Священная война (ЛП) - Хайт Джек - Страница 5

— Только не начинай еще и ты, — огрызнулся Балдуин. — Я должен был что-то сделать, чтобы унять раскол при дворе. Я не могу защищать свое королевство от сарацин, пока мои собственные подданные грызут друг другу глотки.

После своей великой победы при Монжизаре Балдуин стремился примирить две фракции, расколовшие его двор: с одной стороны — его мать Агнес с братом Жосленом, Ги и Амальрик де Лузиньяны и Рено де Шатийон, властитель Трансиордании; с другой — старые роды, представленные Раймундом из Триполи, Реджинальдом Сидонским, Балианами и Вильгельмом. Когда старый Онфруа де Торон погиб в бою, король назначил коннетаблем на его место Амальрика. Свою единокровную сестру Изабеллу Балдуин обручил с юным Онфруа де Тороном, наследником одного из старых родов, но в то же время пасынком Рено. А после смерти патриарха он позволил матери выбрать его преемника. Агнес никого не удивила, выбрав своего любимчика, Ираклия. Балдуин был доволен. Его мать была счастлива, а ее выбор означал, что он мог сохранить за Вильгельмом пост канцлера.

Наконец Ираклий закончил молитву, и процессия двинулась в храм. Они обошли гробницу — каменное строение, увенчанное куполом, на котором стояла серебряная статуя Христа ростом выше человеческого, — а затем их провели через колоннаду, отделявшую святилище от остальной части храма. Джон подошел к алтарю, чтобы помочь Ираклию служить мессу, в то время как Балдуин с облегчением опустился на свой трон, а каноники разошлись по своим скамьям. Остальные участники процессии остались за пределами святилища. В двери хлынул народ, чтобы присоединиться к ним. Латники оттесняли толпу от баронов и королевской семьи, заставляя ее держаться в задней части храма.

Джон держал большой молитвенник, пока Ираклий читал. Но даже помогая в службе, все его внимание было приковано к королю. Балдуин сидел на троне неестественно прямо, в позе, призванной выражать власть. И, возможно, на тех, кто стоял за пределами святилища, это и производило впечатление. Но Джон был ближе и видел, как вздулись вены на шее короля и как дрожит корона на его челе. Когда служба закончилась, он подошел к трону, но Балдуин отмахнулся и встал. Джон держался рядом, пока король шествовал из святилища через толпу, позволяя народу прикасаться к себе. Говорили, что прикосновение короля исцеляет болезни, но Джон не понимал, как люди могут в это верить, если Балдуин не мог исцелить даже самого себя. Снаружи их ждали лошади. Джон помог королю сесть в седло, и они рысью поехали ко дворцу. Свежевыпавший снег поглощал стук копыт. Джон помог Балдуину спешиться и последовал за ним внутрь. В тот миг, когда он переступил порог, сила, казалось, оживлявшая Балдуина, иссякла. Ноги его подкосились, и Джону пришлось подхватить его, чтобы тот не упал.

— Неси меня, Джон, — слабым голосом прошептал Балдуин.

Джон с легкостью поднял его. Король был кожа да кости. Джон донес его до покоев и опустил в кресло перед огнем. Он укутал дрожащего мужчину одеялом.

Вильгельм вошел следом за ними. Он сбросил плащ и подошел к огню, чтобы согреть руки.

— Принесите королю теплого вина! — крикнул священник.

— Вино подождет, — возразил Балдуин. — Позови ко мне Амальрика и Жоса.

Вильгельм переглянулся с Джоном, а затем кивнул.

— Конечно, ваша милость. — Он ушел за коннетаблем и сенешалем, а Джон сам пошел за вином. Он как раз наливал бокал, когда Вильгельм вернулся с Амальриком.

— Ваша милость, — пробормотал коннетабль.

Мгновением позже вошел сенешаль, Жослен де Куртене. Это был невысокий мужчина, с таким же, как у его сестры Агнес, стройным телосложением, волнистыми светлыми волосами и голубыми глазами. Он изящно поклонился.

— Ваша милость, прошу прощения за мое отсутствие на мессе. Я был занят…

— Я позвал тебя сюда не для этого, дядя. Шлюхи, с которыми ты спишь, может, и беспокоят твою жену, но меня они не касаются. — Балдуин помолчал, оглядывая каждого из собравшихся вокруг него мужчин. — Я позвал вас сюда, чтобы обсудить войну.

— Войну, ваша милость? — Лоб Амальрика в замешательстве сморщился. — Последнее, что я слышал, — войско Саладина далеко, в Аль-Джазире.

— Да, и его отсутствие — это возможность, которую нельзя упускать. Как только войско будет собрано, мы пойдем на Дамаск.

Джон взглянул на мужчин вокруг себя. Их ошеломленные лица отражали его собственное удивление. Первым оправился Жослен.

— Простите, ваша милость, но разумно ли это? Возможно, мы могли бы напасть позже, когда вы восстановите свои силы.

— Я прокаженный, Жос! Отдых не излечит мой недуг. В прошлом году я прошел всю процессию почти без боли. В этом году я едва держался на ногах, чтобы не рухнуть до того, как дойду до дворца. Дни мои сочтены, а наследник мой — еще дитя. Я должен укрепить королевство до своей смерти, иначе, боюсь, оно не устоит.

— Король прав, — согласился Джон. — Как только Саладин приберет к рукам Алеппо и Мосул, он обрушится на нас. Если мы будем ждать, мы падем.

— А как же мир, Джон? — спросил Вильгельм. — Ты как-то говорил мне, что Саладин — разумный человек.

— Был. После Монжизара я уже не так уверен… — До Джона доходили тревожные слухи из Египта, где при подозрительных обстоятельствах умер Туран, и из Алеппо, где был отравлен юный эмир.

Балдуин кивнул.

— Джон знает Саладина лучше, чем кто-либо из нас.

— Я тоже провел много лет среди сарацин, племянник, — сказал Жос. В юности, после пленения в битве при Хариме, он двенадцать лет был узником Нур ад-Дина. — Большую часть того времени я провел в Дамаске и скажу тебе, это нелегкая добыча. Твой отец не смог его взять, как и твой дядя до него.

Балдуин выпрямился в кресле.

— Я — не мой отец. Собирай войско, Амальрик. Дамаск падет.

***

Декабрь 1182 года. Дамаск

Лошадь Джона шлепала по грязному ручью, что бежал по дну узкого ущелья, или вади. Он много раз проделывал этот путь: в 1148 году в составе обреченного Второго крестового похода; в обратном направлении, когда служил командиром личной гвардии Юсуфа; и совсем недавно, в 1174 году, с отцом Балдуина. Он не помнил, чтобы пересекал какие-то ручьи, но, с другой стороны, многое в этом походе было ему незнакомо. Непрекращающийся дождь преобразил пейзаж. Там, где когда-то были лишь пыльные холмы и сухие овраги, теперь текли ручейки и цвели под дождем пустынные цветы. Лошадь Джона была облеплена грязью, и он никак не мог уберечься от сырости, как бы плотно ни кутался в плащ. Он сгорбился в седле, дрожа от холодного ветра, дувшего с моря.

Пехотинцам приходилось хуже. Вокруг Джона люди с тяжелыми ранцами и копьями на плечах брели по грязи, доходившей им до икр. Прямо впереди солдат споткнулся и упал. Товарищи помогли ему подняться, и несчастный, утирая грязь с глаз, бросил на Джона негодующий взгляд.

— Не уступишь коня бедному солдату, отче?

Джон сотворил крестное знамение.

— Бог даст тебе сил.

Солдат сплюнул. Джон не мог его винить. Он проехал мимо него и дальше, вдоль длинной колонны воинов. Балдуин собрал пять тысяч пехотинцев, но к нему присоединилось лишь двести рыцарей. Ги и Рено держали своих людей на юге, утверждая, что они нужны для предотвращения набегов сарацин из Египта.

— Джон! — весело окликнул Балдуин, поравнявшись с ним.

Король, по крайней мере, был в добром расположении духа. В походе он всегда казался моложе, да и здоровее тоже, благодаря перчаткам, скрывавшим его израненные руки, и шлему, чей наносник и широкие нащечники скрывали его лицо.

— Далеко еще?

— Дамаск должен показаться, как только мы поднимемся на тот холм.

Пока Балдуин смотрел на далекий склон, вершина которого скрывалась в проливном дожде, Джон присмотрелся к королю. Лицо его раскраснелось, глаза лихорадочно блестели.

— Возможно, нам стоит разбить лагерь здесь, ваша милость, пока не утихнет буря.

— Лагерь? Когда мы так близко?

— У вас нездоровый вид, ваша милость.

Губы Балдуина сжались в тонкую линию, и он пришпорил коня, вырываясь вперед. Джону следовало быть умнее. Король был упрям во всем, что касалось его болезни. Больше всего на свете он ненавидел, когда ему делали поблажки.