Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 20

Евсеев покачал головой.

— Жалеть надо тех, кто пострадал без вины, — отозвался он негромко. — А мне никто горькую в рот не заливал. Сам заходил в рюмочную. Сам и выползал оттуда, как червь мокрый.

Он выдохнул и прикрыл глаза на миг.

— Знаешь, Павел Филиппович… иногда думаешь — вот бы всё повернуть вспять. Воротиться. Сделать иначе. Но потом вспоминаешь — это ты тогдашний тоже был ты. Со всеми слабостями, с этой самой усталостью, с вечным «потом». И даже если бы снова — не факт, что выбрал бы лучше.

Он замолчал. А кот, до этого тихий, вдруг фыркнул и мягко ткнулся лбом ему в грудь, словно живым весом хотел вытолкать лишние слова. Евсеев чуть усмехнулся, глядя на него.

— Вот, кто меня держит, — сказал он, — на земле. И на скамейке тоже.

Я не знал, что ответить. Слова показались неуместными, лишними.

Евсеев и не ждал слов, продолжив:

— Я по гроб жизни буду вам благодарен, мастер. А может, и после, — с этими словами он покосился на меня с привычным, слегка хитрым прищуром. — А вдруг и после смерти сгожусь на что-нибудь. Или всё ж решусь уйти. Ярослав мне рассказывал многое про межмирье. Говорит, не страшное это место, если идти с чистой душой. Я думал об этом.

— Еще рано, — тихо перебил я его, не меняя интонации. — Надо жить. Смерть придёт сама. И, уверяю, ни один человек от неё не ускользнул.

Он молча кивнул.

— Кто б мне раньше сказал — не поверил бы, — произнёс он. — Что некромант даст мне путёвку в жизнь. А вот как сложилось. Странная штука — судьба.

Он погладил Литра, и кот, будто поняв серьёзность момента, подставил лоб под ладонь.

— Вы должны знать, Павел Филиппович, — продолжил дворник, не глядя на меня. — Пусть вы темный. Пусть некромант. Но есть в вас что-то такое… от чего душа начинает сиять. Это не про свет и не про магию. Это… как когда пускают второй автобус с утра по маршруту и обычным людям становится чуть легче жить.

Он вздохнул и негромко продолжил:

— И каждый, кто приходит к вам — уходит уже другим. Чище. Спокойнее. Может, не сразу, может, не навсегда. Но меняется. И если вы когда-нибудь попросите… хоть о чём-то… или будете нуждаться — эти люди, все до одного, сделают для вас всё, что смогут. Потому что вы того стоите.

Я смотрел на него уставшего, но всё по-своему крепкого. И вдруг понял, что этот вечер с тихим разговором тоже что-то значит. И тоже кого-то меняет.

— Я не прошу… — начал было я, но умолк.

Потому что на мои колени как ни в чём не бывало забрался Пряник. Вальяжно и с достоинством уселся, а потом с удивительной точностью ткнулся носом мне в подбородок. Нагло. Как будто намекал, что и мне надо послужить кошачьей части жителей дома.

Ничего не оставалось делать, как погладить пушистую спину.

— Не зарекайтесь, — не поднимая головы заметил Евсеев. Голос у него был тихий, отстраненный, почти отстранённый. — Может, время ещё не пришло. Вы просто знайте: просить — не значит быть слабым. Для этого тоже сила нужна. Всем, даже самым крепким, иногда нужна помощь.

Мы замолчали.

Где-то над головой в ночном небе мелькнуло движение — тонкие линии упавших звёзд пересекли тьму. Я не успел загадать желания, а Евсеев успел заметить.

— Ух ты, — тихо охнул он, а потом неожиданно вскочил с места. — Простите, Павел Филиппович, но мне пора. Передайте любезной Людмиле Федоровне, что её чай имеет то самое свойство, о котором она подозревала.

Он говорил серьёзно, почти официально, будто выполнял важное поручение. И, не дожидаясь реакции, направился к своему подъезду. Шёл с характерной осторожностью, подволакивая затекшую ногу, но уверенно. Литр изо всех сил старался удержаться у него на плече, не теряя достоинства.

Я проводил их взглядом, а потом посмотрел на Пряника.

Кот флегматично покосился на дверь, за которой скрылся его человек. Потом степенно сошел с моих колен, потянулся и принялся умываться, как будто ничего особенного не происходило.

Тепло от его лап ещё оставалось на ткани брюк. Я снова поднял голову и успел загадать желание под следующую падающую звезду.

Глава 10

Утро

Я проснулся бодрым, свежим и готовым к новым свершениям. Тело не ныло, голова была ясной, как бывает только после долгого и по-настоящему спокойного сна. На мгновение даже показалось, что ничего плохого в последние дни и не происходило. Просто утро. А я лежу в своей комнате, не желая вставать с кровати.

Из размышлений меня вырвал привычный шелест книжных страниц, который доносился из угла. Я повернул голову. Борис Николаевич, в своём обычном виде — полупрозрачный, растрепанный, с выражением равнодушия ко всему происходящему вокруг, перебирал книги на полке у стены. Он бормотал себе под нос что-то неразборчивое, но, заметив, что я проснулся, тотчас оторвался от чтения и назидательно произнёс:

— Вам, Павел Филиппович, просто необходимо соблюдать график сна. А не то не ровен час, вы рискуете рано помереть. Даже для некроманта это, знаете ли, перспектива так себе.

Я лишь вздохнул.

— А темные, они ведь и впрямь бессмертные? — будто между делом уточнил призрак. Но я отчетливо услышал в него словах плохо скрываемый интерес.

— С чего вы взяли? — уточнил я, потягиваясь и не особенно стараясь скрыть иронию в голосе.

— Прочитал в одной из книг императорской библиотеки, — торжественно сообщил Борис Николаевич, подняв к потолку указательный палец, — причём, судя по марке печати, экземпляр был предназначен для высших чинов. А такие, как известно, исправно врут.

Я усмехнулся. Было в его уверенности что-то одновременно наивное и трогательное. Как у школьника, который думает, что прочитав одну книгу, понял, как устроен мир.

— Всё мы смертные, Борис Николаевич. Просто кто-то чуть дольше доходит до конца. А некоторые успевают наделать шума по дороге.

Призрак на мгновение задумался, затем покачал головой и вернулся к полке. Кажется, он всё ещё надеялся найти среди моих книг ту, которой не хватало в серии. Я же поднялся, накинул халат и, проходя мимо, тихо добавил:

— Кстати, вы снова вошли в спальню без стука.

— Это… чисто рефлекс, — пробормотал он, будто бы извиняясь. — Ваша темная сила слишком притягательна. Хоть дверь заколачивай.

Я только махнул рукой.

— К слову о книгах императорской библиотеки: ваш лекарь мечтает заглянуть туда, — заметил Борис Николаевич, как бы невзначай, но с такой интонацией, будто сам только что вспомнил нечто исключительно важное. — Даже не так: он, наверное, глаз готов отдать, лишь бы взглянуть на нее.

— Так и есть, — отозвался я, направляясь в ванную. Голос у меня был всё ещё хрипловатый от сна, но в теле чувствовалась необычайная лёгкость.

Я вошел в помещение, закрыл за собой дверь, но едва успел включить воду, как из стены, аккурат между зеркалом и полотенцесушителем, тихо выскользнул Борис Николаевич. Он поправил воображаемые манжеты и важно произнёс:

— А ведь я всегда здесь. И вполне можно было просто со мной поговорить.

Я замер, чувствуя, как уголки губ поднимаются в непроизвольной усмешке.

— Это ещё по какому поводу?

— Ну как же! Я эти самые книги знаю, — он положил ладонь на грудь, будто давал присягу. — Они все проходили через мои руки, когда я составлял каталоги. Лично решал, какие тома следует оставить в общем доступе, а какие убрать куда… — он сделал многозначительную паузу и прищурился.

— Куда? — хмыкнув, не удержался я.

— … подальше, — закончил Борис Николаевич с почти детской улыбкой. — Есть такие книги, Павел Филиппович, которые лучше не открывать без свечи, крепкого отвара и хорошего ментального щита.

— А вам, выходит, и щит был без надобности? — с интересом уточнил я.

— Я, между прочим, был очень устойчив к стрессам, — гордо напомнил призрак. — Меня было сложно смутить. Ну… — он смутился и добавил словно между прочим, — я к тому времени все чаще прикладывался к бутылке. И потому не замечал моральных травм. Был бы умнее — непременно обратился к лекарю. Как наш Евсеев. Вот кто по-настоящему сильный человек. Я слышал, что он покусал жандарма. А сейчас посмотришь на него и не поверишь, что он мог бы совершить подобное варварство.