Помещик 2 (СИ) - Шерр Михаил - Страница 8

И я поверил отставному подполковнику, развернулся и уже собрался уходить, как он остановил меня своим очередным вопросом.

— А с какой целью вы, сударь, интересуетесь этой идеей? Что-то мне подсказывает, это не чувство возможной наживы.

Почему я решил рассказать незнакомому человеку о своей проблеме, объяснения у меня не было, хотя потом до самой Москвы пытался дать себе ответ на этот очень интересный вопрос.

Отставной подполковник внимательно выслушал меня, а потом рубанул правду матку.

— Я вам, Александр Георгиевич, скажу всё как есть и будет лучше, если вы поверите мне. Сказать, что вашему брату не повезло, значит ничего не сказать. Кавказская война длится уже больше двадцати лет и, например, для меня не секрет всё, что там происходит.

Слушая Василия Николаевича, я проклинал себя на чем свет стоит.

В строительном деле я конечно был без ложной скромности очень большой специалист. Но учить ту же историю всегда считал ниже своего достоинства. Какой прок от этих знаний? И вот теперь мне это возможно выйдет боком.

Отставной подполковник тем временем продолжал.

— Русские офицеры это лакомый кусок для горцев. Почти всегда они сразу же начинают требовать выкуп и я не слышал, чтобы когда–нибудь его сумма была выше десяти тысяч серебром. А в вашем случае речь видимо идет о сотнях тысяч. Что очень и очень странно.

Я почувствовал, что опять куда-то проваливаюсь и только усилием воли мне удалось вернуть себя из этого состояния.

Василий Николаевич сделал паузу и увидев, что я опять его слушаю, продолжил.

— Но ларчик, сударь, думаю просто открывается. В горах есть большие районы, где фактически нет никакой власти. Здесь, в России, почему-то считают, что имаму Шамилю принадлежит чуть ли не полнейшая власть на Кавказе. Но это далеко не так и полнейшая глупость. Как раз во многих отдаленных высокогорных местах заправляют непонятные банды. Во главе одной из них как раз стоит турок. Никто не знает кто он. Его сообщники обращаются к нему паша.

Я сразу же вспомнил, как Михаил сказал, что эмира, захватившего брат, именно так и называют.

— Он появляется из ни откуда на какое-то время, а затем исчезает. У него русские пленные исключительно офицеры. Требование выкупа он предъявлял только однажды.

— А как же все остальные разы? — спросил я, пытаясь хоть немного въехать в ситуацию.

— Он исчезал, и пленные то же.

Я начинал понимать к чему клонит отставной подполковник.

— В тот единственный раз, он заломил неимоверную сумму выкупа. И его, — я горько усмехнулся, — командировки на Кавказ длятся по году или около того.

— Да, Александр Георгиевич, вы все очень точно описали. Я могу только предположить, что ему заказывают захват каких-то определенных русских офицеров и за это платят огромнейшие деньги. И я уверен, что это делают наши заклятые друзья англичане. Но кто слушает старого дурака, — с горечью закончил Василий Николаевич.

— Я, я вас слушаю Василий Николаевич. А какую сумму требовал этот паша?

— Двести тысяч серебром за десять или одиннадцать офицеров. Точно не знаю.

— А сколько таких набегов он совершил, когда был первый и сколько офицеров каждый раз оказывалось у него в плену? — задал я сразу же несколько вопросов.

— Сколько набегов совершил паша, я не знаю. Первый раз по моим сведениям это было лет восемь назад. И всего через его руки прошло около сорока русских офицеров.

— Неужели на Кавказе сколько пленных с нашей стороны? — поразился я.

— Я думаю в его руки попадают не только офицеры, но однозначно все они дворяне.

— У вас, Василий Николаевич, полагаю, какой-то личный интерес к этой истории?

— Я старый одинокий человек, сударь. Пока я живу на этом свете вы всегда найдете меня в этой гостинице. Это моё последнее пристанище на этом свете. И не то, что не куда прислонить свою голову. Раз вы были со мной столь откровенны, я отвечу тем же. Ненависть и жажда мщения это то, что держит меня на этом свете. Я сижу в этой Богом забытой гостиницы и чего-то жду. Вернее не чего-то, тут я вам солгал. Я жду шанса поквитаться перед смертью с одним человеком.

Полторацкого я ожидать не стал, а трезво рассудив, что полубезумный отставной вояка, по крайней мере таким было мое мнение о нем когда я уезжал, в отношении кубиков прав.

Что такое салотопенные заводы я знал и представлял что такое остаток производства на них, также как и какое сырье используется на этих заводов. Остаток это не просто яд, а яд в квадрате. И почему-то у меня вдобавок ко всему возникла мысль, что господин Полторацкий не менее безумен, чем отставной подполковник. А два безумца за один день на мою то же больную сейчас голову, это перебор.

С Николаем Николаевичем Муравьевым мне пообщаться то же не удалось, но по другой и очень печальной причине. Он к сожалению умер. Самое обидное было, что произошло это совсем недавно. И когда Степанида рассказывала мне о нем, он был еще жив.

Никто из его детей не собирался продолжать отцовское дело, у образцовой фермы в Бутырках начались трудные времена и уже началась распродажа КРС. Ферма хоть и принадлежит Императорскому московскому обществу сельского хозяйства, но реально все на ней держалось на Николае Николаевиче, вернее на его финансах и энтузиазме.

А с его уходом все начало сдуваться как проколотый воздушный шарик. То, что я узнал о Муравьеве, говорило, что это человек, говоря штампами, опередивший свое время. Его идеи многим не понятны. Например, всем Николаевичам, которые заняты чем угодно но не провесами и удоя.

Но польза от этого визита для меня думаю все равно будет огромной.

Я пообщался с теми кто ходит за коровами и мне удалось поучаствовать в распродаже части животных, в основном совсем молодых. Купить очень дешево трехмесячных трех телочек и двух бычков и завязать знакомство с младшим Муравьевым, который завершает отцовские дела.

Покупать более старших животных я побоялся, не знаю как их везти в Сосновку. Более младших страшно, вдруг не перенесут дорогу. А три месяца в самый раз.

Тем более, что Степан уверенно сказал, что он привезет их. Поэтому я тут же устремился домой.

Двести тысяч серебром это семьсот тысяч ассигнациями, просто фантастические деньги по нынешним временам. Если например продавать фунт бекона по тридцать копеек, то самые грубые подсчеты показывают что надо реализовать чуть ли не сотни тонн. И это надо сделать за год.

Это совершенно не реально. И прав генерал Чернов: даже дядя не впишется. Единственный вариант — с мира по нитке. И одна из этих ниточек — кольцо на моем пальце из рук Аглаи Дмитриевны.

Весь в таких невеселых мыслях я вернулся в Сосновку.

Моего такого скорого возвращения не ожидали и мне показалось что все были искренне обрадованы.

Самая главная новость в Сосновке: Вильям стал Вильгельмом и даже успел попасть в примаки к старосте. Такой шустрости я совершенно не ожидал, но был даже рад, что всё прошло без меня.

Мне пришлось бы в той или иной форме присутствовать на венчании и свадьбе. А мне сейчас только на что-то подобное осталось попасть с моей скорбной рожей и невеселыми мыслями.

Моей персоне сейчас надо выполнять завет героя одного кинофильма моей первой жизни, который говорилт:

— Дело надо делать, дело.

Поэтому несмотря на усталость после дороги, я с порога потребовал отчета по беконным делам.

Всё, что было намечено для горячего копчения готово: закопчено и аккуратно развешено в кладовке, ожидая своего часа. И более того, готовы и мои экспериментальные куски.

Сидя в столовой, я неторопливо дегустировал контрольные экземпляры бекона горячего копчения сосновского производства.

Бекон был просто великолепен во всех отношениях: и внешне и на вкус. Особенно хороши были свиные щечки. Они чуть ли не в буквальном смысле таяли во рту. Я даже сам не ожидал такого результата.

Пелагея, Дуняша, Серафим и Настя наверное почти перестали дышать к окончанию моей дегустации. Я хотел сострить в стиле Рената Агзамова, но в последний момент увидел глаза Насти и передумал.