Златая цепь на дубе том - Акунин Борис - Страница 31

— Отказ монархини от права самовластно объявлять войну и заключать мир;

— Отказ от права самовластно вводить подати;

— Отказ от права самовластно назначать кого-либо на высокие посты;

— Отказ от бессудной расправы над дворянами;

— Отказ от права пожалования поместьями;

— Отказ от контроля над государственными расходами.

Таким образом императрица превращалась в фигуру декоративную, а государство — в монархию британского типа.

Участники заговора верно угадали, что Анна предпочтет быть бесправной императрицей, чем оставаться бесправной герцогиней (в Курляндии она тоже ничем не распоряжалась). Радостно подписав «кондиции», будущая царица отправилась в Россию. И тут произошло нечто очень интересное. Россия не захотела отказываться от самодержавия. Россией в государственном смысле тогда было дворянство, служивый класс. И все они — вернее те, что находились в Москве, где должно было состояться коронование — объединились против «конституционалистов». Дворяне не хотели ограниченной монархии. Они отправили Анне петицию с множеством подписей «принять самодержавство», а «подписанные вашего величества рукою пункты уничтожить», что царица с большим удовольствием и сделала. Таким образом подданные сами, добровольно отказались от уже полученных прав. Объяснение этого вроде бы странного общественного движения следует искать не в наследственной привычке к рабству, а в инстинкте самосохранения. Столичное дворянство, кадровый костяк государственного аппарата, понимало (или чувствовало), что из России никакой Британии получиться не может. Вместо одного центра управления возникла бы поликратия (русские использовали термин «многобоярщина»), что неминуемо привело бы к анархии, и «ордынское» государство развалилось бы — как в результате «семибоярщины» в начале семнадцатого века. Система управления, когда-то созданная Иваном III и недавно восстановленная Петром I, была несовместима с концепцией власти, ограниченной «кондициями».

Следующий переворот случился сразу после смерти императрицы Анны, которая оставила власть своему фавориту Бирону, завещав престол младенцу Иоанну Шестому. Всеми нелюбимый временщик, утратив поддержку сверху, не продержался и месяца. В ноябре 1740 года произошел уже не тихий, как раньше, а громкий переворот — правда, снова бескровный: гвардейцы ночью вытащили регента из кровати и арестовали.

Еще год спустя, точно так же — руками гвардейцев и без жертв — дочь Петра царевна Елизавета свергла новую регентшу Анну Леопольдовну. Маленького царя вместе с родителями отправили в заточение.

Впервые кровь пролилась в 1762 году, в очень похожей ситуации: Екатерина тоже заняла престол с помощью офицеров, взяв своего мужа-императора под стражу, но поскольку Петр III был не младенец, его убили.

Убили в 1764 году и подросшего Ивана Шестого, содержавшегося в Шлиссельбургской крепости. Это тоже была попытка переворота, только очень авантюрная и плохо подготовленная. Младший офицер петербургского гарнизона Василий Мирович почти в одиночку вздумал освободить и возвести на престол свергнутого царя, но лишь погубил и его, и себя.

Удачен был гвардейский переворот 1801 года, когда убили Павла I (об этом будет рассказано дальше).

А закончилась переворотная эпоха, как уже говорилось, в 1825 году — кровавым и бестолковым мятежом столичного гарнизона, так называемым «восстанием декабристов».

Таким образом за сто лет в России произошло пять успешных переворотов (1725, 1740, 1741, 1762, 1801) и три попытки переворота (1730, 1764, 1825).

Фавориты правительниц

Без фаворитов не обошлась ни одна из правительниц кроме замужней Анны Леопольдовны, но во всей этой длинной портретной галерее писаных красавцев значение для истории имеют лишь те люди, кто вмешивался в управление государством.

Первой из таких фигур был Александр Данилович Меншиков (1673–1729), петровский выдвиженец, который при бездеятельной Екатерине I из помощника монарха превратился в полновластного правителя. Любовником Екатерины он побывал в далеком прошлом, теперь она нашла себе сердечного друга помоложе, но всецело доверялась опыту и энергии Александра Даниловича. У кипучего и активного Меншикова личный интерес всегда был на первом месте, а ныне, без грозного Петра, временщик развернулся совсем уж беспардонно, никого не стесняясь и ни с кем не считаясь. Чрезмерная нахрапистость его и погубила. После смерти Екатерины, при царе-подростке Петре II, он повел себя еще наглее, и побудил всех недоброжелателей объединиться. Они настроили юного императора против правителя. Меншиков отправился в Сибирь, а победители потом долго и увлеченно делили огромные конфискованные богатства.

При императрице Анне возвысился приехавший вслед за ней из Курляндии Эрнст-Иоганн Бирон (1690–1772). Все тридцатые годы он пользовался огромным закулисным влиянием: сам не правил, но на все ключевые должности продвигал своих назначенцев. Кроме того он исполнял обязанности личного секретаря императрицы и контролировал все поступавшие к ней сведения, то есть освоил главный закон аппаратного манипулирования: «монополизировал информационные каналы». Анна узнавала лишь о том, что было выгодно Бирону, и лишь в нужном ему свете. Однако из ловких теневых инфлюэнсеров редко получаются хорошие правители, так что придя к власти после Анны, как уже было сказано, Бирон очень быстро пал и потом много лет провел в ссылке.

У Елизаветы Петровны был многолетний любовник (и, кажется, даже тайновенчанный муж) Алексей Разумовский (1709–1771), но он относился к категории фаворитов «негосударственных», вмешиваться в политику не пытался. Современники говорили, используя всем тогда понятные сравнения, что это не властная мадам Помпадур, а легкомысленная мадам Дюбарри. Однако в это время возник другой интересный феномен: женская клика, состоявшая из двух ближайших приятельниц императрицы — Мавры Шуваловой и Анны Воронцовой, которые были политически, верней назначенчески очень активны. (Этих дам сравнивали с английской герцогиней Марлборо). Они провели на высшие посты своих мужей. Инициативный Петр Шувалов занимался всем на свете (не всегда удачно), а изворотливый Михаил Воронцов — внешней политикой. Правили, так сказать, «фавориты фавориток».

Екатерина II славилась любвеобилием. Общее число ее пассий подсчитывают по-разному (не то 21, не то 23). При всем своем незаурядном уме императрица была, что называется, «по-женски неумна» — влюблялась в очень красивых и при этом, как правило, не очень толковых мужчин, причем (если они того желали) позволяла им участвовать в управлении.

Политическую важность из них имели трое: Григорий Орлов, Григорий Потемкин и Платон Зубов.

Первый, Орлов (1734–1783), был одним из главарей заговора, который привел Екатерину к власти, и неплохо себя проявлял в делах, требовавших решительности, но в большой государственной политике мало что смыслил и лишь создавал своей покровительнице проблемы.

Последний по времени, Зубов (1767–1822), в 25 лет президент Коллегии иностранных дел, глава артиллерийского ведомства, черноморского флота и прочая, был совсем ни на что не годен. Один из его ближайших соратников пишет, что Зубов «из всех сил мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей».

Особняком в этом ряду стоит Потемкин (1739–1791), государственный деятель совершенно иного масштаба, сыгравший важную роль в черноморской экспансии, проведший военную реформу и в течение полутора десятилетий являвшийся самым влиятельным лицом империи. Правда, здесь несколько иная история. «Будуарным» фаворитом Потемкин пробыл недолго и впоследствии ограничивался тем, что контролировал (а иногда и сам обустраивал) интимную жизнь императрицы, то есть это скорее повторение сюжета с первой Екатериной и ее всесильным экс-любовником Меншиковым.

«Русские и немцы»

Российские историки и писатели «патриотического направления» с большим осуждением писали (и поныне пишут) о «немецком засилии», расценивая высокую пропорцию иноземцев в постпетровской элите, в особенности аннинских времен, как явление негативное и для национальной гордости обидное.