Моя императрица (СИ) - Иванников Николай Павлович - Страница 2

— По девкам там, поди, таскался⁈

Я изобразил кривую усмешку.

— Самую малость разве что…

— Ладно, — отмахнулась Катерина. — Самую малость — это не страшно. Самую малость я тебе прощаю… Знаешь, Алешка, — ее вспыхнувший взгляд разбросал по комнате пригоршню разноцветных искр, — а у меня тут ТАКОЕ случилось! Этот твой Потемкин познакомил меня с одним алхимиком, так он оказался самым настоящим чародеем, представляешь⁈

Я представлял. Ныне все алхимики были немного чародеями. Не великими магами, конечно, и до магистров им было ой как далеко, но кое-что они все же умели. И умения свои они направляли на всевозможное усиление своих алхимических опытов, в которых одно вещество превращалось в другое.

Золото из свинца, конечно, они добывать так и не научились, но наверняка некоторые из них были уже на полпути к этому. А что касается Гришки Потемкина, то он свято верил: и не на полпути даже, а уже у самого финиша, и до результата уже осталось совсем чуть-чуть. И потому ссуживал знакомым алхимикам деньги, которых ему и самому вечно не хватало, надеясь, что в скором времени секрет превращения свинца в золото будет раскрыт. Очень надеялся друг мой сердечный на этом сказочно озолотиться.

Я слышал, он даже приобрел добрый кусок свинца, который рассчитывал превратить в золото сразу же, как секрет будет раскрыт.

— И кто же тот алхимик? — поинтересовался я, скрывая улыбку.

— Очень интересный человек! — с жаром заверила меня Катерина. — Он толком не понял, что такое антибиотики, но взялся выделить из созревшей на дынях плесени пенициллин. И у него получилось, Алешка, представляешь⁈ Получилось! Я уже и сама не верила, что это сработает, но алхимик смог! Он настоящий волшебник!

— И как же зовут сего волшебника? — спросил я.

— Он назвался Серафимом. Но, по-моему, врет. Да мне и не важно его настоящее имя! Главное, что у него получилось! И теперь у меня целый бутылек настоящего самодельного пенициллина!

Она говорила с таким жаром, что ее радость по этому поводу моментально передалась и мне самому, хотя я и не понимал, что есть такого хорошего в этом пенициллине. У меня вон водка хорошая в буфете стоит — крепкая, аж с ног сшибает, — но я же не кричу об этом на всю ивановскую…

Однако за Катерину невозможно было не радоваться. Она так и сияла, светилась даже. Но вдруг нахмурилась.

— Ты, наверное, думаешь, что все это глупости? Думаешь, Серафим меня обманул и налил в бутылек обычной воды?

Я как можно более неопределенно пожал плечами. Именно так я и думал, но сказать об этом Катерине напрямую было выше моих сил. Если быть честным, то половина Гришкиных алхимиков представляла из себя обычных мошенников. Они тянули из него деньги месяцами, сообщая о поразительных результатах своих новых опытов. Даже показывали ему какой-то желтый порошок, который удалось получить после очередной замысловатой реакции, сопровождаемой взрывами, клубами пара и фонтанами брызг. Но никакого куска золота при этом так и не возникло…

И потому я сказал с большой осторожностью:

— Я не знаю, Като. Я ничего не понимаю в алхимии.

— Я тоже ничего не понимаю в алхимии! — воскликнула Катерина. — Но я проверила этот пенициллин в действии. И он работает!

Я вопросительно приподнял бровь, ожидая пояснений. И тут выяснилось, что вчера вечером в мой дом нагрянули четверо лейб-гвардейцев Преображенского полка во главе в Григорием Орловым. Они сопровождали шикарную карету, запряженную четверкой лошадей, которая остановилась в самых ворот.

Гаврила мой поначалу струхнул слегка, потому как решил, что прибыли это по мою душу, с арестом. И потому даже голову повесил, когда Орлов, спрыгнув с лошади, подошел к нему и спросил сурово:

— Хозяин в доме?

— Никак нет, ваша милость, — весьма почтительно отозвался Гаврила, рассчитывая таким образом поскорее спровадить нежданных гостей. — Испросили отпуск у генерал-полицмейстера и отбыли по семейным делам.

— Один или в сопровождении? — поинтересовался Орлов.

— Как есть один, — заверил его Гаврила и на всякий случай перекрестился.

Но в этот самый момент из кареты, с шумом распахнув дверцу, соскочил щегольского вида господин с очень румяными щеками, как свеклой натертыми. Губы его были столь тонкими, что казалось, будто он их нарочно закусил, да так они и остались подогнутыми внутрь его прямого рта.

— Да бог с ним, с камер-юнкером! — сходу прокричал он, схватив Гаврилу за грудки. — Девица евонная — Катерина, кажись, — она здесь проживает? Никуда не уехала покамест?

Пока Гаврила соображал для каких таких дел могла понадобиться этому господину наша Катерина, и стоит ли ему признаваться, что она находится здесь же и никуда не отъехала, как она сама вышла во двор. Поддерживая юбки, подошла к воротам. Кивнула Гришке Орлову, сразу его признав, и строго спросила:

— Что здесь происходит⁈ Я вам не «девица евонная», я Катерина Алексеевна Романова! Чем могу служить… милостивый государь?

И тут румяный господин изобразил невероятное. Шагнув к Катерине, он вдруг брякнулся перед ней на колени. Стянул с головы свою шикарную треуголку с золотой вышивкой и золотой же кокардой и буквально взмолился:

— Катерина Алексеевна, голубушка! Не сочти за дерзость! Наслышан я как ты на ассамблее у Бахметьева раненного князя врачевала. А еще по лейб-гвардии сказки ходят, что ты гвардейца Ивана Ботова после дуэли на ноги поставила, а ведь он уже и с богом к встрече готовился. Но ты за раз излечила его, бестолкового! Скажи, как есть: не брешут люди⁈

Говорит он эти слова, а у самого вид жалобный-жалобный такой, и руки вроде как даже трясутся. Глянула на него Катерина удивленно и покачала головой.

— Не брешут люди твои, всю правду говорят. Но заслуги моей в том было не много, потому как у князя рана была совсем пустяковая, больше крика. А Ботов, тот и сам крепок оказался, я только рану ему немного прочистила.

Румяный между тем, наминая свою треуголку, придвинулся к ней ближе прямо на коленях, не щадя своей щегольской одежды, и зашептал исступленно:

— Сударыня Катерина Алексеевна, смилуйся! Супружница моя Мария Павловна совсем плоха. Седьмого дня после бани на ветру с мокрой головой постояла, а уже на следующий день слегла в горячке. Такое и раньше случалось, слабенькая она совсем, но завсегда за три дня в себя приходила. А тут уже семь дней не встает. Лекарь ей кровь два раза пускал, но ей только хуже сделалось. Прогнал я его взашей.

— Правильно сделали, что прогнали, — согласилась Катерина. — А от меня-то вы что хотите? Кто вы вообще такой?

Вот тут Гришка Орлов и шагнул к ней поближе, откашлялся в кулак и прошептал на ухо:

— Катерина Алексеевна, это ж гофмаршал Нарышкин Семен Кириллович! И он пред вами на коленях стоит, слезно умоляет… Уважить бы его следует!

Тогда Катерина, слегка присев, взяла гостя за плечо.

— Встаньте, гофмаршал, и поговорим нормально… Вы желаете, чтобы я лечила вашу супругу?

Нарышкин живо поднялся с колен. К нему тут же подскочил лакей и принялся отряхивать штаны салфеткой.

— Я не желаю этого, сударыня, я слезно вас умоляю! — не обращая на лакея внимания, воскликнул он. — Боюсь я, что помрет она. Я не чуда прошу у вас, а просто вашего участия к Марьюшке моей! Ей ведь только-только девятнадцать годков исполнилось, рано ей еще на тот свет…

На глаза гофмаршалу навернулись слезы. Смолоду будучи завзятым сердцеедом, женился он только к тридцати семи годам на девице много себя младше. И чувства его к ней были самыми светлыми и искренними.

— Не откажите, сударыня, в просьбе моей, и я слугой вашим навечно стану!

Впрочем, долго себя умолять Катерина не заставила, тем более, что ей и самой не терпелось испробовать средство, изготовленное для нее алхимиком Серафимом из дынной плесени, которую она ему предоставила. Но вида в собственной заинтересованности не подала.

— Ждите меня здесь, гофмаршал, — приказала она. — Я возьму все необходимое и вернусь.