Башни Латераны (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 20

— Повтори за мной: меня зовут Алисия.

— Меня зовут Алисия, — голос был её, но какой-то бесцветный, слишком уж ровный и спокойный без интонаций. Как эхо. Он подумал что живая, настоящая Алисия никогда так не говорила, она всегда улыбалась, а ее речь звучала так, словно бы горный ручеек в лесу серебряным колокольчиком звенел.

— Кто я? — Лео указал на себя. — Ты знаешь, кто я?

Она смотрела на него, не мигая. В подвале было холодно, Лео видел собственное дыхание, ранним утром все еще было холодно, с каждым выдохом перед носом образовывалось легкое облачко пара. У нее такого облачка не было. Она не дышала. Она могла говорить, но… как?

— Хорошо. Сиди здесь. Не двигайся. Жди меня. Понимаешь? Сиди здесь и жди. — говорит он, вставая. Ему нужно идти, уже утро, если он не вернется домой, не появится в таверне — его спохватятся. Меньше всего ему нужно привлекать к себе внимание, он и так наследил более чем достаточно, лопату на кладбище оставил. Рядом с могилой! Идиот.

— Нокс, — позвал он кота. — Останься с ней. Сторожи.

Кот мяукнул — низко, утвердительно — и уселся напротив Алисии, не спуская с неё жёлтых глаз.

Дорога до таверны казалась бесконечной. Город уже просыпался — пекари растапливали печи, запах свежего хлеба мешался с вонью помоев. Молочницы тащили тяжёлые крынки, позвякивая медными ковшами. У колодца собрались служанки — набирали воду и сплетничали.

— Слыхали? Нинка из Крыжовиц, толстая молочница с бородавкой с утра баяла, что на старом кладбище мертвяки из могил встают!

— Да что ты брешешь Баська? Она всего одну могилу и видела, что разрыли. Небось опять студизиосы из Академии для опытов своих выкопали. На старом кладбище-то неотпетых хоронят, так они и таскают.

— А я слышала, что не для опытов! Как девку молодую да ладную схоронят — так они и выкапывают! Разденут и ну ножами резать! И непотребности творить. Похоть свою ублажать.

— Тьфу на тебя, Марженка, скажешь же гадость! Она же мертвая.

— Кому-то и мертвая девка сойдет. Они ж там у себя в кельях учебных поди и живых-то толком не видели!

— И то верно, намедни же какую-то молодуху там схоронили, говорят ладная была. И куда Церковь смотрит?

— Святым отцам серебро глаза застит, а у Академии чай денежки водятся…

— А то говорят, что по ошибке схоронили — живая она еще была, вот и выбралась!

— Дура ты, Марженка! Тебя землей прикопать в человеческий рост, как ты выберешься?

Лео ускорил шаг, стараясь не слушать. В горле стоял ком. В «Трёх Башнях» уже вовсю кипела утренняя работа. Вильгельм рубил мясо для похлёбки — тяжёлый тесак взлетал и опускался с глухим стуком. На его кожаном фартуке виднелись свежие пятна крови и жира. Маришка протирала столы, напевая что-то под нос. Её белый чепец съехал набок, открывая растрёпанные каштановые кудри.

— Явился! — рявкнул Вильгельм, не поднимая головы от разделочной доски. — Где тебя черти носили? Из-за тебя растопку пришлось самому делать. Дрова лишние ушли.

— Не спалось, — пробормотал Лео, натягивая фартук. Ткань была жёсткой от засохших пятен, пахла прогорклым жиром и была покрыта бурыми пятнами.

— Не спалось ему, — проворчал повар: — небось с девкой, где шлялся. Поддай-ка жару в печи, я не стал много поленьев класть, это твоя работа — дрова экономить. Как справишься — дуй за хлебом и воду натаскай. Маришке в зале помоги. Сегодня опять полный зал наемников… ох, не к добру это, чует мое сердце…

В общем зале уже сидело несколько ранних посетителей. Торговец в поношенном кафтане с потёртым меховым воротником макал хлеб в миску с похлёбкой и вещал:

— Точно вам говорю, тело украли! Утром глядь следы видели. Закопать-то закопали, да только сразу видно что раскапывали ночью, да и лопата рядом лежит!

— Да кому оно надо? — отозвался его собеседник, тощий писец с чернильными пятнами на пальцах: — кому тело мертвое нужно? Мертвецы денег не стоят, это ж не товар какой…

— Как это не стоят? Некроманты за свежий труп золотом платят! Для ритуалов своих. Али вон, студенты с целительского, для вскрытия в анатомическом театре.

— Каких ещё ритуалов? — вмешался стражник у стойки. На его кольчуге потускнел герб города, левый наплечник был заштопан грубыми стежками: — Некромантия между прочим святым престолом в Альберионе вне закона объявлена и анафеме подвергнута.

— Ну да, конечно, — торговец понизил голос: — да только все ее пользуют. Вон у короля Арнульфа поговаривают цельная рота таких некромантов. И ниче, святой престол, молчит.

В дальнем углу за большим столом расположились наёмники из «Чёрных Пик». Лео узнал нескольких — здоровяк Грюнвальд с рыжей бородой лопатой, тощий Маркус по прозвищу Вобла, старый Пауль с обрубленным ухом. Они пили разбавленный эль и обсуждали новости.

— Брехня всё это про роту некромантов, — говорил Грюнвальд, отхлебывая из кружки. На его небритой щеке виднелся свежий шрам. — Я в армии Арнульфа служил два года назад. Там только один некромант был, и тот хилый. Мог десяток мертвецов поднять, не больше.

— Десяток — это уже немало, — возразил Маркус. — Представь: ты врага завалил, а он встаёт и опять на тебя прёт. И потом, поднятый мертвяк сильнее чем при жизни был, да и дерется не в пример… потому как за жизнь свою не опасается. Знаешь, как раздражает, когда твой противник о своей защите не беспокоится, а встречный удар вместо того наносит? Любой мечник сперва о защите должен думать, а уж потом об атаке, а эти… — он машет рукой: — терпеть не могу с мертвяками драться.

— Некромант мертвяков долго держать не может, кто-то и несколько минут не сдюжит, — говорит Грюнвальд: — продержись немного, а там они уже рассыпаются в труху. Видел я это. Мы как-то отбивали обоз у баронских. Их некромант поднял наших убитых против нас. Страшно было, не спорю — видеть, как твой товарищ, которого час назад стрелой в глаз убили, на тебя с мечом прёт. Но однако же быстро выдохся магикус у них. И все, посыпались мертвяки, а Ледащий Вик тому некроманту пузо мечом проткнул, так тот и помер.

— А я слыхал, — вмешался Пауль, почёсывая обрубок уха, — что в старые времена некроманты могли мертвецов годами держать. Целые армии нежити водили за собой.

— В старые времена и драконы летали, — усмехнулся Грюнвальд. — Только вот где они теперь?

За соседним столом две прачки обсуждали городские новости. Старшая, с красными от работы руками и седыми висками, наклонилась к младшей:

— А Марта, дочка булочника, вчера замуж вышла! За того кузнеца, что на Кривой улице.

— За хромого Ганса? — удивилась младшая. — Так она ж красавица, а он…

— Зато с деньгами! И дом свой, и лавка. А красота — дело наживное, состарится — и вся красота. А кузница — она навсегда и деньги приносить будет…

— Говорят, она не хотела, отец заставил…

— А куда ей деваться? Двадцать пять лет, старая дева уже. Радоваться должна, что хоть хромой взял. Кузница опять-таки…

Дверь таверны распахнулась. Вошёл Бринк. Выглядел он скверно — лицо серое, глаза красные, щетина топорщилась во все стороны. На лбу виднелась свежая ссадина — видимо, упал по дороге домой.

— Эля! — рявкнул он, плюхаясь на лавку. — И похлёбки. Башка трещит.

Лео принёс кружку и миску. Старался не смотреть в глаза.

— Эй, Штилл, — Бринк прищурился. — Это ты ночью был? С девкой какой-то?

— Не знаю, о чём ты, — буркнул Лео.

— Да ладно тебе! Видел я вас. Девка рыжая, в сером платье. Хотя… — Бринк потёр лоб. — Может, и правда примерещилось. Нажрался я вчера как свинья. Мертвецы уже мерещатся, представляешь? Девка как из могилы вылезла — бледная, платье как саван…

— Допился, — фыркнул Грюнвальд с соседнего стола. — Скоро чертей увидишь.

— Да пошёл ты!

Наёмники заржали. Бринк обиженно уткнулся в кружку.

В таверну вошли новые посетители — купец с охраной, несколько ремесленников, двое студентов Академии. Разговоры становились громче, смешивались в общий гул.