Заворг. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 34

Глава 18

Игорь Петрович тыкал мне в лицо выпиской из амбулаторной карты и одновременно пытался обнять. Это у не получалось, потому что я выдвинул своё биополе примерно на метр и напряг его, как напрягают пресс на животе. В то же время я не стол столбом, а пытался ускользнуть от медвежьей нежности. Игорь Петрович - мужик крупный, да.

- Ну, Михал Васильевич! Ну, Михал Васильевич! Ну, удивил, так удивил.

Дело проходило в нашем общем кабинете, где находилось кроме меня ещё четыре человека и все они являлись свидетелями сцены проявившейся ко мне любви Игоря Петровича Лебединца, до этого большой любви ко мне не испытывавшего.

- Поразил, мать твою!

Игорь Петрович мог приукрасить свою речь матерными изысками. Мог и, бывало, приукрашал.

На шум в кабинет вошёл Малышев, сидевший через звукопроницаемую стенку.

- Что тут у вас? А, Игорь Петрович! Снова ругаетесь с Михал Васильевичем?

Лебединец наморщил лоб, пытаясь понять сказанное.

- Да, что ты, Андрей Николаевич! Вылечил меня ваш Михал Васильевич меня от всех болячек. Таких анализов, мне сказали, не бывает у сорокалетнего мужика. Однако я ведь специально в стационар лёг, чтобы там обследовали. В «больницу рыбаков» лежал аж целых три дня. С такими диагнозами, что мне написали неделю назад, туда и клали, но подождали меня, да. Пока этот чудотворец не вылечил меня. Сейчас там таакой скаандал… Комиссию созывают.

- Зачем? - Удивился Малышев.

- Как зачем? Чтобы уличить меня и врачей поликлиники в сговоре и очковтирательстве. Ха-ха-ха!

Лебединец светился своим то ли еврейским, то ли мордовским лицом.

- И что? Полностью что ли вылечил? – недоверчиво нахмурился Малышев.

- Пол-нос-тью, - сказал по слогам Лебединец. – Затребовали мою карту, а там ведь рентген, кардиограммы, новое это, как его… УЗИ, да… Почек УЗИ… Ха-ха-ха…

- Ну, ладно-ладно, Игорь Петрович, ваше веселье понятно, но не стоит привлекать зрителей. Хотите расцеловать Шелеста, забирайте и целуйте, но не здесь, а у себя в кабинете.

Зам начальника управления задумался и улыба с его губ сползла.

- Я смешным смотрюсь, да? – спросил он уже серьёзным тоном. – Посмотрел бы я на тебя с такими диагнозами.

Лебединец отодвинул высокого и крепкого Малышева, как штакетину от забора и вышел в дверь.

Малышев некоторое время смотрел на меня саркастически улыбаясь в пол лица блестя половиной своих белоснежных зубов. Я всегда завидовал его зубам. Он жил в «Серой лошади» и родители у него были какие-то «шишки». Наверное и в поликлиниках хороших обслуживался… Так всегда думал я, глядя на его улыбку. Сейчас она выглядела как кривая усмешка «янки» из книги Херлуфа Битструпа.

- Знаешь, что, Михаил Васильевич? Похоже, ты у нас занимаешься, всем чем угодно, только не работой.

- Зря вы так, Андрей Николаевич, у меня все дела в порядке.

- А берите их и приходите в мой кабинет. Там и посмотрим.

Сказал и вышел. А я стал собирать свои папки, впихивая в них «расшитые» бумаги. Сидел сейчас, корректировал планы.

- Вы, Михаил Васильевич, ведёте себя не правильно, - начал Малышев, раскрыв первую верхнюю папку из положенных мной перед ним на его стол. Он не смотрел в неё, а смотрел прямо мне в глаза.

- Не достойно комсомольца и даже, можно сказать, коммуниста. Отрываетесь от коллектива, наживаетесь за счёт предприятия, а про комитет комсомола, где собственно вы и работаете, и не думаете.

Я, зная куда клонит Малышев, молчал, пытаясь успокоить нервы. Опять будет гнусить и тонко намекать на толстые обстоятельства.

- Проигнорировали коллектив, который собирался вас поздравить с днём рождения, а вы даже не накрыли, как водится у нас у русских, стол. Братчину, так сказать.

- Не брат ты мне, - хотел я сказать первому секретарю ВЛКСМ ВБТРФ, - но промолчал.

Малышев тоже посидел, молча играя желваками. Скулы у него были мощные, фас и профиль лица приятные. Даже небольшая передняя залысина ещё больше увеличивала его великолепный лоб. Красив был Андрей Николаевич и высок. Метр девяносто, наверное. И голосом громогласен… И взором ясен… Всем хорош Андрей Николаевич, но алчен. До чужого добра жаден. Да-а-а…

- И что мне с ним делать, - подумал я. – Надоел, зараза.

- Вот и в первичках вы редко бываете, с вашим Молодёжным центром. А там то собрания срываются, то разброд и брожения нездоровые. Возмущения…

Я молчал.

- Что молчите?

- Молчу, потому, что сказать не чего, Андрей Николаевич. Правы вы. Надо меня с замов гнать. И оставить мне только Молодёжный центр. Слишком много в нём работы.

Малышев снова посмотрел на меня, написал какие-то цифры на листке бумаги и показал мне.

- 1000, - произнёс я вслух. – Это что это вы написали, Андрей Николаевич?

- Это я не вам пишу, Михаил Васильевич, - сказал Малышев, снова положив на стол листок и, вроде как, продолжая писать нолики и циферки.

- А я думал, это вы мне сумму взятки пишите, которую с меня требуете и требуете. Сказал же я вам, Андрей Николаевич, что взяток я и сам не беру и никому не даю. И вам брать не советую.

Первый бросил на меня прищуренный взгляд.

- Спасибо, Михаил Васильевич, что папки занесли. Я посмотрю и позже сам их занесу.

- Мне можно идти?

- Идите. Только и я вам советую не отрываться от коллектива и не игнорировать совместные мероприятия.

- Тортик с меня, - бросил я и вышел из секретарского кабинета немного нервничая. К сожалению мои «сверхспособности» не давали автоматически «сверхуверенности» и «сверхспокойствия». Да даже простого спокойствия и уверенности, что я действую правильно, у меня не возникало. Да и понимания, как будут развиваться наши с Малышевым отношения дальше. Он настырно пёр буром, требуя с меня мзду и расшатывая мне этим нервы, а я не мог отключить разум от переживаний. Не хватало мне внутреннего покоя. Так называемого дзэна. Какая-то тревога поселилась в сердце, а с тревогой, заметно утекала жизненная сила.

В тот же мартовский понедельник после обеда и тортика с чаем меня из кабинета вызвала Валентина Ивановна и махнув рукой позвала следовать за собой, засеменив в противоположную сторону от кабинетов парткома. Когда мы стали подниматься по боковой лестнице, я понял, что мы идём в библиотеку. Там у окна стоял первый секретарь парткома Салихов Николай Гаянович.

- Здравствуй Миша, - сказал он. – Хотел переговорить с тобой с глазу на глаз.

- Здравствуйте Николай Гаянович.

- Кхм. Первый отдел мне докладывает, что у тебя конфликт с секретарём вашей организации.

- Не знаю ни о каком конфликте, - покрутил головой я.

Салихов вздохнул.

- Хорошо, что ты «не выносишь сор из избы», как говорят в народе. Но первый отдел врать не станет, тем более, что я слышал запись вашего сегодняшнего разговора и там из твоих уст, кх-кх, что-то на фольклор сегодня потянуло, прозвучало слово взятка. Какая взятка? Как понимать твои слова про какую-то тысячу?

- Наши кабинеты прослушивают? – «удивился» я.

- Ты удивлён? – в своё очередь «удивился» он. – Мне сказали, что ты и сам не слишком далёк от... Потому я и откровенен с тобой.

Я обвёл взглядом библиотеку с её высоким потолком и большими окнами и мои губы чуть дрогнули.

- Вот видишь, ты всё правильно понимаешь. Говори всё откровенно.

- Я слышал, что партноменклатуру запрещено включать в списки разрабатываемых объектов.

- О, как! И это знаешь! Ну, значит, правильно доложили. Вы, Миша, не партноменклатура, а комсомол, за которым нужно глаз да глаз и ухо востро держать. Иначе можно загреметь вместе с вами под фанфары. Излагай!

Последнее слово Салихов выбросил, как выстрелил. Пришлось рассказывать всё по порядку. Салихов не морщился, как в прошлой жизни Гаврилов, а просто смотрел в окно, выходящее на корабли, стоящие у причала в бухте Диомид. Порт раскинулся сразу через дорогу. За бетонным забором виднелся «Ильич» - учебно производственное судно, бывший «пассажир», на котором я, будучи студентом, «шёл» в восемьдесятпервом году на Шикотан в свой второй отряд «Голубой Меридиан». Уже будучи женатым, да…