Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 17

— Сделаем, как договорились, — произнёс он негромко.

Я сжал его руку.

— Осторожно, — только и сказал я. — В этой игре никто не бессмертен.

Юрий чуть кивнул

— К слову о бессмертных, — негромко отозвался Плут, не глядя на нас напрямую. Голос его был ровный, но с лёгким напряжением, как у человека, который давно всё обдумал, но не спешил делиться. — Мы должны предусмотреть вариант, в котором не сможем угодить Дубинину. И этот легавый решит, что ему можно будет нас тиранить.

— Мы со всем разберёмся, — легко отмахнулся Волков.

Но Плут нахмурился, губы его скривились, и он всё-таки поднял взгляд. Прямой, чуть прищуренный.

— Он может оказаться проблемой… — повторил он чуть тише, но гораздо серьёзнее. — Слишком правильный. А с такими, как он, знаешь ли, договориться труднее, чем с убийцей.

— Знаете, — негромко продолжил Гордей, — мне вот всё кажется, что этот Дубинин совсем не просто так взялся нас по очереди тиранить. Он не о правде мечтает, а о повышении. Думается мне, что он спит и видит, чтобы мы друг с другом сцепились. Чтобы «Сыны» и «Кадеты» передрались насмерть. А он потом — с ведром и веником. Доблестно всё «вычистит» и отчитается начальству.

— Гордей Михайлович, — протянул Волков, чуть покачав головой. — Да у нас и без Дубинина дела идут как на краю могилы. Мы и сами готовы перегрызть друг другу глотки. Нам помощники не нужны.

Он сцепил пальцы на животе. Казалось, его ничем уже нельзя было удивить — ни жандармами, ни предательствами, ни смертями. Всё это он уже видел, пережил, переварил.

Плут фыркнул и отмахнулся, как будто от назойливой мухи:

— И раньше так было. Всегда кто-то кого-то не любил, всегда скрежетали зубами. Только разница в том, что раньше нас держала система — или страх, или общие враги, или уважение. А теперь… каждый сам по себе. Как собаки у миски.

Он на секунду замолчал, потом усмехнулся:

— Вот только миска та всё меньше. А псы злее. И я не удивлюсь, если кто-то вроде Дубинина решил просто подтолкнуть. Чуть-чуть. Чтоб сами себя и сожрали.

В комнате снова стало тише. Плут нахмурился и потёр пальцем висок, будто мысли, роящиеся в голове, начинали давать о себе знать неприятным зудом.

— Если так дальше пойдёт… — пробормотал он, не глядя ни на кого. — Придётся идти работать на завод. Стану Петровым Иваном, буду клепать детали в две смены и не отсвечивать.

Он сказал это беззлобно, почти спокойно. Волков усмехнулся, не глядя на него, и покачал головой. Его ладонь легла на стол тяжело, с лёгким скрипом в суставах.

— Я для этого слишком стар, — ответил он негромко. — Старого пса новым трюкам не учат.

Он говорил это просто, без жалости к себе. Будто просто констатировал факт, как если бы вышел срок старой лицензии.

— К тому же, — добавил он чуть тише, — у нас, у старых, лапы уже не те, чтоб держать гаечный ключ. А голова… она всё равно будет думать, как обойти начальника цеха и устроить свой подпольный склад.

Он едва заметно усмехнулся. И глаза его прищурились с тем же выражением, с каким кто-то другой мог бы рассказать добрую байку из прошлого.

Плут на секунду взглянул на него, и в этом взгляде не было ни презрения, ни насмешки. Только молчаливое понимание. Такое, какое бывает у тех, кто слишком долго живёт по краю и вдруг замечает: крылья-то уже не те. Но ещё держат. Пока.

Мы попрощались без суеты. Плотно кивнули Волкову и Плуту — каждый остался при своём, но больше не рвал когти друг другу. На этом, казалось, было достаточно. Я поднялся первым, и, чуть придерживая Арину Родионовну под локоть, мы вышли в коридор, не спеша спустились на первый этаж, и вышли в прохладный вечер.

Улица дышала дымкой. Мягкий свет фонарей ложился на мокрый асфальт, от которого уже начинала тянуть влажной ночной сыростью. Я помог Арине устроиться в машину, закрыл за ней дверцу и обошёл капот, чтобы сесть рядом.

Двигатель загудел, будто нехотя, и мы поехали. За окнами проплывали дома, витрины и редкие прохожие. Арина молчала несколько минут, разглядывая свою перчатку — будто что-то вспоминала. Потом повернула голову ко мне:

— Вы заметили, как Волков с Плутом стараются не смотреть друг другу в глаза? — спросила она тихо, почти шёпотом, будто боялась, что кто-то может подслушать даже сквозь стекло.

Я кивнул, не отрывая взгляда от дороги:

— Заметил.

Помолчал чуть, прежде чем добавить:

— И это может быть как признаком старой обиды… так и условием перемирия. Порой проще не смотреть, чтобы не сказать лишнего.

Она медленно кивнула. Посмотрела в окно. Свет из витрины на углу выхватил её точеный профиль.

— Тяжело, наверное, так жить, — тихо проговорила она. — Всё время среди тех, с кем заключаешь временный мир. Не доверяя. Не зная, в какой день могут напасть.

— Не все умеют иначе, — ответил я. — А некоторые уже не верят, что смогут.

Машина шла ровно, и в салоне было тихо. Только ровное дыхание рядом и редкий хруст шин по песку. Я бросил взгляд на Арину — она уже снова смотрела вперёд.

— Самое удивительное, что они очень похожи друг на друга. И те и другие просто хотели выжить в Смуту. К тому же каждая организация сейчас желает уйти от нелегальных дел.

— Вы правы, — не стал спорить я.

— И почему они продолжают цапаться? — нахмурилась Нечаева. — Будто в этом есть смысл.

— Быть может это наше общее дело поможет им перестать воевать, — предположил я.

— Некромант — миротворец, — протянула Арина Родионовна задумчиво и улыбнулась. — Звучит. Надо будет написать на визитке…

— Не надо, — быстро возразил я и понял, что меня отпускает напряжение, накопленное за весь вечер. — Спасибо, что вы были со мной.

— Спасибо, что позвали с собой, — ответила девушка и вложила в мою ладонь свою.

Глава 9

Вечерние разговоры

Машина свернула на знакомую улицу. Мягко притормозив у бордюра остановилась у арки.

На скамейке у своей квартирки привычно сидел Евсеев. И мне показалось, он не двигался с этой лавки весь день. Поджав ноги, закутанный в старую куртку, он грел в ладонях кружку. Пар от напитка поднимался медленно, растворяясь в прохладном вечернем воздухе. Лицо слуги было сосредоточенным, но спокойным. Он не поднимал глаз, будто знал, что именно в эту минуту мы и приедем.

На его плече восседал ленивый, тяжёлый, но солидный кот, который как будто сам выбрал себе роль часового. Глаза у него были закрыты, хвост свисал петлёй, а уши подрагивали от ветра. Второй кот устроился на скамейке рядом. Он вытянул лапы, выгнул спину, будто только по великой милости решил не уходить в дом.

Коты выглядели так, словно контролировали всё происходящее во дворе — и не нуждались ни в чьих объяснениях. Только короткий взгляд полосатого Литра был брошен в нашу сторону, не удивлённый, не дружелюбный, а, скорее, констатирующий: «Прибыли».

Я коротко кивнул. Евсеев ответил тем же, чуть склонив голову и виновато указав взглядом на кота, устроившегося у него на плече. Пушистый страж восседал, словно в кресле почётного караула, и, кажется, даже приоткрыл один глаз, чтобы убедиться, что я не против его присутствия.

Я понимающе махнул рукой, давая понять, что подниматься вовсе не обязательно. Пусть сидит, если удобно.

— Всё спокойно, Павел Филиппович, — сообщил он и не спеша отсалютовал мне кружкой. В голосе звучала привычная уверенность. — Госпожа Яблокова угостила меня каким-то новым чаем. Кажется, она проверяет на мне его действие.

Я скосил взгляд на дымящуюся кружку и, стараясь спрятать усмешку, спросил:

— И как ощущения?

— На всякий случай я пробую по глотку, — ответил он, прищурившись, но с очевидной доброй иронией. — Мало ли. Но если вдруг — коты меня сторожат. Случись чего, они, не сомневайтесь, поднимут переполох. У них инстинкт.

Я перевёл взгляд на Пряника, который по-прежнему развалился на скамейке, лениво почесав за ухом задней лапой и не проявляя ни капли боевой готовности.