Развод. Милый, дальше я без тебя (СИ) - Лотос Милана - Страница 25

На третьей – мой профиль у окна, задумчивый и спокойный. Снимки были живыми, не постановочными, полными любви и нежности.

– Что это? - дрожащими руками сжала телефон и подняла глаза на Макса.

– Я начал их делать почти сразу, – тихо сказал Макс. – Потому что смотрел на тебя и понимал — я хочу помнить тебя такой всегда. Не потому что ты заменяешь кого-то. А потому что ты — это ты. И твое присутствие в моем доме... оно не «временно». Оно стало необходимостью. Как воздух.

– А вот это... – он перелистнул на последнее фото. Это был скриншот переписки с Леонидом Игнатьевичем, сделанный сегодня утром, пока я собиралась. Сообщение от Макса:

«Леонид Игнатьевич, прошу рассмотреть вопрос о переводе Серафимы Антоновой на постоянную должность ведущего аудитора с завтрашнего дня. Ее профессионализм неоспорим»

Ответ Орлова был лаконичным:

«Сделано. И Макс... эта женщина тебе подходит. Держись за нее».

Я подняла на него глаза, не в силах вымолвить ни слова. Они комом застряли у меня в горле.

– Я не просто приютил тебя, Фима, – его голос был твердым и ясным. – Я встроил тебя в свою жизнь. В наш с Степой мир. На работу, в мой дом, в мой телефон, в свои мысли. Я не играю с тобой. Для меня «вместе» — это не слово. Это действие. Каждое утро, когда ты готовишь завтрак. Каждый вечер, когда мы слушаем, как Степа болтает. Каждая наша общая победа и каждая маленькая проблема. Вот что для меня значит «вместе».

– Я не прошу тебя сразу поверить на слово. Я просто прошу... дать себе разрешение поверить в это. Позволить себе быть счастливой здесь и сейчас. Со мной.

Я кивнула и вновь посмотрела на экран телефона. Фотографий было много и везде была я.

Каждая фотография была ударом по стенам, которые я так долго выстраивала вокруг своего сердца. Вот я, с растрёпанными волосами и в его огромном свитере, сплю с книгой на груди. Выгляжу так уязвимо и... по-домашнему. Такой меня не видел никто. Никогда.

– Ты... ты сфотографировал, когда я спала, – голос сорвался на шёпот. В нём не было упрёка, лишь потрясение от этой интимности.

– Ты была так красива, – его пальцы легли поверх моих, всё ещё сжимавших телефон. – Спокойная. Я стоял и боялся дышать, чтобы не спугнуть.

Слёзы текли по моим щекам беззвучно, оставляя солёные следы на губах. Я перелистывала дальше. Вот я засыпала с Степой на диване, обняв его, щека к щеке. Вот мы все трое валяемся в обнимку на полу в гостиной, за просмотром мультиков, и я смеюсь, запрокинув голову, – смеюсь так искренне, что сейчас, глядя на фото, я снова почувствовала тот приступ счастья.

– Я не заметила... я не думала, что можно быть такой счастливой просто так, – выдохнула я, и рыдание вырвалось наружу. Я закрыла лицо руками, но он мягко отвёл их.

– Не прячься. Никогда не прячься от меня. Твои слёзы – это часть тебя. И я готов их принимать, как принимаю твой смех.

Он встал, обошёл столик и присел передо мной на корточки, взяв мои ладони в свои. Его глаза смотрели на меня с такой бездонной нежностью, что воздух перехватило.

– Я не твой бывший. Я не буду дарить тебе алмазы размером с кулак и читать стихи под балконом. Моя любовь – она вот в этом. – Он коснулся пальцем уголка моих губ. – В утреннем кофе, который ты готовишь. В твоём ворчании, когда не можешь найти ключи. В том, как ты хмуришь бровки, когда Степа приносит из сада тумаки. Она в этой простой, настоящей жизни, которую ты подарила мне и Степе.

Он достал из кармана тот самый брелок с серебряным ключиком и, не выпуская моих рук, вложил его мне в ладонь.

– Это не символ собственности. Это символ доверия. Ты можешь в любой момент уйти. Дверь никогда не будет закрыта на ключ. Но этот ключ... он будет напоминать тебе, что тебя ждут. Что твой дом – там, где тебя любят не за идеальную улыбку и не за связи, а просто за то, что ты – наша Фимка.

Я сжала ключ в кулаке так сильно, что металл впился в кожу. И тогда я поняла. Это не красивые слова. Это – обещание, выкованное из самых обычных дней. Из наших общих утренних спешек, вечерних чаепитий и тихих разговоров после того, как Степа засыпал.

Я опустилась перед ним на колени прямо на прохладный пол кофейни, не обращая внимания на удивлённые взгляды. Я прижалась лбом к его лбу, наши слёзы смешались.

– Я больше не сомневаюсь, – прошептала я, задыхаясь. – Я верю. Верю тебе. Верю нам. Я дома. Наконец-то дома.

Он обнял меня, и его объятия были не просто прикосновением. Они были крепостью. Они были клятвой. Мы сидели так, двое взрослых, успешных людей, на полу в публичном месте, и это было самым важным моментом в нашей жизни.

– Пойдём домой, – сказал он, его голос дрожал. – К нашему сыну. Начинать нашу жизнь. Ту, где мы вместе. Навсегда.

Когда мы вышли на улицу, его рука не просто лежала на моей талии. Она держала меня так, будто я была самым хрупким и самым ценным сокровищем на свете. А ключик в моём кармане отстукивал каждый наш шаг: домой, домой, домой. И это было единственным доказательством, которое мне было нужно.

Я смотрела на него, на этого удивительного мужчину, который не давал громких обещаний, а просто брал и строил наше общее будущее кирпичик за кирпичиком. Его «доказательства» были не в дорогих подарках или клятвах. Они были в этих простых, честных фотографиях. В его готовности бороться за меня на работе. В его свитере на мне, который пах им и домом.

– Знаешь, что я сейчас чувствую? – прошептала я.

– Что?

– Что я наконец-то пришла домой. – Слезы выступили на глазах, но это были слезы облегчения. – И да... Мы правда вместе. Очень-очень вместе.

Глава 35.

Мы подъезжали к дому, держась за руки, и по моей спине пробежали мурашки. Воздух в машине все еще был густым и сладким от нашего недавнего счастья, от того, как он держал мою руку и смотрел на меня так, словно я была самым ценным, что у него есть. Но на периферии сознания висел едва уловимый диссонанс — тревожный звоночек, который я старалась заглушить.

– Знаешь, что я сейчас хочу? - игриво спросила я Макса.

– Хм… интересно. Возможно, наши желания совпадут. Давай озвучь свою версию.

– Заказать большую пиццу, включить фильм “101 далматинец” и залечь всем у телевизора до самой ночи. Будем есть, смотреть телевизор и обниматься, пока не уснем.

– Ну… я почти угадал. Только в моей фантазии не было Степы и далматинцев.

– Маааакс! - засмеялась я, когда он открыл дверь квартиры и впустил меня внутрь.

Мы замерли.

Тишина встретила нас неестественной, гулкой пустотой. Ни радостного топота Стёпиных ног, ни привычного стука кастрюль на кухне, ни даже голоса Ани, обычно такой живой и шумной.

И тогда мы услышали: сдержанный, почти шипящий шепот из гостиной:

– ...Да, Алексей Саныч, я понимаю... Она только что вернулась с ним... Да, кажется, в хорошем настроении... Нет, пока ничего нового по «Кронверку»... Она осторожничает...

Ледяная волна прокатилась по моему телу, сжимая горло.

Я увидела, как спина Макса резко выпрямилась, как напряглись его плечи под дорогой тканью пиджака. Он сделал шаг вперед, и старый паркет громко скрипнул под его тяжелой поступью.

В дверном проеме гостиной возникла Аня. Телефон прилип к ее уху, а в руке она сжимала все смятое мокрое полотенце. Увидев нас, она замерла, и ее обычно румяное, доброе лицо стало землистым от ужаса.

– Максим Викторович... Серафима... Я... – ее голос сорвался на шепот.

– Где мой сын? - голос Макса прозвучал тихо, но в его тишине была стальная опасность. Он звучал как лезвие, приложенное к горлу.

– Спит в своей комнате. Не беспокойтесь, я…

Он кивнул и не дал ей договорить.

– Кому это ты докладываешь, Аня?

Я подошла ближе, и сердце заколотилось где-то в висках. Но это была уже не паника. Это была холодная, обжигающая ярость.