Леонид. Время исканий (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 20

Он сделал паузу, дав мне возможность оценить названное им имя.

— Венгерский еврей, работал в Берлине. Человек гениальный, но с очень сложным, абсолютно неуживчивым характером. Бежал в Лондон буквально в день поджога Рейхстага. По нашим данным, полученным через агентуру в британских научных кругах, последние годы Силард занимался математическим обоснованием идеи самоподдерживающейся цепной ядерной реакции при делении атомных ядер…

Кончик карандаша, которым я делал быстрые пометки, застыл на этой фразе. Вот это удача! Вот это да!

— Сейчас он в Англии, — продолжал Судоплатов, — носится со своей идеей, надеясь убедить британцев начать исследования. Но в Кембридже на него смотрят, как на чудака, кропающего ненаучную фантастику. Он в отчаянии, у него нет ни денег, ни лаборатории.

— Что он из себя представляет, этот Силард? Каковы его убеждения? — нетерпеливо спросил я, перебив Судоплатова.

Тот пожал плечами.

— Как многие в европейской науке, придерживается левых взглядов. Но при этом амбициозен и не страдает излишним пацифизмом. Если надо будет — станет работать над любыми видами оружия, нужными заказчику. На мой взгляд, он крайне перспективен для разработки. Предложение создать для него в Советском Союзе целый «институт цепной реакции» с неограниченным финансированием может стать для него шансом на новую жизнь.

Услышав это, я резко откинулся в кресле. Отлично! Именно этого я и ждал. Человек, занимавшийся ядерной теорией, как будто сам ждет, когда его завербуют! Так-так-так… Надо будет срочно доложить Хозяину. Такое приобретение может принципиально изменить ход наших научных исследований в самой важной теме 20 века. Мы, правда, ничего еще толком даже не начинали в сфере ядерного синтеза… ну и ничего, появление Силарда как раз станет поводом, чтобы им заняться.

— Хорошо. С Лео Силардом понятно. Есть ли кто-то еще?

— Конечно, Леонид Ильич! Еще один ученый, даже более доступный для вербовки, — он перевернул он страницу. — Фриц Хоутерманс. Немецкий физик, член компартии Германии. Занимался ядерной физикой, физикой сверхнизких температур. После прихода нацистов эмигрировал в Англию. По характеру — авантюрист и романтик. Его можно привлечь, играя на идеологических убеждениях и чувстве долга коммуниста принять участие в антифашистской борьбе. Если предложить ему хорошее место в Союзе, он, скорее всего, согласится.

Я кивнул, соглашаясь с Судоплатовым, а тот продолжил.

— И, наконец, ставка на будущее, — указал мне Павел Анатольевич на последний лист. — Рудольф Пайерлс. Молодой, но уже блестяще себя зарекомендовавший теоретик. В момент прихода нацистов к власти они находились на стипендии Рокфеллера в Кембридже и приняли мудрое решение не возвращаться. Пока не имеет постоянной должности, перебиваясь временными контрактами. Считается очень талантливым, перспективным ученым, мировой физики. Он может согласиться переехать в СССР, если предложить ему хорошие условия и, что немаловажно для людей его круга, дать возможность сотрудничества с нашими лучшими умами.

Я молча слушал, и передо мной выстраивалась ясная, почти осязаемая картина. Это были не просто фамилии в папке. Это были три ключа, способные открыть дверь в новую атомную эру. Силард — гений-провидец, носитель провидческих идей. Хоутерманс — идеологически близкий практик. Можно предложить ему возглавить кафедру в Харьковском физико-техническом институте, где уже работает сильная теоретическая школа во главе с Ландау. И Пайерлс — будущая звезда ядерной физики.

Записав свои мысли, я медленно закрыл папку. В тишине кабинета было слышно, как за окном проехал редкий вечерний автомобиль.

— Хорошо, Павел Анатольевич. Вы отлично поработали. Габера больше не беспокойте, пусть себе живет спокойно. Что касаемо названных им химиков — начинайте вербовку обоих, и Розенберга, и Адлера. Нам нужна полная технологическая цепочка. По физикам…

Я сделал паузу, принимая окончательное решение.

— Хоутерманс и Пайерлс — это важно, займитесь им вплотную. Но особое внимание стоит уделить Лео Силарду. Его идея цепной реакции деления атомного ядра выглядит очень перспективно. Сосредоточьте на нем главные силы, найдите подходы: через его амбиции, через научные идеи, через страсти и страхи. Мы должны, мы просто обязаны получить его! Во что бы то ни стало.

Глава 9

Несмотря на свое стремительное возвышение в последние годы, я все еще не имел того значения и веса, что позволили бы самолично решать не то чтобы крупные, а вообще, хоть сколько-нибудь значимые вопросы. Статус «партийного босса» имел много плюсов, но не давал многих реальных властных рычагов. Особенно это касалось финансов.

Любой директор завода имел некоторую свободу распоряжения денежными средствами. Понятно, продать ползавода и уехать на Канары он не мог, но, например, выделить средства на какую-нибудь экспериментальную машину при желании сумел бы.

А вот я был такого лишен. И за финансированием любого и каждого проекта приходилось куда-то обращаться — либо в Наркомтяжпром, либо к военным, или еще куда-нибудь. Разумеется, чтобы это финансирование получить, надо было сначала убедить кого-то в том, что проект заслуживает внимания. А убедить не всегда получалось.

Поэтому сегодня я был не на шутку взволнован. Мне предстояло убедить членов Политбюро — далеких от техники людей — в необходимости начать масштабные исследования в области радиолокации, открыв для этого профильный институт.

Зал заседаний Политбюро встретил меня своей привычной торжественной тишиной и густым, настоявшимся запахом табака «Герцеговина Флор». Члены Политбюро за длинным, покрытым зеленым сукном столом оживленно переговаривались, с любопытством поглядывая на меня — все уже привыкли, что мои выступления ломают устоявшиеся мнения и ниспровергают авторитеты. Дождавшись едва заметного разрешающего кивка Сталина, я встал.

— Товарищи! Сегодня я хочу представить вам проект, который, вне сомнений, определит облик будущей войны. Это совершенно новый тип вооружения, которое будет видеть за горизонтом. Речь идет о принципе радиообнаружения — средстве, что позволит нам встречать врага за десятки километров, днем и ночью, в любую бурю.

По рядам прошел едва уловимый шорох. Я увидел, как густые маршальские брови Ворошилова недоуменно сошлись на переносице, как беспокойно заворочался на стуле Андреев. Прежде всего надо было максимально доступно объяснить им, что это за зверь — РЛС. Ведь пока еще никаких аналогов в мире не было!

— Представьте себе прожектор, — я намеренно выбрал самую простую, самую грубую аналогию. — Он светит в небо и освещает летящие самолеты и дирижабли. Луч электрического света отражается от корпуса воздушного судна, попадает на клетчатку глаз наблюдателя — и вот, вражеский самолет обнаружен. Все хорошо, но в тумане и на очень большой дальности это не работает.

Члены Политбюро переглянулись — пока все было понятно.

— Теперь снова представьте себе прожектор. Но его луч невидим. Он легко пронзает туман, облака и самую непроглядную тьму. Этот луч-невидимка, ударяясь о металлический корпус вражеского самолета, возвращается обратно, как эхо в горах. Человеческий глаз не может увидеть это «эхо», но специальный приемник ловит его и показывает нам, где затаился враг. Это — «радиолокатор» — тот прибор, о необходимости создания которого я хочу вам доложить.

— Так это что же получается, бинокль такой электрический? — не выдержал Ворошилов. Его прямой ум военного требовал понятных, осязаемых вещей.

Ну что же — я был готов к этому вопросу, он был мне даже на руку.

— Намного дальше и зорче любого бинокля, Климент Ефремович. Он видит то, чего человеческий глаз не увидит никогда. Опытные станции, которые мы можем создать за два-три года, смогут засечь тяжелый бомбардировщик за семьдесят, а то и сто километров.

— И что мы увидим? — подал голос Каганович, практик до мозга костей, которого интересовали не лучи, а земные результаты. — Фотографию самолета?