Зимнее солнце - Аксой Бейза - Страница 20

Мысль о том, что я могу стать ужином для стаи волков, побудила меня к действиям. Я снова села на ветку, осмотрелась и спрыгнула вниз. Пошатнувшись из-за больной ноги, я все же смогла удержаться на ногах. Схватив сумочку и накинув ее на плечо, я вытащила из снега ткань, в которую были завернуты лепешки, и нож. Сделав надрез на краю ткани, я разорвала ее и обернула вокруг ноги. Затем, осматриваясь по сторонам, начала искать в сумочке телефон.

Я знала, что нельзя здесь задерживаться, и не могла взять чемодан, потому что он бы меня тормозил. Нужно было быстрее выбираться отсюда.

Я дотащила чемодан до того дерева, у которого на меня напали, и несмотря на пронзительную боль от порезов, завалила его снегом. Оттуда в полусогнутом положении я бросилась бежать по дороге. Сняв перчатку с замерзшей руки, я увидела на костяшках пальцев и ладони множество порезов, покрытых запекшейся кровью. Порезы уже начали подсыхать.

– Проклятье, – машинально сказала я, когда увидела, что телефон не ловит сигнал. Убрав его в карман, я подняла голову и на расстоянии пятисот метров – максимум километра – увидела деревянный дом, из трубы которого валил дым. Это тот дом? Адрес которого я искала? Он был внутри? А где озеро?

Быстрым шагом я направилась в сторону деревянного дома. На мгновение я посмотрела на падающий снег, а потом обернулась и увидела большого черного волка, бегущего за мной.

Я побежала. Под влиянием адреналина, бушующего в венах, я инстинктивно схватилась за нож и метнула его в волка. Нож угодил ему прямо в брюхо. Черный волк упал в снег; его болезненный вой эхом разнесся по лесу, заглушая все остальные звуки. Я обезвредила его.

Неожиданно из-под снежного покрова выскочила сухая ветка. Я зацепилась за нее ногой и упала лицом вниз на заснеженную землю.

В то же мгновение донесся пронзительный крик:

– Караель!

4. Волчье логово

Когда жизнь раз за разом удивляет нас своими неожиданными ударами, мы теряем не только чувство удивления, но и саму способность удивляться. Мы становимся безмолвными свидетелями собственной истории, привыкшими к непредсказуемости судьбы. Но мы не должны привыкать. Привычка – это молчаливое согласие. А согласие – это ловушка, в которой мы отказываемся от своего права на самовыражение, превращаясь в безликих марионеток, подчиняющихся чужой воле.

Будучи ребенком, человек выражает боль громким и непрерывным плачем. «Не плачь», – говорят мама и папа. Но ты не можешь не плакать. Ты не можешь сдержать слез, потому что они льются сами собой, когда тебе больно, страшно или грустно. При этом ты веришь в правильность слов твоих родителей, и если они говорят, что не надо делать что-то, значит, ты не должен этого делать. Думая так, со временем ты замолчишь, или, может быть, время заставит тебя замолчать.

И потом, когда боль будет пронзать тебя, ты будешь сдерживать крик и слезы. Ты овладеешь искусством игнорировать боль подобно тому, как научился скрывать и подавлять истинные чувства.

Ты больше не ребенок, но ребенок навсегда останется частью тебя. Внешне человек стареет, увядает и разрушается, в то время как его внутренняя сущность неподвластна времени.

Говорят, что жизнь дает нам ту ношу, которую мы способны выдержать. Но эта ноша может разрастись до размеров горы, которая нависнет над тобой, угрожая уничтожить.

Я уперлась ладонями в землю, пытаясь приподняться со снега. Холод пронизывал порезанные руки, обжигая меня от кончиков пальцев до макушки. Первое, что я увидела, когда открыла глаза, – кровь на сугробе, в который я приземлилась лицом. Когда на снег капнула еще одна капля крови, меня охватила паника. Я попыталась сесть, прижимая тыльную сторону ладони к кровоточащему носу. Видимо от сильного удара повредились сосуды.

Поднимаясь на колени, я заметила мужчину в черном, который быстро приближался. Когда я поднялась на ноги, он уже оказался рядом со мной. Сделав несколько неуверенных шагов в его сторону, я подняла голову, и мы встретились взглядами.

Его движения были стремительны, словно молния, но как только он увидел меня, его шаги замедлились, а затем он и вовсе остановился. Это он только что кричал имя Караель. Это был он. Человек, за которым меня послал Али Фуат Динчер. Я должна была привезти его в Стамбул, чтобы узнать всю правду. Человек, руки которого оборвали жизнь моего брата. Человек, который, глядя мне в глаза на кладбище, сказал: «Я убил его».

Черные ботинки, черные брюки, черное пальто, черный шарф сливались с мрачным лесом. Казалось, что он стал частью тьмы, контрастирующей с белым снегом, создавая иллюзию сказки, в которую едва ли можно было поверить. Вспомнив, что на моей голове темно-красная шапка, запачканная кровью, я невольно подумала, что эта сцена могла бы послужить основой для современной версии сказки о Красной Шапочке. Настоящий волк, лежащий всего в нескольких метрах от меня, дополнял картину.

Холодные порывы ветра оставили след на его лице, окрасив щеки и нос в легкий красноватый оттенок. Его карие глаза создавали поразительный контраст со светлой кожей, и контраст этот был заметен даже на расстоянии нескольких метров. Глаза выглядели словно два темных драгоценных камня в оправе из белого золота. Но то обстоятельство, что это прекрасное лицо принадлежало убийце, омрачало его великолепие, и вся его привлекательность была обречена на гибель перед лицом возмездия.

Мы оба запыхались и глубоко вдыхали ледяной воздух.

– Ты? – сказал он. Его брови, первоначально изогнувшиеся в изумлении, теперь хмурились, выражая смесь растерянности и недоверия. В его взгляде читалось желание закрыть глаза, потереть их, открыть снова и убедиться, что это не сон.

Он повернулся и посмотрел на черного волка, чье тело только что пронзил мой нож, безошибочно попавший в цель; не медля ни мгновения, он бросился к нему. Что? Он сумасшедший? Это был крупный волк, килограммов восемьдесят-девяносто, не меньше. Как он мог так безрассудно приближаться к нему, не убедившись, что зверь действительно мертв?

Я пошла по снегу, держась на расстоянии от мертвого волка и изумленно наблюдая за ним. Опустившись на колени, он положил одну руку на волка, провел ладонью по его шерсти и снова произнес это имя:

– Караель. Сынок? Ты жив? С тобой все в порядке, правда?

Волк издал тихий стон. Шок захлестнул меня новой волной, выбивая почву из-под ног. Я резко отшатнулась и уставилась на него в недоумении.

– Это твой волк? – Мои пересохшие губы непроизвольно приоткрылись, и я в замешательстве заметалась из стороны в сторону. – У тебя есть волк? Волк? Это шутка?

Как можно приручить волка? Как такое возможно? Тем более такого большого. Как он мог думать, что это безопасно?

Волк был его питомцем, типа собаки? То есть я зарезала его собаку?

Сглотнув и пытаясь совладать с колотящимся сердцем и дрожащими руками, я сделала несколько шагов в их сторону и увидела на земле следы крови. Волк бежал так быстро и был так сильно ранен ножом, что его лапы подкосились на бегу и оставшиеся метры он преодолел по снегу по инерции.

– Так… Ладно, – прошептала я, сняв с себя сумочку и отложив ее в сторону, пытаясь аккуратно присесть на колени. Меня трясло от шока, а волка, скорее всего, от боли. Сняв разорванные перчатки и отбросив их в сторону, я подняла голову, и встретилась взглядом с мужчиной. Его полные губы были слегка приоткрыты, а карие глаза, обрамленные темными густыми ресницами, смотрели на меня. Я уловила в его взгляде удивление.

«Я не очень разбираюсь в волках, да и в животных в целом, но они ведь не так уж и сильно отличаются от людей?» – размышляла я про себя. Я осторожно приподнялась, чтобы осмотреть место, куда вонзился нож. Черный мех скрывал вытекающую кровь, не давая ей капать на землю, поэтому определить силу кровотечения было невозможно.

– Нельзя подружиться с волком, – прошептала я. – Это волк. Волк. Ты же понимаешь, о чем я говорю? – Подняв голову, я посмотрела ему в глаза. Наши лица были на расстоянии ладони друг от друга.