Ворон Бури (ЛП) - Кейн Бен - Страница 1

Ворон Бури

Бен Кейн

ВСТУПЛЕНИЕ

Для меня стало привычкой предварять свои романы авторским словом. Как и в «Шпионе Наполеона», я с самого начала считаю нужным разъяснить некоторые детали повествования, которые могут оказаться незнакомы читателю.

Краткое пояснение: норманны — это народ, населявший земли современных Дании, Швеции и Норвегии с VIII по начало XI века нашей эры. Они были мореходами, торговцами, поселенцами и земледельцами. Викингами же называли лишь определенную часть норманнов — воинов, служивших ярлам и временами отправлявшихся в набеги. Иными словами, все викинги были норманнами, но далеко не все норманны были викингами.

В средневековой скандинавской культуре сейд — колдовство — практиковали в основном женщины. Мужчины же, практиковавшие его, считались женоподобными и, по словам профессора Нила Прайса, автора книги «Путь викинга», пребывали в «сексуально окрашенном состоянии бесчестия». Их почитали немужественными и, следовательно, отводили им пассивную роль в сексуальных отношениях. Любопытно, что у ирландцев гомосексуальные связи не считались чем-то предосудительным.

В 2017 году повторное исследование захоронения из шведской Бирки навсегда изменило наше представление о культуре норманнов. Скелет, погребенный с полным набором воинского снаряжения — топором, колчаном стрел, копьями и мечом, — изначально сочли мужским. Однако, когда археолог Анна Кьельстрём изучила останки заново, оказалось, что они, к всеобщему изумлению, принадлежат женщине. Женщина, погребенная с оружием. Споры с тех пор не утихают, но одно очевидно: эта женщина была воительницей.

Находка эта, возможно, не так уникальна, как может показаться на первый взгляд. Задокументированы случаи, когда женщины служили в Королевском флоте во времена Наполеоновских войн, а также в армиях в период Гражданской войны в США. Их мотивы остаются неясны, но можно предположить несколько причин. Возможно, они отправлялись на военную службу вслед за мужьями или возлюбленными. Возможно, просто искали приключений. Или спасались от домашнего насилия. А может, были трансгендерами.

В X и XI веках в Дублине находился один из крупнейших невольничьих рынков в Европе. Продажа там чернокожих рабов также подтверждена историческими источниками. Расизм, возможно, существовал и тогда, как существует сейчас, но в культуре норманнов нет свидетельств негативного отношения к людям другого цвета кожи.

Таковы исторические основания для некоторых персонажей, с которыми вы встретитесь на страницах «Ворона Бури». Это не безумные плоды моего «прогрессивного» воображения, а люди, которые вполне могли существовать в действительности.

ПРОЛОГ

Линн Дуахайлл, восточное побережье Эриу, весна 990 года

Завороженный, я смотрел на темный силуэт на илистом песке.

Мать велела мне поглядеть, что ночной шторм выбросил на берег. Недовольно дохлебав ячменную кашу, я накинул плащ и вышел из длинного дома. Будут водоросли, решил я, целые горы, и придется потрудиться, чтобы отыскать среди них что-нибудь стоящее. На камнях — ракушки. Если повезет, найдутся бревна. А порой море выносило и корабельный груз — вот уж была бы радость.

Но в это ветреное весеннее утро я никак не ожидал наткнуться на труп.

Он лежал на спине шагах в пятидесяти от меня, брошенный отхлынувшим приливом. Я пошел к нему, выбирая места посуше, и не сводил с тела глаз. Кожа, где ее было видно, сморщилась и побелела от долгого пребывания в воде. Бородач в тунике и штанах — он походил на норманна, как мой отец Торгиль.

Но это не мог быть мой отец, ведь я уже видел его сегодня — перепачканного сажей, за работой в кузнице. Это не мог быть мой отец, потому что на руке у этого человека был серебряный браслет, а к поясу пристегнут меч в ножнах. Лишь богачи могли позволить себе такие украшения и оружие.

Мне никогда не давали в руки те редкие мечи, что ковал отец, и я, заинтригованный, подошел ближе. Страшно мне было лишь самую малость. Смерть — и зверей, и людей — была делом обычным. Не каждый ягненок доживал до весны, а каждую осень мы резали свинью. Умирали и люди: два года назад Родрек, наш тралл, сгорел от лихорадки, а несколько месяцев назад я нашел в постели мертвой нашу соседку, старую Ингу. Но этот мертвец был совсем другим. У него снесло полчерепа — будто одним ударом. Он не утонул, подумал я. Его убили.

Встревожившись, я посмотрел в сторону моря. Вода была неспокойной, до самого горизонта волны пенились белыми барашками, но драккаров не было и в помине. Я вздохнул с облегчением. Для набегов еще не время, хотя всякое бывало. Меня охватило беспокойство: а вдруг кто-то придет за этим мертвецом? Вряд ли, решил я. Его товарищи и не догадываются, что тело выбросило на берег у Линн Дуахайлла.

Кар-р-р. Шелест черных крыльев — и в дюжине шагов от меня приземлился ворон. Он покосился на меня блестящим глазом-бусинкой и поскакал к трупу.

Меня пробрал холод, и дело было не в ветре.

Вороны — священные птицы бога Одина. У него их двое: Хугин и Мунин, Мысль и Память. Они облетают весь мир и каждый вечер возвращаются, чтобы сесть ему на плечи и принести вести.

Лишь теперь я заметил, что нет чаек. Уж они-то, искусные падальщики, должны были слететься сюда стаей и пировать плотью мертвеца. Но их не было.

— Потому что здесь птица Одина, — прошептал я.

Услышь меня мать, она бы оттаскала меня за уши. Ирландка и ревностная христианка, она презирала богов норманнов. Отец же хранил верность вере предков. И я тоже — в поведении поклонников Белого Христа, готовых подставить другую щеку, я не видел ничего достойного восхищения.

Кар-р-р. Ворон вспрыгнул мертвецу на живот. К моему изумлению, он потянулся не к лицу, а к рукояти меча. «Мое», — словно говорил его жест. Это было совершенно очевидно, даже для меня, тринадцатилетнего мальчишки.

— Финн!

Соседей у нас было мало, так что выбор невелик, но голос Векеля я бы узнал из тысячи. Почти мой ровесник, он был единственным мальчишкой в округе. Высокий, долговязый, по-девичьи изящный, он был моим лучшим другом.

— Финн!

— Чего тебе? — не поворачивая головы, отозвался я, не сводя глаз с ворона. Переставая клевать желтовато-белую рукоять, он, казалось, изучал меня. Не знаю, откуда у меня взялась храбрость, но я выдержал его взгляд.

— Он утонул?

— Нет. Ему снесли полчерепа.

— И теперь на нем ворон Одина? Финн, уходи оттуда! — В голосе Векеля послышались непривычные тревожные нотки.

«Я увидел меч первым», — упрямо подумал я и шагнул к мертвецу.

— Финн! Финн!

Я замер. У меня всегда был крутой нрав, я обожал потасовки и грубые игры. Если выпадал случай подраться с другим мальчишкой, я никогда его не упускал. Драка была у меня в крови, сам не знаю почему. Мне часто снилось, будто я воин, проливающий кровь. Хотя, по всей вероятности, мне суждено было стать кузнецом, как отец. Векель был совсем другим. Он жил с бабушкой — родители его умерли, — и все сходились на том, что ему уготована стезя сейда, жизнь, неразрывно связанная с магией. Дело было не только в его сверхъестественном умении ладить с лошадьми или в его женственном поведении; он любил тьму, сказания о Рагнарёке, все, что связано с миром духов. Когда его отец умер, он тайком выбрался из постели и просидел всю ночь у могилы, чтобы, как он потом с гордостью признался, лучше побеседовать с духом усопшего.

От одной этой мысли у меня сводило живот. Почему же, — удивился я, — сейчас я не чувствую такого же страха, собираясь отнять добычу у птицы, избранной самим богом?

Еще два шага. Теперь я пожирал меч глазами с неприкрытой жадностью. Он был великолепен. Рукоять, похоже, из слоновой кости, а ножны с серебряной чеканкой заканчивались искусно вырезанным наконечником. Я возжелал его так, как никогда ничего не желал в своей жизни.

Еще шаг.

Ворон каркнул и остался на месте.

— Финн! Ты спятил?