Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 21

Я покачал головой и всё-таки включил воду. Призрак в отражении расплылся, будто его фигура была всего лишь каплей на зеркале.

— И вы действительно помните то, что было написано во всех тех книгах? — спросил я, вытирая лицо полотенцем и выглядывая из ванной.

— Некоторые из них я даже переписывал, — гордо произнес Борис Николаевич. А затем он понизил голос до почти заговорщического шепота и сделал шаг ближе, будто хотел сообщить мне нечто очень тайное. — Когда понадобилось сократить кое-что… дописать… ну, в общем, чуточку изменить, чтобы не смущать неокрепшие умы.

— Это чьи же это умы вы имеете в виду? — неожиданно, с едва прикрытым возмущением, раздался голос из спальни.

Я даже не стал оборачиваться: узнаваемый тембр, сдержанный и недовольный, говорил сам за себя. На спор явился Козырев.

Борис Николаевич едва заметно вздрогнул. С деланным достоинством выпрямился и обернулся на голос. Мне показалось, что он даже обрадовался возможности поспорить со своим приятелем.

— Про меня сплетничаешь? — с укоризной протянул Василий, покосившись сначала на Бориса Николаевича, а потом переведя полный негодования взгляд на меня. А затем кивнул в сторону призрачного библиотекаря и продолжил, стараясь добавить в голос укоризны. — От него я такой каверзы ждал. От книжного червя любого ожидать можно. Но вас, Павел Филиппович, я завсегда считал человеком порядочным. Хоть и некромантом, но всё же…

Я только вздохнул, а Борис Николаевич, не меняясь в лице, спокойно возразил:

— Мы обсуждали моё прежнее место работы. Императорскую библиотеку, если быть точным. Это место, где собрано много книг. И читателей. Очень достойных людей, между прочим.

— Не брешешь? — подозрительно сощурился Козырев, будто в нём на мгновение проснулся его дурной нрав. Он шагнул ближе ко мне, наклонил голову — не угрожающе, а скорее с желанием встретиться с глазами собеседника. — А ну, скажите-ка мне, Павел Филиппович, правду он говорит?

— Истину, — подтвердил я и, выдержав короткую паузу, добавил чуть мягче: — Я бы не стал обсуждать вас за спиной. Даже несмотря на то, что я некромант.

Василий вскинул брови, выпрямился и, кажется, чуть смутился от моей честности. Но тут же снова насупился:

— Ну и ладно. А то ведь знаю я таких, как наш Бориска… интеллигенция. Сначала чай, потом философия, а потом начнет ересь нести.

— О вас мы говорим исключительно с уважением, мастер Козырев — поспешно заверил его я — Вы у нас как совесть дома. Хотя… временами — излишне строгая.

— Кто-то ведь должен следить, чтобы в доме был порядок, — тут же повеселел Козырев. — Вы, Павел Филиппович, и впрямь не тот, кто станет говорить за спиной гадости про хорошего человека.

— Это вы, что ли, хороший? — с ленцой усмехнулся Борис Николаевич и махнул рукой. — Полно вам. Ну где вы, и где «хороший человек».

Сказав это он, как всегда в моменты подобной пикировки, сделал было попытку провалиться сквозь пол. Слишком уж привычным стало такое театральное исчезновение — красивый способ выйти из разговора. Однако в этот раз все пошло не так.

Козырев явно ждал момента исчезновения. Он ловко метнулся вперёд и схватил товарища за ухо — точнее, за то, что в материальном мире было бы ухом.

— Врёшь, не уйдёшь! — довольно прохохотал он, но тут же осёкся. Его пальцы на мгновение прошли сквозь пустоту, и Борис Николаевич исчез, оставив после себя только лёгкое дрожание воздуха, как от внезапного сквозняка.

Козырев замер. Потом оглядел руку, как будто и впрямь надеялся найти в ней хоть тень того, кого поймал.

— И как прикажете это понимать? — обиженно бросил он. — Этот полудохлик вечно куда-то прячется. И я не могу его найти. То в книге растворится, то в лампе. Как джинн проклятый.

Я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, мягко пояснил:

— Слабые призраки могут впадать в сон. Особенно если рядом слишком много энергии. Или если разговор им наскучил.

— А-а, — с подозрением протянул Козырев. — То есть я, значит, скучный?

— Нет, — примирительно сказал я. — Просто вы слишком живой.

Василий хмыкнул, почесал затылок — скорее по привычке, чем по надобности — и пробормотал:

— Ладно. Пусть спит. Потом разбудим. Я ему ещё припомню его дерзость, — протянул он, усаживаясь прямо на крышку унитаза, по-хозяйски закинув ногу на ногу. — Бориска явно меня боится. Знает, что я сильнее. Могу его и прихлопнуть ненароком. Не со зла, а потому что я слишком крепкий.

— Это точно, — кивнул я, решив не спорить.

Василий громко вздохнул, явно довольный тем, что его мнение приняли без возражений, и добавил уже тише:

— Вы только ему не говорите… но я ведь привык к этому бездельнику. Хоть он и горемычный, и иногда занудный без меры, но в целом — вроде бы ничего себе. Порой, как начнёт рассказывать… Мы с Ярославом заслушиваемся. Прямо как на сеансе в старой лектории. Только не знаем, сам ли придумывает или впрямь по памяти шпарит.

— Вот оно что, — приподнял бровь я с деланным любопытством. — Значит, Бориса вы не тираните? И мне не о чем беспокоиться?

— Бросьте, — отмахнулся Василий с тем видом, как будто я смертельно его оскорбил. — Я его только стращаю. Ну так… слегка. Для профилактики. А на деле — разве же я обижать стану? Я что, мерзавец какой? Он же беззащитный, как ребёнок. Его вилкой ткни — и будет четыре дырки в пузе.

Призрак посмотрел на меня совершенно серьёзно, как будто ожидал, что я приму этот образ как факт. Я только усмехнулся и покачал головой:

— С вами скучно не бывает, Василий.

— Это уж точно, — довольно сказал призрак.

Я не стал говорить, что, скорее всего, Борис Николаевич был куда мощнее Козырева и Ярослава вместе взятых. Да, выглядел он рассеянным, вечно прячущимся от разговоров, исчезающим в полу при первом удобном случае… Но это была осторожность, а не слабость. И если бы Козырев когда-нибудь догадался про такое, то непременно начались бы споры, состязания, спонтанные «дуэли» и попытки доказать, кто из них чего стоит на самом деле. А тогда можно было бы сразу распрощаться с идеей тихого дома и хоть какой-то гармонии среди призраков.

Поэтому я только выдержал паузу и ничего не сказал.

Тем временем Василий задумчиво отряхивал рукав и вдруг произнёс как бы невзначай, почти буднично:

— Бабу нам надо, Павел Филиппович.

Он это выдал с тем самым видом, каким люди говорят о нехватке соли на кухне или том, что пора бы поменять батарейки в пульте.

Я машинально моргнул, выныривая из собственных мыслей, и оторопело переспросил:

— Чего?

Василий скрестил руки на груди и глядел в пол с тем выражением лица, которое обычно бывает у старших родственников, озабоченных судьбой младшего члена семьи. Сам он выглядел немного смущенным, но убежденным в собственной правоте.

— Девку призрачную надобно найти в нашу компанию, — заявил вдруг собеседник, словно речь шла о приобретении нового чайника. — Какую-нибудь умную. Хотя… — он тут же усомнился и покачал головой, — откуда смышленая баба-то найдется… тем более в призраках.

Я, тем временем, только что закончил омовение, и теперь вытирался махровым полотенцем, не торопясь вмешиваться в монолог Василия. Тот продолжал, словно не замечая:

— Нам бы в дом тихую какую-нибудь, такую, чтоб ей Бориска нудел, а она слушала и кивала. Он же у нас разговорчивый, а толку — чуть. Скучает, бедолага.

— Решительно отказываюсь от подобной авантюры, — буркнул я, закутываясь в полотенце и осторожно ступая по напольной плитке босыми стопами.

Василий посмотрел на меня, будто я только что отказался подавать стакан воды умирающему.

— Чего вам стоит? — искренне удивился призрак. — Борису на пользу пойдет общество дамы. А мне… будет спокойнее, если он не будет оставаться один надолго.

Я вздохнул, но ничего не ответил, и тогда Василий добавил уже тише:

— Порой мне кажется, что наш Борис забывается и заговаривается. Как бы не стал диким. Или того хуже — не развеялся. Он же у нас… тонкий. Не злой, не сильный. А таким в одиночестве хуже всего.