Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 49

Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учебою, друзья,

Прославьте Родину свою!

Глава 2.

Массовые аресты

Теплым солнечным утром 27 апреля 1936 года, под мелодичный перезвон кремлевских курантов, черный правительственный «Кадиллак» стремительно пересек свежевымытую брусчатку Красной площади и сопровождаемый взлетающими «под козырек» руками бравых постовых в белых гимнастерках и белых перчатках влетел через Спасские ворота в Кремль. Прокатив по абсолютно пустой кремлевской территории, он остановился у «особого подъезда» в углу здания Сената, построенного знаменитым архитектором Казаковым во времена правления Екатерины Второй.

Дюжий охранник, сидевший рядом с шофером на переднем сидении, быстро вышел из машины, открыл заднюю дверь, и в ту же секунду, оставив на заднем сидении свой пистолет в кожаной кобуре, из салона «Кадиллака» выскочил сухопарый сорокапятилетний мужчина с крохотными черными усиками и с портфелем в руке. Несмотря на его новенький белый габардиновый китель с золотым шитьём, идеально выглаженные голубые брюки и блестящие лакированные ботинки генерального комиссара госбезопасности, было в его сутулой фигуре что-то от заурядного делопроизводителя. Стремительно, почти бегом, комиссар госбезопасности миновал пропускной пункт охраны, упредительно открывшей ему тяжелые двери, и по широкой каменной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, взбежал на второй этаж. С лестничной площадки, минуя большую пустую залу, он вошел в длинный коридор с такой же красной ковровой дорожкой и высокими окнами с белыми портьерами. Здесь тоже стояли охранники, но уже не рядовые, а офицеры. Однако и они вытянулись пред комиссаром по стойке смирно, а он, спешно пройдя мимо них, уверенно открыл дверь с табличкой «СЕКРЕТАРИАТ» и вошел в небольшую продолговатую комнату. Здесь, прямо напротив входа, в простенке между окнами, выходящими на Арсенал Кремля, стоял письменный стол начальника охраны Сталина, а справа и слева – столы его помощников. Все трое поднялись из-за этих столов, но генеральный комиссар госбезопасности только приветственно козырнул им на ходу как своим подчиненным и прошел в следующую комнату. Дежуривший здесь полковник госбезопасности поднялся из-за своего стола у дубовой двухстворчатой, без таблички, двери, отдал честь комиссару и протянул руку за его портфелем:

– Извините, Генрих Григорьевич.

– Конечно, конечно… – ответил комиссар и передал полковнику свой портфель.

Полковник открыл портфель, набитый служебными папками, сильными пальцами прощупал его дно и, возвращая портфель хозяину, спросил:

– Оружие?

– Нет, конечно. Я знаю порядок, – ответил комиссар и спросил, пока полковник жесткими ладонями прошелся по его фигуре сверху донизу: – Вы доложили?

– Само собой, как только вы подъехали, – сказал полковник.

– Он один?

– Нет, там товарищ Ежов, – сообщил полковник и открыл дверь кабинета. – Пожалуйста.

Хотя многие биографы Сталина отмечают аскетизм его кабинета, тем не менее этот кабинет был вполне респектабелен, по моде того времени: стены обшиты новенькими дубовыми панелями со вставками из светлой карельской березы, две строгие красивые люстры под потолком, большой письменный стол с телефонами, чернильницей и зеленой настольной лампой, текинский ковер на полу, белые шторы на трех высоких окнах с видом на Арсенал и на стене, рядом с часами, портрет Ленина за таким же, как у Сталина, столом.

– Разрешите доложить, товарищ Сталин, – поспешно, почти скороговоркой сказал комиссар, открывая свой портфель и искоса, быстро глянув на крохотного, почти карлика, сорокалетнего Николая Ежова, круглолицего члена Политбюро, утонувшего в кожаном кресле у окна.

– Садитесь, товарищ Ягода, не спешите, – спокойно проговорил вождь, сидя за письменным столом с двумя боковыми тумбами и чуть укороченными ножками, дабы его фигура в кресле казалась выше.

Комиссар госбезопасности Генрих Ягода сел на край кресла, стоявшего через стол от Сталина, открыл на коленях портфель, достал из него увесистую желтую папку.

– Вот, товарищ Сталин, сегодня ночью мы взяли сорок шесть старых большевиков и среди них некоего Гольцмана, замдиректора фабрики театрального костюма, – Ягода вновь бросил быстрый взгляд на Ежова. – Этот Гольцман член ВКП(б) с 1903 года, троцкист, в двадцать шестом был в оппозиции, в тридцать втором ездил в Европу в служебные командировки и поддерживал связь с Троцким. А самое главное вот… – уже не обращая внимания на молчаливого Ежова, Ягода открыл папку и достал из нее стопку тонких, на пожелтевшей бумаге, миниатюрных брошюр «Бюллетень оппозиции». – При обыске у него нашли чемодан с двойным дном, где хранились эти «Бюллетени оппозиции». В таком миниатюрном виде их издает в Париже сын Троцкого Седов специально для нелегального распространения в нашей стране. И в них, во-первых, вот: N28 за июль 1932 года, – Ягода открыл одну из брошюр, – статья этого Гольцмана «Письмо из Москвы» о якобы жутком голоде на Украине и так называемом «Союзе марксистов-ленинцев» в Москве. А самое главное вот, – Ягода открыл другую брошюру. – В этом бюллетене статья Троцкого с призывом, извините, «выполнить последний настоятельный завет Ленина – убрать Сталина» и избавить страну от сталинской, извините, диктатуры…

– Понятно… Очень харашо… – чуть глуховатым голосом сказал Сталин с кавказским акцентом и не спеша достал папиросу из папиросной коробки «Герцеговина Флор», размял ее и осторожно, чтоб не просыпать на стол, пересыпал папиросный табак в курительную трубку. Прижал в трубке табак пожелтевшим указательным пальцем, взял спичечный коробок, открыл его, достал спичку, чиркнул и пламенем спички раскурил трубку. Затем, выпустив дым, продолжил:

– Очень харашо. «Убрать» значит убить. Теперь нужно сделать две вещи. Получите у этого Гольцмана признание в том, что он ездил к сыну Троцкого как связной московского центра Зиновьева-Каменева за инструкциями, как и когда убить Сталина, Жданова, Кагановича, Ворошилова и Кирова. Понятно?

– Так точно, товарищ Сталин, – стал подниматься Ягода. – Разрешите исполнять?

– Подождите, – жестом своей трубки Сталин вернул Ягоду на место. – Я сказал, что нужно сделать две вещи…

Он встал и, с удовольствием попыхивая трубкой, начал расхаживать по ковру в своих мягких, на чуть утолщенных каблуках, шевроновых сапогах. Среднего роста, одетый в серый шерстяной полувоенный китель и брюки, заправленные в сапоги, он двигался не спеша и держался прямо, не сутулился.

– Первая вещь: одного Гольцмана мало, – серо-коричневыми, без улыбки, глазами Сталин взглянул на Ежова, словно приглашая его в единомышленники. – Троцкий, как известно, является руководителем всего зиновьевско-каменевского контрреволюционного подполья. А у такой многочисленной террористической организации не может быть одного связного. Следовательно, не только этот Гольцман, а еще несколько человек должны дать показания, что они специально ездили к Троцкому и Седову за новыми директивами, как и когда убить наше руководство ВКП(б) и членов Советского правительства и захватить власть в стране. Вы сможете получить такие показания?

– Я… я не уверен, товарищ Сталин. Это старые большевики, они прошли царские тюрьмы и допросы…

Сталин резко остановился, всем корпусом развернувшись к Ягоде.

– Я не спрашивал вас, товарищ комиссар, в чем вы уверены, а в чем не уверены, – на серо-землистом, в мелких оспинках, лице вождя проявились гневные красноватые пятна. Но голос оставался спокойным: – Я говорю, навалитесь на своих подследственных, задайте им жару и не слезайте с них до тех пор, пока они не сознаются! Вот что я говорю, товарищ комиссар! И принесите мне протоколы их допросов.

– Слушаюсь, товарищ Сталин, – заерзал на краешке кресла Ягода. – Конечно…