Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон - Страница 10

И его действительно не было. Как я ни старался выполнять порученную мне работу и следить за Диксоном, он все равно меня ловил. Это было преследование без жалости и без причины. Я привык быть первым парнем на деревне: жить в комфорте, в окружении друзей, восхищавшихся моим остроумием, и стабильно зарабатывать деньги. А здесь меня пытал кровожадный человекоподобный зверь, у которого не было и тысячной доли моего ума. Как такое могло быть? И становилось все хуже. Стало так плохо, что я даже не уверен, сколько времени пробыл на «Булфроге»; дни и ночи слились в одно, пока я опускался все ниже и ниже.

Вероятно, все это произошло за три или четыре дня. Но до изобретения хлороформа хирурги говаривали своим жертвам, что ампутация займет всего минуту или две. Сомневаюсь, что это сильно успокаивало.

В моем случае за эти несколько дней страх и ненависть к Диксону превращали меня из разумного человека в безумца. Он ломал мой дух больше, чем тело. Помните — мне было едва восемнадцать, меня оторвали от всего, что я знал, и вдобавок ко всему мне было холодно, я промок и страдал от морской болезни. И если вы все еще думаете, что я ною, то почему бы вам не попросить какого-нибудь друга (выбрав того, у кого сильная правая рука) ударить вас изо всех сил концом каната? А потом попросите его ударить вас по тому же месту еще два-три раза и посчитайте, как долго вы сможете это выдержать.

Наконец, однажды утром, незадолго до рассвета, я подошел к перекрестку своей жизни. Я сидел на корточках, промокший до нитки, на самом носу корабля, у гальюнов. Это корабельные отхожие места: ящики с дырками наверху, чтобы на них сидеть, установленные на решетке под бушпритом. Решетка была узкой и треугольной, с канатами, за которые можно было держаться, чтобы не упасть, но с обеих сторон она была открыта морю.

Диксон дал мне бессмысленное задание: стоять наготове и протирать гальюны после каждого использования. Я проторчал там всю ночь и был на грани обморока от усталости и ожидания, когда же Диксон подкрадется ко мне. «Булфрог» несся вперед, нос его вздымался и опускался, и каждая новая волна окатывала меня душем соленых брызг.

Я пребывал в странном состоянии духа. Мне вбилось в голову, что еще один удар Диксона расколет меня до костей, и все мои внутренности вывалятся наружу. Ядовитая смесь гнева и страха, кипевшая в моем мозгу уже несколько дней, стала такой нестерпимой, что я больше не мог ее сдерживать и раскачивался из стороны в сторону в своем мучении. Единственным выходом было качнуться вперед и упасть в гладкие зеленые волны. По крайней мере, это остудит боль. Я набрал воздуха, напряг мышцы, чтобы толкнуться вперед, и… ЩЕЛК! Словно повернулся ключ в замке, мой разум прояснился. Я увидел выход. Ужасная угроза самоубийства миновала, и я снова стал самим собой. Я тут же встал и тихонько прокрался с носа к ближайшему орудию. Затем вернулся на свое место и снял один ботинок. Никто меня не видел.

И там я оставался до прихода Диксона, который явился на рассвете, во время смены вахты. Я крепко прижался спиной к носовой переборке, чтобы он не мог подойти ко мне сзади. Он ухмыльнулся, когда я встал, чтобы встретить его лицом к лицу.

Он не ударит меня, пока я его вижу, в этом и заключалась вся суть его игры, так что я качался в такт движению корабля и не сводил с него глаз. На мгновение его грубое, как необтесанное полено, лицо исказила гримаса недоумения. Затем эта гримаса исчезла в хрусте костей, когда я ударил его в лоб всем сердцем, всей душой, всем своим разумом и силой… и четырехфунтовым чугунным ядром, засунутым в носок чулка.

Это застало его врасплох, но он был ужасающе силен, и хотя он упал, но не улетел сразу за борт. Он умудрился ухватиться за край решетки и повис на вытянутых руках, совершенно беззащитный, глядя на меня с изумлением.

Я видел, как его тупое, жестокое лицо напряглось в попытке осознать невероятный поворот событий. Но времени на злорадство не было, и я в припадке ярости топнул по его пальцам, заставляя его разжать их. Бульк! И он исчез под носом корабля, чтобы быть ободранным, избитым и утопленным, когда бриг пройдет над ним. Прощайте, мистер Диксон. Он даже не вскрикнул. Я тяжело содрогнулся и бросил ядро вслед за ним. Затем я сел и снял ботинок, чтобы снова натянуть чулок.

После я ждал неизбежного разоблачения моего преступления. Но некоторое время ничего не происходило, а потом поднялась суматоха и крики — искали Диксона, хотя все это ко мне не относилось, и в конце концов снова все стихло. Медленно в моем мозгу зародилась невероятная мысль: возможно, никто не видел, что я сделал. Я набрался смелости и оглянулся назад, на всю длину брига. Никто не обращал на меня внимания. Никто на меня не смотрел. Никто мной не интересовался. Никто не шел ко мне, чтобы заковать меня в кандалы.

Я часто задавался вопросом, что лейтенант Солсбери подумал об исчезновении Диксона и что он записал в судовом журнале. «Смыт за борт во время шторма», весьма вероятно, хотя погода была ясная, а Диксон — моряк с огромным опытом. Это навлекло бы на него меньше всего позора. Меньше, например, чем «убит неизвестным членом экипажа», даже если бы такая мысль и пришла в голову мистеру Солсбери. Подобная запись могла бы навести начальство молодого лейтенанта на мысль, что он не держит свой корабль под должным контролем. А это могло серьезно повредить молодой карьере. В любом случае, в тот же день мы прибыли в пункт назначения, Портсмут, и меня сняли с «Булфрога», и я оказался вне досягаемости лейтенанта Солсбери.

6

Его милость достопочтенный мистер Натан Джеймс Пенденнис, эсквайр, лорд-мэр Полмута, мировой судья и преуспевающий купец, был фигурой внушительной. От своего почтенного парика до туфель с пряжками и сюртука табачного цвета из сукна, облегавшего его солидное брюхо, — он был человеком, обычно внушавшим доверие и уважение.

Но сегодня, холодным понедельничным утром, восседая в своем огромном кресле за своим столом в окружении старших клерков, он внушал лишь ужас двум жалким червям, что съежились перед ним. Для Еноха Брэдли и Дэвида Ибботсона наступил один из великих дней расплаты в их жизни.

— Вы, сэр! — взревел Пенденнис, обращаясь к Брэдли. — Как вы смеете так лицемерно опускать глаза? Смотрите на меня, сэр! Смотрите на меня, когда говорите, или вы больше никогда не получите работы! Ни у меня, ни у кого-либо другого в этой стране. Я не лишен влияния, сэр!

Зная, насколько это правда, несчастный Брэдли заставил себя посмотреть Горгоне в глаза.

Дознание мистера Пенденниса шло уже некоторое время и сперва было направлено на Дэвида Ибботсона. Поскольку тот к настоящему моменту дошел до состояния жалкой бессвязности, Брэдли понял, что настал его черед.

— Итак, сэр! — сказал Пенденнис. — На время мы оставим в стороне ваше гнусное неповиновение, выразившееся в посещении злачного места, куда вы отправились в субботу вечером.

Брэдли облизнул губы и возблагодарил милосердного Бога за это избавление, пусть и временное. Он испытал такое облегчение, что чуть было не обмочил штаны.

— Вместо этого, — прогремел Пенденнис, заставив бумаги подпрыгнуть на столе, — мы обсудим местонахождение вашего товарища по ученичеству, мистера Флетчера, чье отсутствие сегодня утром и привлекло мое внимание ко всему этому делу.

Пенденнис замолчал, нить его мыслей прервалась, и добавил совсем другим голосом:

— Флетчер… молодой человек, в котором я отмечал немалые дарования. Мне прискорбно узнать, что мистер Флетчер был участником вашей мерзкой вылазки.

Наступила минутная тишина, нарушаемая лишь хныканьем Ибботсона, пока мистер Пенденнис обдумывал это жестокое разочарование. Его клерки приняли строгий вид и сочувственно покачали головами.