Ком 9 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 35

Бодрясь таким образом, я уселся в довольно старомодную карету, которая покатила нас во дворец. И всё-таки оставалась мысль, которая меня тревожила.

— Слышь, Петь, — слегка подтолкнул я Витгенштейна под локоть, — если у германцев император — кайзер, то императрица как же?

— Кайзерин, — хором ответили Петя и Хаген, который тоже прислушивался к нашему разговору.

— Кайзерин… — покатал я на языке непривычное слово. Неудобно для русского уха и произношения. Не опростоволоситься бы.

ВЫСОЧАЙШИЙ ПРИЁМ

Большой обед, естественно, происходил в присутствии сидящих во главе стола Кайзера и евоной Кайзерини. От конфуза в общении с оной дамой меня уберегло то, что венценосная мамаша всецело была поглощена общением со своим сыночком, прибывшим из ужасной Сибири. Фридрих уместился по правую руку от своей маман, дальше — несколько фрейлин, взирающих на него, как толпа наседок на единственное уцелевшее яйцо.

По нашей стороне стола ближе всего к императору усадили Ивана, потом меня, потом почему-то Хагена, затем того седого сопровождающего, который действительно оказался генералом со всеми положенными орденами, эполетами и лентами, потом Петра и Серго.

Пока женская часть общества кудахтала над Фридрихом, кайзер, произнеся обязательные вежливые речи, принялся дипломатически расспрашивать нас об успехах своего отпрыска. В расположении он в этот раз был более благодушном и уже не требовал сослать неслуха в свинарник, а напротив, с одобрением выслушивал истории о том, как сынок проявил в себя в логистике, и даже, кажется, остался доволен тем, что принц приложил руку к тому, чтобы в Индии здорово щёлкнуть по носу англичан.

Я тем временем оглядывал стол. После предложенного в императорском саду «завтрака» меня уже не удивил представший перед нами контраст. Убранство и сервировка тут, безусловно, были организованы по высшему разряду, фарфор весь в золоте и расписан мифическими сценками, по всему столу — букеты и гирлянды живых цветов. И ни крошки съестного — всё вразнос, видать.

Не успел я прийти к столь многомудрому выводу, как понесли суп. Курям на смех, а не суп, вот что я скажу. Две ложки бульона… ладно, если немецких, то четыре ложки, наверное. Так вот, на донышке того бульона, и в нём немножко зелени да какие-то кусочки овощей, цветочками вырезанные, плавают. Живопись на дне тарелки преотлично видать.

К супу подали кусочки хлеба ещё прозрачнее, чем бутерброды в беседке были. Тут Фридрих вдруг громогласно объявил что-то по-немецки, вызвав в рядах кайзерини и её фрейлин аханье и прижимание ладошек ко рту.

Я вопросительно глянул на Хагена.

— Принц, — негромко пояснил фон Ярроу, — заявил, что его добрый друг Алексей Аркадьевич научил его, что хлеб надо есть, а не газету через него читать.

Я усмехнулся. Точно, есть у отца такая присказка.

А Фридрих тем временем уцепил разносящего лакея за рукав и каких-то крошечных корзиночек из теста с чем-то вроде паштетика не одну штучку, как всем подставляли, а три себе сгрёб. И на нас указывает, мол, и моим друзьям того же. Лакей потоптался, а делать нечего — подошёл, наделил нас. Вкусно, так-то. На гусиную печёнку похоже.

Как на нас эти кайзеринские фрейлины смотрели! Я думал, дырки в мундирах прожгут. Ан обошлось.

А Фридрих, я смотрю, разошёлся! Обслугой командует, добавки себе требует — и нам заодно. Тут я был только за, больно уж у германских императоров порции скудные.

Кайзериня, кажется, даже страдать покамест перестала, только губки поджимала и глаза на сына таращила в полнейшем изумлении.

А папаша Вильгельм Десятый тем временем совершенно ожидаемо завёл разговор о том, что принцу неплохо бы и под родительское крыло вернуться. Причём говорил он это как-то странно — в основном опустив глаза в тарелку, изредка бросая взгляд в пространство между мной и Иваном. Как будто сомневался, кто же этот вопрос в конечном счёте решать будет.

Сокол, неспешно ковыряясь вилкой в игрушечной порции заливного, тонко улыбнулся:

— Дорогой царственный дядюшка! Как говорится, нет в мире ничего невозможного. Однако принесённая вашим сыном клятва предполагает единственный способ её прекращения — смерть одного из участников. Либо Ильи нашего Алексеевича, либо принца Фридриха. Первый вариант не устраивает ни моего друга Илью, ни меня, ни, что более существенно, — Иван наклонился к кайзеру ближе и сказал очень тихо: — русского императора. А второй, очевидно, не устроит вас.

— Да и меня не устроит, — пробурчал я. — Эка придумали — людьми разбрасываться! А дитю потом без отца расти?

Кайзер поднял на меня тяжёлый взгляд:

— О каком ребёнке идёт речь?

— О вашем внуке, который вот-вот родится.

— Я бы попросил вас избегать подобных терминов. Эта женщина?..

— Эльза беременна и в скором времени разрешится первенцем.

— Присутствие этой женщины нежелательно в окружении моего сына. Она получит приличную денежную компенсацию и содержание.

— Простите, ваше величество, но по законам Российской империи Фридрих и Эльза — муж и жена, — твёрдо ответил Иван. — Для их развода нет оснований, а насильственное к тому принуждение является преступлением не только светским, но и религиозным.

— Вы понимаете, что вы здорово рискуете? — внезапно довольно желчно спросил генерал. — Титул вашему другу пожаловал наш государь. Что если завтра он призовёт его, согласно древним законам, «конно и оружно» на защиту своих интересов?

Я хотел немедленно послать в жопу пожилого дедушку со всеми его намёками, но выбрал всё же более приличный вариант:

— В таком случае, его величеству придётся лично познакомиться со смыслом русской пословицы «где сядешь, там и слезешь». А сын его внезапно сделается вассалом простого казака из сибирской деревни.

— Вы забываетесь! — прошипел генерал.

И тут Фридрих — надо полагать, что через всё кудахтанье фрейлин о всё же слушал наш разговор — встал, с грохотом отодвинув стул, и заявил, обращаясь к Соколу:

— Мой дорогой высокородный брат! Я крайне не рекомендовайт вам дожидаться десерт. Подавайт наверняка сливовый пирог, а я обычно имейт от него газы, — от этого пассажа вся женская часть застолья буквально окаменела, а Фридрих добил остальных хозяев праздника: — а тут и без меня дурно пахнуть! — и устремился к выходу буквально бегом.

— Остановись, сын! — рявкнул царственный папаша. — Я приказываю!

Принц развернулся уже в распахнутых дверях и торжествующе возопил:

— Хвала Господь, теперь я есть вне твой юрисдикция! — и ломанулся куда-то по коридору, только каблуки загрохотали.

Мы, пятеро оставшихся, немедленно поднялись. Иван кивнул побагровевшему кайзеру:

— Ваше величество, нам лучше удалиться. Не будем доводить дело до международного скандала.

Быстрым шагом покинув столовую и исчезнув из поля зрения поражённых немцев, мы бросились по коридору вслед удаляющимся шагам.

— Убираться отсюда надо, — высказал здравую мысль Серго, оглядываясь на бегу.

— Мне больше интересно: куда мы бежим? — пропыхтел Петя. — Не похоже, что в бывшие личные покои Фридриха.

Я успел удивиться, а Сокол деловито спросил:

— Смотрел планы?

— Так, на всякий случай, — ответил Петя. — Если я верно ориентируюсь, направляемся в оранжерею.

Звук шагов как будто стал отдаляться, и мы ещё поднажали. Короткий переход — в сторону отпрыгнул очередной испуганный лакей — и нашему взгляду действительно открылось большое, почти полностью остеклённое помещение, полное экзотических растений. В дальнем углу, ссутулившись над какой-то кадкой, стоял принц, сосредоточенно выдирая из земли невысокие кустики в белых цветах.

Мы поскорее подошли ближе. Фридрих расправился с насаждениями и уже орудовал прихваченной где-то тут же маленькой лопаткой.

— Надо полагать, старый тайник? — с пониманием поинтересовался Петя.

— Спасибо вам, господа, — невпопад ответил сосредоточенно раскапывающий землю Фридрих, — вам потрясающе быстро удавайтся излечить меня от ностальгия…