Участковый (СИ) - Барчук Павел - Страница 2

— Ты.

— Я?

— Нет, блин, я! — Мое терпение медленно, но верно подходило к концу.

— Вы? А что случилось, товарищ участковый?

Разговор с каждой секундой терял схожесть с адекватной беседой. Правда, мне показалось, что причина идиотского поведения Лёлика кроется в его нежелании пускать меня в квартиру. Поэтому я со всей силы толкнул дверь и переступил порог. Если полицию не желают впускать в дом, значит полиция туда по-любому должна попасть.

Петренко попятился, двигаясь бочком, как краб-переросток. Он явно старался загородить от моего зоркого взгляда что-то очень важное.

— Да я тише воды! — возмутился Лёня, взгляд его подозрительно бегал из стороны в сторону, — И кто шумел-то? Кто шумел? Гости зашли, чисто посидели, культурно. Выпили, закусили, разошлись.

Я кивнул, продолжая осматривать коридор и самого Лёлика. В принципе, докопаться не к чему. Срань, вонь, бардак. Все как обычно.

Мысленно составляя рапорт о ложном вызове, я взглядом искал хоть что-то, что могло сойти за «преступление». Не нашел.

И тут мое внимание привлекли руки гражданина Петренко. Вернее, то, что он пытался их спрятать за спину.

Левая выглядела привычно грязной. Тут все нормально. Лёня идеологически отрицает утренний душ. Впрочем, вечерний, судя по запаху, тоже. Его руки в принципе всегда грязные.

А вот на правой… На правой красовалась перчатка. Не рабочая. Хотя и рабочей перчатке на Лёниных руках делать нечего. Где Лёня и где работа?

Конкретно эта перчатка, натянутая на праву руку, смотрелась в Лёниной квартире, как нечто максимально неуместное. Тонкая, кожаная, явно не по размеру. Великовата. По краю шла красивая серебристая вязь, напоминающая арабский алфавит. Но самое главное, перчатка выглядела дорого. У Лёлика подобных вещей отродясь не было и быть не могло.

— Лёня, что за понты? Откуда у тебя столь ценная вещица? — пошутил я. — Перчаточка-то раритетная. Ты ее с трупа, что ли снял?

Вообще, про труп это была шутка. Да, с чувством юмора у меня не так хорошо, как с рабочими показателями. Но тут уж — кто на что учился.

Однако реакция Петренко меня озадачила. Он побледнел и даже местами позеленел. Я, конечно, юморист тот еще, но, чтоб от моих шуток людей на тошноту пробивало, такого пока не случалось. А Лёню явно пробило, причем пробило из-за испуга.

— Да это… я порезался. Палец. Бинта не было, нашел перчатку. — Принялся он бубнить, пятясь в сторону комнаты.

В этот момент из кухни появился его «друг». Тот самый, которого Лёлик таскал на себе либо в дом, либо из дома.

Вообще, обычно «друг» выглядел плохо. Я доподлинно знал, что ему не больше сорока, но на первый взгляд можно было дать все шестьдесят. На второй — еще десяток накинуть.

Губы у «друга» всегда отдавали лёгкой синевой, намекая на проблемы с сердцем. Синяки под глазами давали понять, что и с почками у него тоже не очень.

Желтушная кожа просто вопила, что у мужика скоро развалится печень, а скрюченные артритом пальцы и жалкие остатки волос, выбивающиеся из-под косо сидящей кепки, просто и сурово предупреждали, что пьянка — она, миленькие мои, никого не красит.

Однако сегодня «друг» выглядел помолодевшим лет на тридцать. То есть, соответствовал возрасту, указанному в паспорте. Лицо у него было удивительно трезвое и можно даже сказать, сосредоточенное.

В руках он держал не стакан, что более подходило ситуации, а большой, изящный, предположительно старинный, серебряный кубок. На внешней поверхности кубка я смог разглядеть что-то темное, подозрительно похожее…на кровь?

«Друг» увидел меня и замер. Естественно, он сразу понял, кто к ним пожаловал с утра пораньше. Мою личность на районе каждая сволочь знает.

А Лёня начал вести себя еще более странно. Он дернулся, издал загадочный звук, похожий на рыдание, и по-моему, собрался потерять сознание. Ноги у него подкосились, ему даже пришлось опереться о стену плечом.

И вот только в этот момент я, как самый «проницательный» участковый района, наконец-то сложил два и два. Бдительная бабка. Ночные перевозки. Перчатка, которая больше соответствует прошлому столетию, явно снятая с чьей-то руки. Серебряный кубок. Бурые разводы.

— Граждане алкоголики… — выдавил я, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

Если эти дебилы натворили, что я думаю, то мне светит приличных размеров геморрой, а я вообще-то сегодня работаю последний день. Завтра — заслуженная пенсия.

Просто Лёню уже не раз ловили на факте расхищения честно нажитого добра. Тащил он это добро с кладбища, которое находится буквально в нескольких шагах от нашего района. Самое интересное, криминальные интересы Лёлика были узконаправленные. В чужие квартиры он никогда не лез, даже номера с машин в «нулевые» не скручивал. А вот на кладбище его влекло с неимоверной силой.

Обычно Лёлик тырил венки, чтоб потом их перепродать; еду, которую приносили безутешные родственники; иногда — стаканы или любую другую посуду. Но перчатку и серебряный бокал вряд ли кто-то оставит снаружи. А значит, Леонид пошел дальше. Вернее — глубже. И это уже верная дорога к нарушению уголовного кодекса.

— Вы что, идиоты, могилу… расковыряли? — Спросил я тихим, ласковым голосом, в глубине души очень надеясь на отрицательный ответ.

И тут вся «дружеская» атмосфера резко испарилась.

"Друг' молча, с неожиданной для алкаша грацией, швырнул в меня кубком. Я увернулся. Серебро со звоном ударилось о косяк и, по-моему, немного погнулось. На этом странности не закончились.

Лёня с диким воплем «ТЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЭТО ЖЕ РИТУАЛ!», схватил первую попавшуюся бутылку с зельем и со всей дури треснул меня по голове.

Последнее, что я почувствовал, была не боль от удара, а стойкое ощущение, что меня накрыло волной самого отборного, концентрированного самогона, который стекал по моему лицу. И резкий, очень выраженный запах полыни. Потом — тишина.

Очнулся я от того, что у меня болела… нет, не голова. У меня болела душа. За собственную репутацию. Это же надо, так опростоволоситься в последний день службы.

— Едрит твою в нос… — Пробормотал я вслух. — Позорище, конечно. Участкового вырубил сраный алкаш бутылкой самогона по голове.

Проморгался, пытаясь понять, где нахожусь.

Судя по всему, я лежал на спине, потому что прямо перед моими глазами маячил идеально белый потолок. Идеально белый! Без пятен, без паутинки, без трещинки.

Я попытался сесть. Получилось. Опустил голову и посмотрел на свое тело.

На мне был одет тот же самый пиджак, те же самые брюки. Вот только… Обуви не наблюдалось. Она, почему-то исчезла. Главное — носки на месте, дырка на большом пальце, которую я заметил только перед выходом, — тоже. А туфель нет.

Я поднял руку и потрогал затылок — ни крови, ни шишки. Вообще ничего.

Покрутил головой, пытаясь понять, где нахожусь. Комната выглядела такой же идеально белой и пустой, как потолок. Ни окон, ни дверей. В самом помещении находились только я и… девушка. Именно присутствие девушки удивило меня больше всего. Просто она была как две капли воды похожа… на Орнеллу Мутти. Серьезно. Копия. Только молодая.

Я резко вскочил на ноги и попытался приобрести бравый вид. Орнелла всегда была моей сексуальной фантазией. Не сейчас, конечно. Лет этак на двадцать пораньше. Даже если Лёлик слишком сильно приложил меня бутылкой по голове и я нахожусь в отключке, перед Орнеллой Мутти хотелось выглядеть достойно.

Первые секунды я просто смотрел на нее, молча. У меня не было слов. Дело в том, что помимо внешности обожаемой мною актрисы эта дамочка еще была одета в крайне вызывающий наряд. Короткое платье едва прикрывало самые интересные места, грудь в любую секунду могла вывалиться из глубокого декольте, длинные стройные ноги завершали и без того умопомрачительную картину.

В итоге пялились мы друг на друга минут пять. Я на нее с открытым ртом, она на меня с недовольством. Не знаю, о чем думала в этот момент красотка, мне лично вообще ни о чем не думалось. В моем организме вдруг начали происходить процессы, которые сейчас точно были неуместны. Но при этом, оторвать взгляд от ее груди никак не получалось.