Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон - Страница 67

— Леди Маргарет! — воскликнула Пейшенс Боллингтон.

— Леди Пейшенс! — воскликнула Маргарет Персиваль-Клайв, и две леди бросились друг другу в объятия, как старые подруги.

Слуги кланялись и приседали, пока леди триумфально поднимались по мраморной лестнице и через палладианский портик, украшавший вход в лондонский дом сэра Реджинальда Персиваль-Клайва, сахарного миллионера.

Обе леди были на седьмом небе от восторга. Леди Пейшенс Боллингтон была в восторге, потому что час назад она видела, как ее мужа посвятили в рыцари, а затем сидела рядом с сэром Гарри, пока их открытую карету везли по городу матросы с «Фиандры» под оглушительные овации лондонской толпы. А леди Маргарет была в восторге, потому что она принимала у себя леди Пейшенс и сэра Гарри Боллингтона (героя дня), и все остальные светские хозяйки Лондона терзались от зависти.

Тем временем сам лев раздавал по гинее каждому из дюжины матросов с «Фиандры», которым доверили сопровождать его в Лондон и которые теперь отвечали за его карету. Эти деньги позволят им как следует напиться в честь праздника. Его друг, сэр Реджинальд Персиваль-Клайв, немедленно потребовал свой кошелек и добавил по гинее на человека из собственного кармана. При этом «просмоленные» прокричали троекратное «ура» и с диким бегом устремились к питейным заведениям, а карета опасно качалась позади.

Сэр Гарри был несколько ошеломлен. Он смотрел, как исчезает карета, с раскрасневшимся, глуповатым лицом.

— Славные парни! — с чувством сказал он.

— И флаг им в руки, говорю я! — согласился сэр Реджинальд и схватил сэра Гарри за руку, когда тот, пошатываясь, вошел в дом.

— Ставить паруса! — проревел сэр Гарри. — Приведите ее в движение, и она не будет так качаться! — И он громко рассмеялся собственной шутке.

Уже в тот день сэр Гарри встретился с королем, премьер-министром, первым лордом Адмиралтейства и вереницей менее значительных сановников, а банкет лорд-мэра еще предстоял, позже днем. Он был пьян не только от портвейна, который ему предлагали, но и от почестей, которыми его осыпали.

Сэр Реджинальд снисходительно улыбнулся, провел сэра Гарри в гостиную и приказал подать чай, рассудив, что его друг на сегодня выпил достаточно вина. Сэр Гарри сел, голова его кружилась, а на лице была улыбка. Он толкнул сэра Реджинальда локтем, и они благодушно кивнули на знакомое зрелище своих жен, погруженных в глубокий разговор.

Леди Маргарет Персиваль-Клайв, сестра премьер-министра и первого лорда, чьи познания в морских делах значительно превосходили познания простых морских офицеров, загибала пальцы, перечисляя пункты.

— Итак, дорогому сэру Гарри дадут «Таурус», который будет принят на службу и переименован в «Сандромедес», и на нем установят карронады вместо его латунных девятифунтовых пушек. Мистер Уэбб, помощник штурмана, будет произведен в лейтенанты. Старший лейтенант морской пехоты будет произведен в капитаны, и, что лучше всего… — она прервалась и посмотрела на джентльменов, — дорогой сэр Гарри! — воскликнула она. — Ну же, обратите внимание, ибо, если вы поторопитесь, вы можете стать первым с хорошей новостью. Вы должны немедленно ему написать!

— Кому? — спросил сэр Гарри.

— Бедному Сеймуру. Лейтенанту Сеймуру дадут «Фиандру» и произведут в капитаны. Он станет капитаном. По всем отзывам, его выздоровление идет хорошо, и хорошая новость ускорит его путь к здоровью.

— Жаль только, что лейтенант Уильямс не уцелел, — сказал сэр Реджинальд.

— Действительно, — сказал сэр Гарри и принялся разглядывать звезду и ленту ордена Бани, висевшие у него на груди.

— Я читал ваш рапорт в «Газете», — сказал сэр Реджинальд, — и я верю, что Уильямс умер смертью воина. Мятежники — не менее коварные враги Англии, чем сами французы. Да хранит Бог светлую память лейтенанта Александра Уильямса, говорю я!

— Хм, — согласился сэр Гарри, играя с лентой и наблюдая, как солнечный свет скользит по шелку.

— Но одна вещь превыше всего прочего доставила мне радость, когда я читал ваш рапорт, — сказал сэр Реджинальд. — Можете ли вы угадать, что это было, мой дорогой друг?

— Э-э… нет, — сказал сэр Гарри.

— Мой мальчик Катберт! — сказал сэр Реджинальд, и в его влажных глазах сияла гордость. — Теперь, когда он показал себя тем, кто он есть, я могу признаться, что были времена, когда даже я в нем сомневался.

— Хм, — сказал сэр Гарри, и его интерес к ленте и звезде стал чрезвычайно сильным.

— Были времена, — сказал сэр Реджинальд, — когда я боялся, что мой мальчик, в некотором роде, менее сообразителен, чем другие.

— Ах, — сказал сэр Гарри.

— Но теперь Катберт предстал в своем истинном свете! — сказал сэр Реджинальд. — Мой сын — тигр в бою и вождь людей!

Сэр Гарри внутренне застонал от того, что могло последовать, и его худшие опасения оправдались.

— И потому, мой дорогой сэр Гарри, ради нашей дружбы, я умоляю вас взять Катберта с собой на ваш новый корабль.

Ради дружбы можно было дать только один ответ, и сэр Гарри дал его с наилучшей возможной миной. Сэр Реджинальд списал странное выражение лица своего друга на усталость и выпитое вино, а сэр Гарри утешил себя надеждой, что, если повезет, Катберт может упасть за борт и утонуть.

ЭПИЛОГ

Я продержался на берегу две недели. Я назвался Джейкобом Боуном и отправился в Лондон. Я снял жилье у корсетника на Брейзноуз-стрит и начал торговать табаком. Дело процветало, но план провалился.

Я был слишком странным и слишком другим, и на мне было написано «МОРЯК» буквами в фут высотой: загорелое лицо, переваливающаяся походка и своеобразная манера речи. Я просто перестал быть сухопутным человеком. Более того, я вырос на дюйм или два и набрал вес. Я стал даже крупнее, чем был на борту «Фиандры», и у меня не было шансов спрятаться в толпе.

Так что я был обречен привлечь внимание вербовщиков, которые в то время активно работали в лондонском порту. Я не мог использовать свидетельство капитана Боллингтона, потому что оно было на имя Джейкоба Флетчера, а я хотел, чтобы это имя умерло, так что мне приходилось держать ухо востро и следить, чтобы я видел их раньше, чем они увидят меня.

Несколько раз мне это сходило с рук, но в конце концов они все же зажали меня в переулке. Они лишь исполняли свой долг, и я не хотел их калечить, поэтому, совершенно беззлобно, уложил парочку на землю, а остальным посоветовал убираться восвояси. Но они и слушать не хотели и бросились за пистолетами и саблями, оставленными на своем «ронди», а один из них увязался за мной, чтобы выследить, где я живу.

Парень был осторожный и хитрый, и я заметил его, лишь когда вернулся в свою каморку и услышал, как он расспрашивает хозяина. К несчастью, тут я вышел из себя и вышвырнул вербовщика через окно первого этажа, не потрудившись его сперва открыть. В итоге хозяин велел мне заплатить за ущерб и убираться вон. И его, пожалуй, можно понять.

Так я смирился с неизбежным и сделал единственное, что могло спасти меня от пресс-ганга. Я нанялся вторым помощником на борт «вестиндца», стоявшего на якоре в Лондонском Пуле, и купил долю в грузе.

Денег на это у меня хватало, ведь к тому времени я превратил свои двадцать фунтов почти в сотню. О да! Деньги делать я умел. Истинный Бог, я не хотел чужих. У меня было прирожденное чутье на торговлю, и, если бы меня только оставили в покое, я бы сколотил состояние на торговле табаком. Но меня не оставили в покое, как вы уже видели.

Что ж, я решил совместить свои таланты. Раз уж судьба настаивала, чтобы я был моряком, то я им и буду — но с выгодой для себя. К тому же капитан «вестиндца» пообещал обучить меня навигации, так что со временем я мог бы сам стать капитаном дальнего плавания, если бы того пожелал. И несмотря на то, что я совсем недавно говорил капитану Боллингтону, я понял, что именно этого и хочу. Пусть и без особого восторга, но в то время это был единственный путь, открытый для меня.