деньги не пахнут 5 (СИ) - Ежов Константин Владимирович - Страница 19

Молодой человек не спешил. Речь выстраивалась аккуратно, с подчёркнутой вежливостью:

– Лучше, чтобы вас не застигло врасплох. Лучше знать о проблеме заранее и подготовиться.

Особое ударение ушло на "подготовиться" – как будто перед серьёзным походом осматривают снаряжение, ощупывают швы, нюхают кожу упряжи.

Глаза Киссинджера сузились в вопросе, губы едва приподнялись.

– Неужели… твоя цель участия в аукционе была именно в этом? – прозвучало с той самой дипломатической притяжной интонацией, которой старик мог бы убаюкать любой спор.

В комнате повисла лёгкая улыбка – холодная, продуманная, словно тонкая пластинка металла под пальцами. Молодой человек оставил в ответ простое объяснение; не сказал всего, но оставил достаточно:

– Это другой вопрос. Давно хотелось встретиться.

Холодный чайник молчания закипел, и тут же тон смягчился: Киссинджер расплылся в уважительной улыбке, морщины у глаз расправились, голос стал тёплым:

– Благодарю за ценную информацию.

Даже в этом жесте чувствовалась перемена атмосферы – словно занавес, прикрывавший кое-что, начинал приподниматься. Неизвестность уменьшилась хотя бы на сантиметр, и этого оказалось достаточно, чтобы считать встречу успешной.

В самый подходящий момент – стук в дверь. Официант появился безмолвно, словно часть интерьера, и положил на стол первую закуску: тартар из копчёного лосося на хрустящей картофельной лепёшке, украшенный каперсами и ложечкой crème fraîche. Материал тарелки тихо звякнул, в воздухе заиграл аромат сливочной соли и дыма – вкус шелестел на языке предвкушением.

За едой разговор скользил в личное:

– Учился ведь на медицине, не так ли? Почему плавный переход в финансы?

Вопросы шли легко, как ноги по ковру, и Киссинджер вдруг отложил разговор о “Теранос” в сторону. Ближе к десерту внезапно прозвучало:

– А визитную карточку можно увидеть?

Визитка обменялась, телефон зазвонил, на экране мигнул номер – редкая вещь: прямой контакт.

– Сохраните, – произнёс Киссинджер.

Это было гораздо больше, чем пара цифр: знак доверия, словно передача ключа от внутреннего двора. Секретари привыкли отфильтровывать любопытных, но теперь личная линия оказалась в распоряжении того, кто умел звонить в нужный момент.

Фраза "Если возникнут вопросы – звоните" прозвучала хозяйственно и по-стариковски директивно. В ней слышалось не обещание, а обещание с условием – помощь будет, если подготовлен путь и предоставлены факты. Проход на "внука" оказался успешно пройден.

И всё же главная задача оставалась нерешённой: падение "внучки". Как только старик снимет повязку неопределённости и начнёт собственное расследование, правда всплывёт, скрытые трещины в фасаде проявятся, и образ нынешнего руководства распадётся. Воздух вокруг стал холоднее от предвкушения: звук дождя за окном усилился, капли били по стеклу ритмичнее, словно отбивает марш перемен. Стол ощущался гладким, холодным под пальцами, чашка слегка вибрировала от чужих шагов в коридоре – мир словно готовился к тому, чтобы вскрыть то, что до сей поры хранилось в тени.

***

Два дня спустя, в просторном кабинете генерального директора "Теранос", воздух стоял вязкий и неподвижный, как перед грозой. Сквозь огромные окна врывался солнечный свет, отражаясь в отполированных поверхностях, но тепло этого света не доходило до углов комнаты. Там, в глубине мягкого кожаного кресла цвета темного шоколада, сидела Холмс – напряжённая, словно струна, и медленно, с сухим щелчком, грызла ноготь.

Внешне – безупречная картина успеха: строгий костюм, идеально уложенные светлые волосы, блеск часов на запястье. Но внутри всё клокотало. Гладкие пальцы дрожали, сердце билось неровно, как стрелка старого метронома.

Причиной тревоги стало внезапное известие: Киссинджер запросил заседание совета директоров. Без повестки. Без объяснений.

Этот человек, который ещё недавно обсуждал с ней каждый шаг, теперь отгородился короткими, холодными фразами. В ответ на её звонок – только вежливые, отстранённые слова, за которыми чувствовалась безупречная дипломатия и полное отсутствие прежнего тепла.

– Просто хотела уточнить, вы уже выехали? Могу прислать машину…, – голос дрогнул, но Холмс удержала его на грани уверенности.

– Не стоит, – отозвался Киссинджер, будто с той стороны трубки говорил не человек, а каменная стена. – Если всё в порядке, прибуду через час.

– Нужно ли что-то подготовить заранее? – осторожно спросила она, ощущая, как холод ползёт по позвоночнику.

– Подготовить? – в голосе Киссинджера послышалось лёгкое удивление. – Действуй, как обычно.

– Но если речь идёт о серьёзном вопросе….

– Серьёзного ничего нет. Разве что… если не всплывут проблемы. Увидимся.

Короткие гудки. Конец разговора.

Холмс медленно опустила телефон на стол, ногти снова нашли губы. На вкус – солёная кожа и горечь тревоги. Взгляд рассеянно упал на блестящее стекло окна. Снаружи город сиял, будто небо само праздновало её недавние триумфы. Ещё месяц назад – обложка "Fortune", восторженные заголовки, портрет "самой богатой молодой женщины в мире". Публикации в "Forbes", бесконечные интервью, фанфары, вспышки камер, букеты в коридорах.

Но под всем этим лежала зыбкая почва – песок, готовый осыпаться при первом дуновении ветра. Лабораторные устройства, которые должны были изменить медицину, всё чаще ошибались. Погрешность росла, результаты расползались, будто чернила на мокрой бумаге.

Всё это нужно было исправить – срочно, пока не поздно. До тех пор, пока суть не вскрыли. Всего полгода, максимум год, прежде чем кто-то поднимет вопрос открыто.

План был прост: использовать славу как рычаг. Найти инвесторов, влить новые средства, укрепить позиции. Деньги, внимание, доверие – три ингредиента, из которых можно слепить любой успех.

И всё бы шло гладко, если бы не ужин Киссинджера с Сергеем Платоновым.

Именно после этой встречи старик переменился. Теперь его молчание, прежде доброжелательное, звучало как приговор.

В голове Холмс метались мысли: что он мог рассказать? Какую из её старых легенд вытащили на свет? За годы пришлось наворотить столько лжи, что теперь и сама не различала, где правда, а где выдумка.

Запах кожаного кресла и кофе, остывшего на столе, вдруг стал невыносимо резким. Воздух густел. "Это просто нервы," – мелькнуло. Всё пойдёт по-прежнему. Совет любит её, как родную. Даже если Платонов сумел поколебать их доверие, узы, связанные годами, не рвутся так легко.

В дверь осторожно постучали. Тонкие пальцы секретаря приоткрыли створку – тихо, будто боялись потревожить воздух. На лице застыла вежливая улыбка, но глаза выдавали настороженность. Что-то уже начинало рушиться, хотя снаружи всё ещё стояло идеально ровно.

В вестибюле витал запах полированного дерева и дорогого лака. Из-за закрытых дверей доносился гул голосов – члены совета уже собрались. Секретарь тихо произнесла:

– Он приехал.

Холмс поднялась из кресла. Кожа под ладонями скрипнула, словно недовольная этим движением. Сделав глубокий вдох, она почувствовала, как сухой воздух офиса обжигает горло.

За дверью уже стояли двое охранников. Огромные фигуры в темных костюмах, почти неотличимые друг от друга, как тени. После обложек журналов и телекамер вокруг появилось целое войско телохранителей – двадцать человек, готовых защитить хозяйку от любого взгляда.

Но сегодня она лишь коротко качнула головой:

– Останьтесь. Сегодня без вас.

Нужно было показать смирение, не броню.

Холод мраморного пола пробивался через тонкие подошвы туфель, когда она направилась к лифту. По пути встретился Киссинджер – высокий, сухой, сдержанный. Солнечный свет из окна ложился на его седые волосы, словно серебро, но в глазах отражался стальной холод.

– Как давно не виделись! День сегодня жаркий, дорога не утомила? – голос Холмс прозвучал на полтона выше обычного, словно чуть дрожал.