Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна - Страница 63

- В столовой, - поясняю нерешительно. - Брюнетка… красивая… очень… она тебя трогала вот тут… - я не удерживаюсь, осторожно вожу пальцем по его межбровью, тайно млея от того, что могу наконец-то это сделать.

Короленко выслушивает меня с каменным выражением, а потом отрезает:

- Это моя сводная сестра Лара. По отцу. От его первой жены. Мы близки, да, и она работает в нашем филиале на Кавказе. Но ты… - он умолкает, явно всё еще переваривая всю эту кашу из моих “подумала” и "показалось”, и с раздражённым спокойствием припечатывает: - Ты снова делаешь одну и ту же ошибку, Яна. Смотришь на осколки и додумываешь витраж. - к моему изумлению, он отворачивается в сторону и впервые на моей памяти выдает при мне хлесткое непечатное ругательство. - Проклятый Герман Мрачко… это всё его школа, чтоб он сдох! Но у него больше ничего не выйдет. Я лично займусь твоим перевоспитанием, раз ты не в состоянии сама остановить свой внутренний дурдом.

Он встряхивает меня чуть сильнее, чем нужно. А я моргаю и по-дурацки улыбаюсь. Потому что от его “лично займусь” по позвоночнику снова бежит ток.

- Да… да, пожалуйста, перевоспитай меня, Артур… - робко шепчу, трогая его каменные скулы обеими ладонями, чтобы повернуть лицо обратно к себе. - Я… готова.

Это звучит так двусмысленно, что он усмехается уголком губ. И тут же снова тянется ко мне, не устояв перед искушением. Теперь уже мягко, медленно, словно пробует вкус губ заново. Его поцелуй становится целомудренным, ласковым, и я чувствую, как таю от этой нежности.

Его губы касаются моих губ так осторожно, что сердце щемит и хочется плакать, настолько сейчас мне хорошо и сладко. Он словно мазком проводит по ободранному месту внутри, где ещё жжёт, и боль, не споря, отступает…

Внезапный скрип открывшейся двери заставляет нас оторваться друг от друга.

На пороге стоит охранник с круглыми глазами. Грохот пластиковой табуретки, видимо, привлек его внимание, и он решил-таки проверить источник шума. А за его спиной весь первый этаж, как на ладони, видит картину маслом в нашем лице: курьер-мальчишка верхом на боссе, прижавшем его к стене.

Вижу среди массы изумленно белеющих лиц улыбающуюся Лизу, которая успевает заторможенно поднять большой палец вверх. Чуть поодаль стоит главная сплетница офиса “Сэвэн” Маргоша, замершая с лицом, похожим на карикатурную маску. Яркий красный рот буквой “О” и глаза, как у совы. Ещё кто-то роняет ручку, кто-то тихо хихикает и шепчет “Ох ты ж, нифига себе!..”

Охранник наконец узнаёт Короленко, бледнеет, вздрагивает и бормочет:

- Простите… Артур Георгиевич…

И так же поспешно захлопывает дверь. В повисшей тишине мы слышим взорвавшийся гул загомонивших наперебой голосов за стеной.

Короленко опускает лоб мне на макушку и тихо скрипит зубами.

- Ты хоть понимаешь, - его голос звучит угрожающе, - что только что окончательно разрушила мою мужскую репутацию в офисе?

Но я сейчас так счастлива, что только обнимаю его за шею крепче и утешительно заявляю:

- Тогда нам придётся очень постараться, чтобы восстановить её!

Словно смирившись с неизбежным, он вздыхает и опускает меня на пол. Поправляет мне лохматую челку двумя пальцами, и этот совсем домашний жест, внезапно нежный, сдвигает где-то внутри огромный камень. Я беззвучно благодарю судьбу за своё счастье, которое вдруг перестало от меня прятаться.

- Ну всё, хватит с меня публичности, - цедит Короленко, косясь на дверь. - Идём-ка в переговорную, там нормально потолкуем, без свидетелей.

Мы поднимаемся обратно наверх, снова ловя на себе взгляды многочисленных свидетелей наших нелепых догонялок. У меня отпечатывается в теле каждая минута этого пути: чуть спадающая дрожь в коленях, всё еще учащенное сердцебиение, неловкая улыбка, которую я никак не могу унять… и восхитительное ощущение, что мир вокруг снова стал добрым и приветливым.

Короленко, правда, не выглядит довольным ситуацией. Он то и дело грозно зыркает на окружающих из-под насупленных бровей, заставляя каждого любопытного пугливо отвернуться и всеми действиями изобразить рабочее рвение.

В переговорной он бесцеремонно усаживает меня в кресло… на свои колени.

- Итак, - начинает без обиняков. - Сначала договор. Ты больше не делаешь выводы по чужим словам и всяким пальцам на моём лбе. Поняла?

- Поняла, - киваю с готовностью. Голос звучит хрипловато, но твердо.

- Второе, - он чуть склоняет голову. - Всегда сначала приходишь ко мне, даже если кажется, что я не отвечу, что занят, что не узнаю, не пойму. Даже если мне придётся сто раз сорваться с планёрки - я сорвусь.

Я уже не просто киваю - у меня внутри что-то разворачивается к нему лицом, как цветок к солнцу, и на сей раз согласие выходит глубоким и свободным:

- Обещаю.

Короленко ещё секунду смотрит мне в глаза, будто проверяя, не вру ли я, чтобы умаслить его. Но, похоже, выражение моего лица его убедило.

- И третье, - его голос становится мягче, но в нём всё ещё есть тихая угроза. - Больше никакой беготни по лестницам, когда можно просто сказать: “Артур, мне страшно”. Сможешь?

- Смогу, - выдыхаю я честно и снова обнимаю его за шею, как маленькая, не удержавшись. - Спасибо тебе...

Наверное, в этот момент я выгляжу как ребёнок, который тянет рукав у взрослого с молчаливой мольбой: “Только не бросай меня”. Он вздыхает, безошибочно определив мое настроение, и просто говорит:

- Ну? А теперь рассказывай мне всё .

И я рассказываю.

Слова идут не идеально - с паузами, сбоями, обрывками… но теперь мне не нужно их выправлять. Потому что я знаю, что он слушает не формулировки, а меня саму. О том, как я очнулась в больнице, как повелась на слова Ольги Евгеньевны, о своем отчаянии и о том, как Батянин вытащил меня из черной дыры этого ужаса. Как увидела его в столовой и решила, что опоздала с извинениями. Как испугалась собственной хрупкости и сделала то, что умею лучше всего: сбежала.

Он не перебивает. Только в одном месте, когда я произношу “твоя девушка”, - прищуривается и качает головой. В остальном слушает молча.

- Я виновата, - подытоживаю со вздохом, потирая лоб. - И я больше так не буду. Я… правда научусь.

- Не будешь, - спокойно соглашается он. - Потому что я тебя научу.

Эта фраза, строгая по форме, почему-то окутывает меня как теплый уютный плед. Я улыбаюсь и, кажется, моя внутренняя идиотка снова машет флажком: “Ура!”

Но у нас сейчас есть еще одна проблема, так что я, собравшись, выдаю:

- А… про “восстановить репутацию”… Как мы это будем делать, есть идеи?

- Это отдельный разговор, - в его голосе слышится лёгкая насмешка. - Всё решим по порядку. Но сначала давай спокойно выдохнем, - он встаёт, проводит ладонью по моей щеке и обнимает за талию. - А потом уже вернемся к серьезным делам.

- К каким? - я прищуриваюсь.

- К тем, в которых ты не курьер. И к тем, в которых ты - да, курьер, но мы с тобой аккуратно, вместе доведём всё до логического конца и проясним ситуацию без ущерба для этой вашей игры с Батяниным.

Я блаженно киваю. Слово «вместе» резонирует где-то в солнечном сплетении, как музыка. И вдруг, совершенно неожиданно, вспоминаю сцену у двери: табуретку, охранника, Лизу с её большим пальцем, потрясённую Маргошу…

И не могу удержаться от тихого смеха.

- Что? - спрашивает Короленко, неотрывно разглядывая меня с каким-то новым чувством в глазах.

- Просто представила… - вытираю глаза. - Как Маргоша будет сегодня писать своему чатику офисных сплетниц. Они там теперь будут обсуждать “крах репутации босса” целую неделю.

- Значит, дадим им повод пересмотреть оценку, - спокойно резюмирует он. - Мы люди гибкие.

Всё еще посмеиваясь, я прижимаюсь лбом к его груди, а он опускает подбородок мне на макушку. И в этом простом, почти бытовом движении есть всё, что желает мое сердце. И всегда желало.

За дверью кто-то шепчется и бубнит, в коридоре мягко жужжит вентиляция, а мой мир наконец-то встаёт на прямые надежные рельсы. Да, у нас впереди еще чертовски много сложностей - и Герман, и игра, и чья-то прослушка… но прямо сейчас у меня есть его руки, его голос и моё “остаюсь”.