Гном, убей немца! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 14

— Все, хватит! — «обрезала» она, прикрикнув на Архипова. — Будешь еще вести такие разговоры, я попрошу директора вызвать в школу твоих родителей. Понял?

Глава 7

Трагедия

п. Красный Яр

Дом Федора Архипова

Федор встал рано — давно уже сложившаяся привычка. Хоть смена и начиналась около семи утра, но нужно было еще приготовиться — неторопливо привести себя в порядок, спокойно позавтракать, собрать тормозок с припасами в шахту. Именно так его еще отец приучил собираться на работу. Мол, суетливый шахтер — плохой шахтер, невнимательный, рассеянный, а это на глубине смерти подобно.

— … Федя, садись за стол, поснедай, — Прасковья уже накрыла на стол. Двигалась по избе тихо, плавно, стараясь лишний раз не шуметь, чтобы не разбудить детей. — Новое полотенце не забудь в сумку положить, а то снова со старым, грязным пойдешь. Сергеина Ленка мне уже высказала. Мол, совсем за мужем не следишь, а она-то каждый день ему новый вышитый рушник в рюкзак кладет… Балаболка… Возьми, не забудь, понял?

Федор степенно «работал» ложкой, хлебая щи. Время от времени кивал на ее слова, особо не вслушиваясь в их смысл. Эти разговоры, в которых Прасковья о чем-то рассказывала, а он большей частью молча слушал, давно уже стали привычным ритуалом, без которого было сложно представить утро.

— … Как у Саньки дела в школе? — отодвинув от себя опустевшую тарелку, он подвинул ближе чашку с травяным чаем. Положил туда ложку меда, стал медленно помешивать, задумчиво глядя на жену. — Чай, уже скоро середина мая.

Прасковья тут же с тревогой посмотрела в огороженный закуток, где спали дети.

— Учится, — вздохнула она. — Я вчера с его учительницей разговаривала, с Анной Николаевной. Вроде все хорошо, говорит, старается. Только, мол, очень серьезный, нелюдимый. Еще, говорит, книжки стал запоем читать.

Она снова вздохнула, на что он поморщился.

— Чего вздыхаешь? Пацан за учебу взялся, книги читает, а не по чужим садам лазает. К шахтерскому делу большой интерес имеет. Уже вон даже наградой отметили, — кивнул на стену, где на самом видно месте висели грамоты в аккуратных рамочках. Там же на небольшой полочке лежала коробка с именными часами. — Все хорошо, Проша. Тебе в церкви сказали, что нечего тревожиться. Не успеешь оглянуться, как Санька уже по девкам будет бегать. Помнишь, как мы с тобой ночью у старого колодца…

Тихо хихикнув, Прасковья ткнула мужа локтем в бок.

— Охальник, нашел чего вспомнить. Чай допивай, и собирайся. Скоро уже Петр за тобой зайдет.

Мужчина кивнул. Действительно, пора, а то засиделся, заболтался.

Поднялся, еще раз проверил сумку с одеждой, что с вечера собрал. Тормозок с припасами уже был там, Прасковья положила, пока он ел.

— Пойду, — он повесил сумку на плечо. — Пока покурю, а там, глядишь, и Петруха явится.

— Пошли, провожу, — она встала за его плечом.

И это тоже был давно уже сложившийся ритуал — они вместе выходили из дома, и она стояла у крыльца, пока его фигура не исчезнет из виду.

Тихо скрипнула дверь, когда ее толкнул Федор. В сенях было темно, поэтому он и не сразу разглядел, что там на скамейке кто-то сидел.

— Итить твою мать! — вздрогнул он, чуть не подпрыгнув. — Санька? Ты здесь какого лешего делаешь?

Оказалось, в сенях, прикорнув к косяку, спал его старший сын. И что особенно удивительно, Санька был в той самой шахтерской одежде. Рядом на скамейке лежала его кирка (заботливо очищенная от угольной пыли), небольшая сумка, из которой выглядывал шахтерский фонарь.

— Мать, ты погляди на него⁈ Не иначе, в шахту вместе со мной собрался, — и сказал таким тоном, что не понятно, то ли Федор злится на сына, то ли, наоборот, гордится им.

— Ой, Санечка⁈ — всплеснула руками Прасковья. — Родненький, всю ночь что ли здесь просидел? Санечка…

Тот от шума проснулся. Открыл глаза, огляделся. Быстро повесил на плечо сумку, взял свою кирку и встал со скамейки.

— Сегодня, бать, с тобой пойду, — негромко произнес он таким тоном, словно не спрашивал, а просто ставил в известность.

И весь вид его говорил о том, что он обязательно пойдет и ничто его не остановит.

Федор бросил растерянный взгляд на жену:

— Проша, ну пусть снова сходит. Видишь, душа же просит…

Женщина, закусив губу, чтобы не закричать, махнула на них рукой. Резко развернулась и вышла из сеней, громко хлопнув дверью.

— Что ж, пошли, Санька, буду тебя учить, значит, — Федор оглядел сына с гордостью. — Пошли, пусть все на Архиповых посмотрят.

Шахта № 17 «Сталинский забой»

Я еще вчера это почувствовал. Прямо перед сном, когда все уже начали укладываться.

Набегавшись за день, младшие братья уже дружно сопели, а я все никак не мог уснуть. То и дело ворочался с бока на бок, вздыхать, почесывался. Парк раз даже вставал и выходил в сени попить воды.

Поначалу решил, что это снова от сладкого. Я же здесь сладкоежкой стал, и не мог удержаться, если на столе было что-то из сладкого. А как иначе, если за всю свою жизнь только один или два раза и удалось сладость попробовать. Здесь же несколько раз «сорвался» и так объелся меда, что потом почти сутки лежал и стонал. Вот и сейчас подумал, что со мной нечто подобное приключилось.

Пытался терпеть в надежде, что мне вот-вот полегчает, но не тут-то было. Это странное чувство лишь нарастало, с каждым мгновением становясь все сильнее, ярче.

И только во время очередного подъёма, когда я сидел в сенях и пил холодную воду из ведра, меня осенило. Ведь когда-то в далеком-далеком детстве уже испытывал это чувство или нечто очень на него похожее. Тогда на меня накатывались точно такая же беспричинная тоска, тревога, не дававшие толком не ходить, не сидеть, не есть. По словам обрадовавшегося отца, никакая это было не боль или болезнь, а самое настоящее гномье чутье — предчувствие близкой опасности.

Поэтому в ту ночь я почти не спал, гадая что же должно произойти. И единственное, что мне пришло в голову — это трагедия в шахте. О чем-то другом вряд ли чутье стало бы предупреждать. Словом, решив идти с отцом, я сразу же собрался и сел в сенях, где под утро меня и нашли.

— … Скоро случится что-то нехорошее, — беззвучно шевелил я губами, когда наш подъёмник медленно спускался в шахту. Специально встал в полоборота к остальным, чтобы никто не видел тревогу на моем лице.

Но спокойно похандрить мне не дали. В какой-то момент треснули по плечу, и развернули к остальным.

— Санька, чего хмурной такой? Смотрю, ты прямо по полной в шахтерскую жизнь впрягся, — рядом со мной оказался улыбающийся Петруха, что-то, как всегда, с хрустом жующий. — На велосипед что ли копишь? Или сразу на мопед?

С трудом скорчив на лице улыбку, я кивнул. Мол, да, коплю, а на что, сам пока толком не понимаю.

— Вот это дело! — довольно прогудел парень. — Только не велик, а сразу мопед бери! Мопед — это вещь. Плеснул чутка бензина, и куда хочешь езжай: хочешь на рыбалку, хочешь за грибами, а хочешь, то и к в соседнее село к девчонкам…

Подмигнув с хитрой улыбкой мартовского кота, Петруха тут же заржал.

— Все, ша! — громко крикнул бригадир, когда подъёмник гулко ударился о нижнюю балку. — Хватит зубоскалить, пора.

Улыбки тут же пропали с лиц шахтеров. Затихли разговоры. Началась новая смена с ее малоприятными заботами.

— Санька, держись рядом со мной, но под ногами не мешайся, — ушедший вперед, отец махнул мне рукой. — Как будет свободное время, то буду тебе показывать, что здесь и как устроено. Нас сейчас как раз на новую территорию перебросили. Будем соседям помогать, а то у них что-то с выработкой совсем пло…

Он что-то еще негромко продолжал говорить, но я его уже не слушал. Сейчас меня больше заботило другое, а именно мое обострившееся чутье. Оно накатывало волнами, становясь то совсем невыносимым, то, наоборот, — едва различимым.