Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон - Страница 56

И правда. Бог знает, как у него хватило времени заметить такое в пылу боя, но таков был Сэмми Боун. Так что мы зарядили двойное ядро и мешок пуль сверху и стали ждать, когда снова начнется веселье.

Лейтенант Сеймур как раз успел подойти с последним словом. Бедняга едва был в сознании и шатался, как пьяный. Он обратился к каждому канониру по имени.

— Молодец, Флетчер, — слабо произнес он, качаясь на ногах. — Один залп все вместе, а потом за борт!

И он ушел, цепляясь за Паршивого Перси. Юноша выглядел не лучше, почти оцепенев от ужаса.

Насколько я мог видеть, у капитана-лягушатника была та же идея, что и у нас, и два корабля медленно сходились, чтобы так или иначе закончить дело. На расстоянии пистолетного выстрела «Таурус» дал свой бортовой залп одновременным ревом. Но мы стреляли по мере того, как каждый канонир считал нужным.

По крайней мере, таково было наше намерение, ибо лягушатники целились прямо в нашу орудийную палубу и со слишком близкого расстояния, чтобы промахнуться. Удар был ужасен. Люди падали слева и справа от меня. Падали, разбитые, разорванные и кричащие. С убийственным треском разлетались балки, и ядра проносились по палубе, разбрасывая орудия и станки, как игрушки. Один из моих канониров внезапно пролетел мимо моей руки, и его босая нога ударила меня, когда он пролетал. Бог знает, что в него попало и где он упал. Я дернулся от шока и рванул за вытяжной шнур, впустую потратив свой выстрел, не думая о цели.

Затем раздался грохот ног и столпотворение голосов, люди толкали друг друга. Над всем этим раздался голос лейтенанта Сеймура, в котором все еще было достаточно силы, чтобы его было слышно.

— Вперед, на абордаж! — крикнул он. — Левая вахта — на бак, правая — на квартердек!

«На абордаж… на абордаж… — подумал я. — Давай, Кейт… Сэмми!»

И я отыскал их двоих и потащил за собой, проталкиваясь сквозь поток людей. Вместе мы пробирались через обломки прекрасной орудийной палубы лейтенанта Сеймура, через людей и куски людей, и реи, и канаты, и отработанные ядра, все еще горячие от выстрелов. Затем вверх по трапам на бак, чтобы присоединиться к людям левой вахты.

— Флетчер! — прогремел голос у меня над ухом. Это был капитан, сбросивший сюртук, с абордажной саблей в руке. Он с удовлетворением кивнул мне и протянул руку, чтобы хлопнуть по плечу. — Ну что, мистер Чемпион-Дубинщик, встанешь рядом со мной, когда придет время!

Он даже улыбался. Сэмми, как обычно, был прав, он был сумасшедшим ублюдком. Он действительно получал удовольствие от боя, покупая на свои деньги специальные ружья и платя за порох и все остальное. За эти годы я встречал и других, подобных ему, и это славные, смелые парни. Как раз таких и надо спускать на любого, кто встанет на пути Англии — лягушатников, испанцев, готтентотов, кого угодно — лишь бы можно было оставить их заниматься своим делом и не ввязываться самому.

— Плечом к плечу, а, Флетчер? — сказал он.

— Есть, сэр! — ответил я. Что еще я мог сказать?

— Молодец! — сказал он и повернулся к собравшимся вокруг него людям. — Смотрите! — крикнул он, тыча своей саблей в карронады на квартердеке. — Мы ориентируемся на эти орудия. Французишка идет на абордаж, но он накренился, палубы его открыты, и он получит двойную картечь в свою абордажную партию, как только подойдет к борту. А потом все за мной!

Это вызвало ожидаемое «ура» у людей, а затем он заставил их всех лечь за фальшбортами, чтобы быть вне поля зрения французских стрелков. Я убедился, что Кейт в безопасности. Она не хотела спускаться вниз, но я сказал ей, что проломлю ей голову, если она попытается пойти с абордажной партией.

А потом… что ж… назвался груздем, полезай в кузов, я пошел и встал рядом с капитаном. Он этого ожидал, а у меня не хватило силы воли отказаться.

— Смотри, Флетчер, — сказал он, — смотри, как он идет, они собираются на баке, как и мы. — Он рассмеялся и взмахнул своей саблей в воздухе.

И они шли. С его орудийной палубы не раздавалось ни звука, француз вывел свою команду наверх, чтобы решить исход боя абордажем. Там были барабанщики и матросы, и офицеры, прыгающие со шляпами на концах своих шпаг. Я оглянулся на наш квартердек и увидел стволы трех двадцатичетырехфунтовых карронад, нацеленных на бак противника. Шесть мешков картечи. Две тысячи четыреста мушкетных пуль.

Менее чем в двадцати ярдах, «Таурус» дал нам залп со своих орудий на квартердеке. Пять бронзовых девятифунтовок метнули свои ядра через короткий промежуток. Одно ядро пробило фальшборт бака и убило троих. Плохо нацеленные, остальные просвистели над головой или бесполезно ударились в пустую орудийную палубу. Но громкое «ура» раздалось от их абордажной партии, теперь всего в нескольких ярдах от нас. Он шел, чтобы нанести нам скользящий удар, бак к баку. Я видел лица, оружие, даже пуговицы на их мундирах. Многие были солдатами с мушкетами, и они были плотно сгрудились и дико кричали. Они ничуть не походили на лягушек, или жаб, или на что-то меньшее, чем люди.

Наконец, на таком расстоянии, что я мог бы доплюнуть до них, наши три карронады выстрелили прямо в абордажную партию французов. Никогда я не видел такого зрелища, как то, что последовало. Люди, пораженные картечью, не падают ничком, как от пушечного ядра. Они скорее оседают, когда ноги под ними слабеют. Так, около сотни человек внезапно качнулись назад все вместе, как колосья на ветру, и рухнули на палубу. Затем два корабля с оглушительным скрежетом столкнулись, когда масса бушприта и носового такелажа «Тауруса» нависла над нашим баком. Удар отбросил меня в сторону и уложил капитана на палубу рядом со мной. Я вскочил и поднял его на ноги.

— Абордажные кошки! Живо! — крикнул он, и люди, назначенные для сцепки кораблей, метнули свои абордажные крючья. Хрясь! Бух! Хрясь! Тяжелые крючья вцепились, и наши матросы потянули за лини. Ветер и волны скрежетали судами друг о друга, так что сначала мы поднимались над их фальшбортами, а затем они оказывались высоко над нашими. Но капитан Боллингтон не колебался ни секунды.

— За мной, парни! — крикнул он и сорвался с места, как борзая. Он прыгнул на фок-ванты француза и вниз, на его бак. Я последовал за ним, и команда хлынула следом, визжа и ревя, полуголые и грязные, кромсая и рубя, как бешеные псы. Говорите, дикие турки или американские индейцы! Вам бы следовало видеть британскую абордажную партию моих молодых лет. Большую часть времени их так жестко держала флотская дисциплина, что возможность отыграться на ком-то, в рукопашной схватке с абордажной саблей, была для них как праздник. Я это видел. Я знаю.

На мгновение, однако, даже этот порыв был остановлен, когда мы карабкались через останки французской абордажной партии. Ужасная масса окровавленных тел, сваленных в кучу, и некоторые еще живые. Но мы прорвались и устремились по левому борту спардека между фальшбортом с плотно набитыми коечными сетками и их шлюпками, сложенными на рострах посредине. С их марсов донесся треск мушкетов, а на их квартердеке сформировался плотный отряд людей во главе с офицером в шляпе с плюмажем. Эти люди с ревом бросились на нас.

На полпути между полубаком и квартердеком мы сошлись. Проход был не шире восьми футов, и в этом узком пространстве около двухсот человек сбились в смертельной схватке. Увлекаемый вперед ревущей массой наших людей, я оказался в первом ряду, с капитаном Боллингтоном по одну сторону от меня и парой его «освобожденных от боя» сицилийцев по другую.

От удара при столкновении у меня перехватило дыхание, и на несколько секунд я был так плотно зажат, что не мог пошевелиться, не то что драться. Офицер в шляпе пытался выхватить шпагу, чтобы заколоть меня. Он что-то кричал, обдавая меня слюной, и я чувствовал запах его пота. Я ничего не мог сделать. Мои руки были где-то зажаты, и я сжался всем телом в ожидании клинка. Затем я вырвал правую руку и поднял свою абордажную саблю. Зажатый нос к носу, я не мог нанести ни рубящего, ни колющего удара, поэтому я обрушил железный эфес ему на голову, снова и снова, в своем ужасе. Шляпа смялась, и человек обмяк, но он не мог упасть, окруженный телами, так что я оттолкнул его в сторону. Затем появился пистолет и ткнулся мне дулом под нос. Я отбил его эфесом своей сабли и полоснул клинком по руке, державшей его, словно разрезая ростбиф. Бах! Пуля ушла в никуда, и кто-то закричал.