Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм - Страница 56

Мысли о скорой смерти, тщетности бытия — их не утопить в вине, не заглушить оживленной дружеской беседой. В свой сороковой день рождения, вечером в Порто-Ронко, Ремарк записывает в дневник: «Играет серый котенок. Чешут собак. Благоухают цветы. А что же здесь делаю я?.. Тебе уже сорок. Постарел за год на десять лет. Жизнь, растраченная впустую... Заводил патефон. Фотографировал комнату. Странное чувство: будто мне сюда уже никогда не вернуться. Как будто все в последний раз: лето, дом, тишина, счастье, Европа, быть может, сама жизнь». И между этими, зачастую неожиданными, перепадами настроения долгодолго и в муках рождается новый роман.

Мир тем временем почти разгадал планы Гитлера, но преградить диктатору дорогу по-прежнему не готов. 12 марта 1938 года немецкие войска вступают на территорию Австрии. На площади Героев в Вене огромная толпа восторженно приветствует соотечественника, который в патетических выражениях сообщает ей с балкона Нового замка, что его родная страна присоединена к Германскому рейху. 30 мая Гитлер приказывает генералам подготовиться к военному удару по Чехословакии. В сентябре усилиями его наймитов разражается «судетский кризис». Британский премьер Чемберлен едет в Берхтесгаден и Годесберг для встречи с «фюрером». «Политика умиротворения» заканчивается подписанием Мюнхенского соглашения: Лондон и Париж приносят Чехословакию в жертву неуемным аппетитам Гитлера. 1 октября вермахт оккупирует Судетскую область. В ночь с 9 на 10 ноября в самой Германии начинаются погромы, горят синагоги, сотни евреев убиты, тысячи отправлены в концлагеря. Европа неуклонно движется к новой войне, а лидеры западных демократий то ли не замечают этого, то ли не хотят замечать. В такой вот взрывоопасной обстановке на полках книжных магазинов и появляется роман «Три товарища».

«Три товарища»

Новой книги от Ремарка читателям пришлось ждать долгих пять лет. Роман выходит сначала в американском переводе: в 1936 году под заголовком «Three Comrades». Затем, в 1938-м, на немецком в голландском издательстве «Кверидо», ставшем родным домом для крупнейших писателей Веймарской республики. Произведения Генриха Манна, Франца Верфеля, Арнольда Цвейга, Лиона Фейхтвангера печатаются в Амстердаме до прихода сюда нацистов. Томас Манн не принадлежит к этому кругу. Храня верность великому Самуэлю Фишеру, он отдает свои сочинения его зятю и наследнику Готтфриду Берману-Фишеру, который перемещает это знаменитое немецкое издательство сначала в Вену, а потом в Стокгольм.

Может показаться, что политическая злоба дня в этой захватывающей истории о большой любви и верной дружбе оказалась где-то на обочине. Ремарк снова рассказывает о «потерянном поколении», делая его представителями трех молодых людей, — лишенных иллюзий, циничных и в то же время обладающих той силой, которая обозначается у Ремарка лапидарным «несмотря ни на что». Занимаются они тем, что чинят в своей мастерской автомобили, а если повезет, то и продают их, сводя таким образом концы с концами. Рассказчик Роберт Локамп, экс-автогонщик Отто Кестер и «последний романтик» Готфрид Ленц сражались на Первой мировой в одной роте, переживали все ужасы войны сообща, и это сформировало их характер и отношение к жизни: «Живи, пока живется, чего там»[48]. Чтобы забыться, приходится говорить и пить каждую ночь напролет. «С железной несокрушимостью восседали мы за стойкой бара, музыка плескалась, жизнь светлела и наливалась силой, мощными волнами теснила нам грудь, унося прочь и саму память о безнадежности пустых меблирашек, которые нас ожидали, о безотрадности существования. Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы смело правили в пучину будущего...» Они умеют постоять за себя в драке и борются за элементарное выживание, сопровождают вихри и заторы времени саркастическими замечаниями, сохраняя в шершавой оболочке своего скептицизма ту человечность, которая не дала иссякнуть их способности к состраданию.

Настроение, которым были охвачены герои «Возвращения», словно передалось и Роберту Локампу с его товарищами. Чувства разочарования и опустошенности, которые они испытывают в мире, ничего не желающем знать ни об ужасах войны, ни о пороках окружающей действительности, не позволяют и никогда не позволят им принять буржуазную «нормальность» как норму и своей жизни. «Всякие там цели делают жизнь буржуазной», — говорит Готфрид Ленц с усмешкой. Горечь и печаль чувствует Ремарк, размышляя о судьбе своего поколения: «Мы хотели сражаться с ложью, себялюбием, бессердечием, корыстью — со всем тем, что было повинно в нашем прошлом, что сделало нас черствыми, жесткими, лишило всякой веры, кроме веры в локоть товарища и в то, что нас никогда не обманывало, — в небо, табак, деревья, хлеб, землю; но что из всего этого вышло? Все рушилось на глазах, предавалось забвению, извращалось. А тому, кто хранил верность памяти, выпадали на долю бессилие, отчаяние, равнодушие и алкоголь. Время великих и смелых мечтаний миновало. Торжествовали деляги, коррупция, нищета».

Они «отвергнутые», утратившие способность думать о будущем. «Есть ли на свете что-нибудь, кроме одиночества?» Но они выжили, и это важнее всего остального. В кафе «Интернациональ», этом пристанище проституток и сутенеров, спекулянтов и неудавшихся художников, месте, где простого человеческого тепла ищут те, кто выброшен за борт жизни, не осталось и следа от атмосферы их юношеских лет, от романтических мечтаний и примет вильгельмовского времени. Пустоту заполняют воспоминания о войне, звуки терпящей крах республики и бокал рома как эликсир жизни: «Ром вне измерений вкуса. Ведь это не просто напиток, это скорее друг. Друг, с которым легко. Он изменяет мир. Оттого-то люди и пьют его...» Они носятся по дорогам в обшарпанном автомобиле с мощным мотором, любовно называют машину «Карл», гордятся им еще и потому, что никакого другого имущества у них нет, и выигрывают на нем даже престижную гонку. И это не только бегство от реальности, но и «новая деловитость», опьянение жизнью, гимн каждому мгновению их земного существования.

Не пасынками судьбы, но сознательными аутсайдерами в жестокой окружающей действительности воспринимают себя владельцы маленькой автомастерской, художник Фердинанд Грау, который зарабатывает себе на хлеб тем, что пишет портреты усопших, жильцы пансиона фрау Залевски, и рассказчик, обитающий там в меблированной комнатушке. («Зато ты член ордена — Ордена неудачников и неумех, с их бесцельными желаниями, с их бесплодными мечтами, с их любовью без будущего, с безрассудностью отчаяния...») Бухгалтер Хассе повесится на пояске от халата своей жены, когда узнает, что она обманывает его. Студент Георгий не может осуществить заветную мечту — получить диплом о высшем образовании: запас денег, заработанных для этой цели шахтерским трудом, иссяк. Эрну Бениг, секретаршу какого-то босса, ожидает тоскливая жизнь в одиночестве, ведь неизбежно настанет час, когда любовники ее покинут. В трагедиях этого социального микрокосмоса отражается ужас времени, предшествующего мировой экономической депрессии. «Сцепились супруги Хассе, жившие уже лет пять в тесной комнатушке; жена сделалась истеричкой, а мужа просто задавил страх потерять свою должность. Для него это был бы конец. Ему ведь было сорок пять лет, и никто не нанял бы его больше, если бы он стал безработным. В том-то и был весь ужас: раньше люди опускались постепенно, и всегда оставалась возможность снова выкарабкаться наверх, теперь же любое увольнение сразу ставило на край пропасти, именуемой вечной безработицей».

Придя в музей, Локамп видит там толпу людей, пришедших туда, как выясняется, не для того, чтобы насладиться произведениями искусства, а потому что там топят и, следовательно, там можно укрыться на пару часов от холода, царящего под мостами и на улицах. В этой и многих других сценках романа Ремарк рисует такую картину жизни в Веймарской республике конца 1920-х годов, в которой сострадание к «сирым и убогим» стоит рядом с обвинением тех, у кого в руках и власть, и богатство. «Во всех залах царила тишина; несмотря на большое количество посетителей, не было слышно ни слова, и все же мне казалось, что я наблюдаю за какой-то титанической борьбой, неслышной борьбой людей, которые повержены, но не хотят сдаваться. Их выкинули из сферы труда, устремленности к цели, профессиональных занятий, и вот они заполнили собой тихое пристанище искусства, чтобы не закостенеть в отчаянии. Они думали о хлебе, об одном только хлебе и о работе, но они шли сюда, чтобы хоть на несколько часов убежать от своих мыслей, и вот бесцельно слонялись, волоча ноги и опустив плечи, меж правильных римских голов и прекрасных белоснежных эллинских изваяний — потрясающий контраст, безутешная картина того, чего человечество достигло за тысячи лет и чего оно достичь не смогло: оно создало бессмертные шедевры искусства, но не смогло дать вдоволь хлеба каждому из своих собратьев».