прачек: один из самых влиятельных молодых дворян Элентмара, старший сын герцога, хозяин половины местных земель. В его доме пировали так, что потом еще неделю по городу ходили слухи.

– Завтра принесу рубашки, выстирай, как умеешь. Но… – он замолчал, глядя куда-то поверх моей головы. – Скажи, Линн… Ты когда-нибудь слышала, как люди рассказывают свои самые страшные секреты – просто так?

Меня будто холодной водой облило, а сердце ухнуло вниз. Что это с ним? Он… будто пьян, но взгляд трезвый, и говорит уверенно. О каких он секретах твердит?

– Милорд? – робко спросила я. – Что вы имеете в виду?

– Сам не знаю. Все это… так странно, – он чуть наклонил голову, глянув на меня задумчиво. – Я только зашел… а хочу рассказать тебе все. Все то, чего боюсь. Что не решаюсь сказать даже себе.