Златая цепь на дубе том - Акунин Борис - Страница 87

На местном уровне тотальный контроль центра был установлен в 2004 году, когда после очередного резонансного теракта, нападения чеченских боевиков на школу в Беслане, Москва отменила выборы губернаторов. Теперь их назначал президент. Логическая связь с терактом была непонятна, но к этому времени неприятные парламентские запросы уже ушли в прошлое, а независимость сохраняли лишь нишевые СМИ, неспособные создать правительству проблемы.

«Чеченский вопрос» власть решила способом, опробованном еще при самодержавии. В XIX веке несколько национальных регионов, управлять которыми напрямую было слишком сложно, имели статус протекторатов — автономных монархий (Бухарское и Хивинское ханства). В таком же режиме стала существовать и Чечня. Управление ею Москва доверила своему ставленнику, который в обмен на лояльность получил возможность властвовать в республике без какого-либо вмешательства со стороны центра.

Таким образом в 2000-е годы были восстановлены сверхцентрализация власти и ее главенство над юридической системой. Две остававшиеся «опорные колонны» — возвеличивание правителя и государственной идеи — тоже возводились заново, но, поскольку эти процессы происходят на уровне массового сознания, они заняли больше времени.

Контроль над прессой и депутатами ограждал правителя от критики за ошибки, а провластные СМИ приписывали ему заслугу за все достижения: стабильность и рост уровня жизни (последний объяснялся резким увеличением цен на энергоносители в первое десятилетие нового века). Это поддерживало рейтинг Путина на высоком уровне. То положение, которое в конце концов занял глава государства в российском официальном пантеоне, лучше всего передает высказывание спикера парламента, сделанное с высокой трибуны в 2014 году: «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России». Такие лозунги не звучали и при императорах династии Романовых.

2014 год стал важной вехой в российской истории. К этому моменту все атрибуты имперского устройства были восстановлены, и произошел переход к этапу экспансии, обязательному для всякой империи.

Этому предшествовали события в Украине. В феврале народная революция свергла близкого к Путину президента Януковича. Новое украинское правительство заявило о курсе на интеграцию с Европой, что было воспринято в Москве как вызов. К этому времени там сложилась официально не провозглашенная, но последовательно проводимая в жизнь концепция России как «регионального лидера», в зоне влияния которого находится большинство бывших союзных республик. В 2008 году Россия даже применила вооруженную силу, когда Грузия стала вести политику, независимую от Москвы: в наказание у маленькой соседней страны отторгли часть территории. Запад отнесся к этому инциденту без особенной тревоги, проблем на международном уровне у Путина не возникло.

Таким же образом он теперь решил наказать Украину, которую привык считать квазигосударством, российским сателлитом. Была у агрессии 2014 года и еще одна, не менее важная цель. Опасаясь, что российская оппозиция, вдохновившись украинским примером, попробует устроить в Москве такую же революцию, диктатор решил ужесточить режим внутри страны.

Оба удара были нанесены одновременно.

24 февраля суд отправил в тюрьму первую группу политзаключенных, участников антиправительственной манифестации 6 мая 2012 года. Это стало первым шагом от авторитарного режима к тоталитарному. Градус репрессий против инакомыслящих с этого момента начал повышаться, а число политзаключенных увеличиваться.

Три дня спустя в украинском Крыму был высажен десант, и затем, в немыслимо короткий срок, в середине марта, под военным контролем был проведен «референдум» о присоединении полуострова к Российской Федерации.

Внешняя агрессия могла означать только одно: Путин решил стать пожизненным диктатором. Человек, который собирался бы в установленный конституцией срок уходить в отставку, не пошел бы на риск оказаться под судом за грубое нарушение международного права.

В апреле российские вооруженные подразделения вторглись в другой украинский регион — Донбасс, по преимуществу русскоязычный, инициировав там сепаратистский мятеж.

Когда-нибудь закулисная подоплека этих событий выяснится, но с небольшой исторической дистанции логика двухступенчатой операции Крым-Донбасс выглядит следующим образом. Путин создал очаг напряженности в Донбассе, чтобы потом «разменять» этот проблемный регион на признание Украиной утраты Крыма. Если так, план не сработал. В Донбассе развернулся долгий военный конфликт, то обострявшийся, то временно сдерживаемый непрочными перемириями. Противостояние тянулось год за годом.

В сентябре 2015 года Путин попытался точно таким же образом надавить уже не на Украину, а на поддерживающий ее Запад: отправил войска в помощь сирийскому диктатору Асаду, угрожая «вернуться» на Ближний Восток. Как и с «донбасским гамбитом» из этой затеи ничего не вышло. В конце концов, потратив много денег и погубив много людей, Россия была вынуждена из Сирии уйти, и промосковский режим пал.

Военные операции «на земле» дополнялись войной иного рода, диверсионно-идеологической. Российские спецслужбы стали вести активную деятельность по дестабилизации политической жизни в самых разных странах — примерно так, как это в свое время делал Советский Союз, поддерживая оппозиционные движения и выступления внутри «капиталистического лагеря». Только лозунги теперь стали совсем иными, нереволюционными.

В середине 2010-х годов наконец сформировалась идеология «путинизма» — последняя из обязательных «опор» восстановленной конструкции. В официальной терминологии для нее появилось особое обозначение, намеренно старообразное словосочетание «духовные скрепы». В «Большой российской энциклопедии» оно разъясняется как «нематериальные ценности, объединяющие народы России в единый державный общественный союз». А в пропагандистском фильме, снятом к 25-летию путинского правления, «национальный лидер» (общепринятое титулование Путина) говорит: «Каждый россиянин осознал, что он и есть государство». Это просто классическая формулировка одного из четырех непременных законов «ордынскости».

Современная российская идеология складывается из двух компонентов. Во-первых, из всегдашнего постулата о том, что главной ценностью России является государство, которое должно быть великим и которому каждый гражданин должен служить верой и правдой. Во-вторых, из букета ультраконсервативных лозунгов. Вторая составляющая представляет собой попытку использовать «мягкую силу» в противостоянии с коллективным Западом, который вплоть до последнего времени активно продвигал либеральную повестку, делающую упор на защиту прав беженцев и меньшинств, гендерную революцию, всякого рода diversity. Эти тенденции настраивали консервативную часть общества, в том числе в западных странах, против «левацких трендов». Демонстративная пропаганда «традиционных ценностей» — авторитета церкви, двухполой любви и крепкой семьи, неприязни к иммигрантам и возвеличивания «коренной нации» — по расчету кремлевских идеологов должна была превратить Москву в Мекку всемирного консерватизма. На международном уровне этот курс принял вид ориентации на самые недемократические режимы и на поддержку антилиберальных, ксенофобских партий, в которых Россия видела естественных союзников. Специальные структуры, созданные российскими спецслужбами, пытались оказать влияние на избирательные кампании в демократических странах, вели агитацию в соцсетях и так далее.

Собственно говоря, ничего нового в путинской идеологии нет. Используемые для внутреннего употребления «скрепы» (великий правитель, великая этика, великий русский народ) — это та же идейная триада «самодержавие-православие-народность», которую изобрели еще при Николае Первом. Неново и использование популистских идей в идейной борьбе с Западом, просто в постреволюционные времена это был набор ультралевых лозунгов, а теперь — ультраправых.

Проблема классического российского государства, однако, в том, что «мягкой силой» оно владеет неважно. Поэтому и на внутреннем, и на внешнем фронте успехи этой стратегии оказались скромны. Жители Российской Федерации, совсем как в позднесоветские времена, «терпят, но не верят». На мировом уровне из России оплота «традиционной морали» тоже не получилось — этому помешал переход украинского конфликта из формата «гибридной войны» в полномасштабное военное столкновение.