Небо в кармане 4 (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 17

— Не советую вам этого делать, — скучным голосом ответил жандарм. — У его высокопревосходительства сегодня очень много дел, вряд ли он сможет уделить вам хотя бы толику своего времени. Впрочем, дело ваше.

И, словно тут же напрочь забыв и о Второве, и о прочих любопытных, активно греющих уши при каждом сказанном здесь слове, отрывистым голосом негромко скомандовал. — Господин поручик, извольте проследовать к автомобилю.

— Так я арестован? — остался стоять на месте и повторил вопрос. — Или всё же нет?

— Если бы вас арестовали, то первым делом избавили бы от оружия, — ответил ротмистр и развернулся к машине. Оглянулся, бросил через плечо. — А оно при вас. Но я настоятельно прошу вас не медлить и следовать за мной.

Никакого знака, хоть как-то раскрывающего мне подобное внимание со стороны Корпуса к моей персоне Кованько так и не подал. Ну и ладно, зато выяснил, что пока не арестован, а задержан. Ну что же, дальше игнорировать власти не стоит. И пока шёл до автомобиля, в быстром темпе просчитывал ситуацию. Для чего задержали? Да ещё с такой помпой, при стольких свидетелях. Вряд ли для простой беседы. И огласки не опасаются. Или, наоборот, им как раз огласка и нужна? Чтобы дискредитировать меня? Слабовато как-то. Хотя, даже из одного такого задержания уже может подняться вопрос о моей благонадёжности. И тогда начинает что-то вырисовываться. Получается, те статейки в газете и возникшие странные слухи об отчуждении моего имущества не совсем слухи?

Выходит, кто-то решил отжать всё то, что я успел наворочать здесь? Зачем? Ведь тут и дураку становится понятно, что дальше ничего, тупик. Без меня и моих знаний. Или решили остановиться на достигнутом? Тоже возможно.

Прошёл в плотном окружении по редкому коридору из стоящих чуть в стороне сослуживцев. Так уж вышло, что с одной стороны все механики столпились, а с другой начальник Школы остался. Он-то и кивнул мне с многозначительным видом, когда с ним поравнялся. Значит, всё-таки поддерживает и тем кивком показывает, что он на моей стороне. Это хорошо. Хорошо, когда хотя бы по службе тылы прикрыты.

Залез в машину, уселся на заднее сиденье, по бокам жандармы пристроились, с двух сторон прижали. И они меня ещё уверяют, что я не арестован!

Затарахтел мотор, задребезжали промёрзшие до инея стёкла и автомобиль с натуженным рыком потащил нас в город. Ещё успел увидеть через лобовое стекло неясные силуэты за ангаром. Похоже, не только механики меня встречали, но и кое-кто из слушателей школы подтянулся. Как раз после занятий и подошли.

Автомобиль повернул и направился в сторону городка. И я сумел разглядеть через морозные узоры бокового стекла, как размытый силуэт Второва приблизился к точно такому же мутному силуэту начальника Школы и начал активно жестикулировать. Как разглядел? Так пять человек в салоне быстро надышали, вот изморозь и подтаяла, просветлела немного.

— Его императорское величество изволил сильно гневаться, — голосом Изотова можно было замораживать воду в графине. — Вы же знаете, Николай Дмитриевич, сколь важен для государя и Империи этот проект. Он с таким нетерпением ожидает первого выпуска из вашей школы, а вы выкидываете такой фортель.

— Да в чём дело-то, Константин Романович? — не выдержал непонятных обвинений, прервал полковника. — Объясните в конце-то концов, что вокруг меня происходит?

— А вы не знаете? — Изотов в самом буквальном смысле рухнул в своё кресло. Массивные дубовые ножки которого жалобно скрипнули от такого издевательства и царапнули навощённый паркет.

Кстати, мне присесть не предложил и я так и остался стоять перед столом на узкой ковровой дорожке.

Полковник посверлил меня сердитым взглядом, но как-то искоса, из-под бровей, словно старался прямо в глаза не смотреть. И оттого вся его сердитость выглядела скорее карикатурно, чем серьёзно.

Изотов снова нахмурил свои густые брови, перевёл взгляд на окно и снова искоса и мельком глянул на меня. Никакого раскаяния или чувства вины на моём лице, само собой, не увидел и от этого ещё сильнее завёлся, заговорил зло и отрывисто, вроде бы как подбадривая и накручивая сам себя в большей степени и с каждым словом всё сильнее и сильнее распаляясь:

— Николай Дмитриевич, кто вам позволил уезжать и прерывать процесс подготовки слушателей? Неужели вы не понимаете, что каждый день промедления не только впустую оплачивается из казны, но и отдаляет выпуск лётчиков? Государь весьма гневался…

— Но ведь процесс подготовки не прерывался, — начал объяснять. Ну и постарался тем самым сбить разгорающийся накал этого непонятного пока для меня разговора у собеседника. — А отъезд мой был согласован с Кованько…

— С полковником Кованько, — тут же поправил меня Изотов. Отвёл взгляд в сторону, словно бы смутился на мгновенье, взял в руки лежавшую на столе папку, раскрыл её и достал лист бумаги, протянул мне. — Ознакомьтесь.

— Что это? — медлю. Так-то лучше. Остыл полковник так же быстро, как и вспыхнул. Значит, просто отрабатывает приказ.

— Читайте, там всё написано, — Константин Романович положил густо исписанный мелким убористым почерком листок на стол передо мной.

Шагнул вперёд, слегка наклонился. Пробегаю глазами короткий текст и поднимаю глаза на жандарма:

— Это что, шутка такая?

— По вашему, я похож на шутника? — выпрямляет спину Изотов, но при этом всё так же старается избегать моего прямого взгляда и чеканит. — Это Корпус, а не театр!

— И что дальше? — лист бумаги так и лежит на столе, не хочу брать его в руки. Но глаза то и дело косятся на текст, и я старательно запоминаю каждую строчку.

— А ничего, — выдыхает мой бывший боевой товарищ и я, наконец-то, встречаюсь с ним глазами. Нерадостные то глаза, словно у побитой дворовой собаки.

Изотов не выдерживает, встаёт и снова отворачивается к окну. И так, стоя спиной ко мне, внимательно всматриваясь во что-то происходящее на улице, начинает говорить:

— Сейчас для вас на первом месте должны стоять Школа. От того, насколько качественно вы подготовите свой первый выпуск, будет зависеть не только ваша дальнейшая карьера, но и вся ваша дальнейшая жизнь. Поверьте, Николай Дмитриевич, это не красивые слова и даже не угрозы, а простая реальность. Существующая здесь и сейчас. Сделайте правильные выводы и не совершайте, ради Бога, необдуманных поступков.

— Каких именно поступков? — проговорил негромко, отступив от стола на шаг. Вернулся на прежнее место. Нет у меня желания возле стола стоять.

— Не нужно обращаться к адвокатам, ни к чему хорошему это не приведёт. Батюшка ваш здесь тоже не при чём. Он точно так же был ошарашен свалившимися на него новыми заботами. И позвольте дать вам совет, не ищите правды. Не нужно.

— Почему? — не удержался от вопроса. И не потому что выдержка изменила, а потому что нужно было понять кое-что. Возможно, удастся услышать нечто интересное?

— Почему? — развернулся от окна Изотов. И вперил в меня яростный взгляд. Вспыхнул, словно спичка. Впервые за весь разговор. — Ищите в себе причину! Где-то вы сильно напортачили, Николай Дмитриевич. Настолько сильно, что его величество впервые на моей памяти пошёл на столь крутые меры. Ваша отлучка это только официальная причина немилости. Здесь дело в другом, уж вы-то должны знать, в чём именно. Думайте сами и хорошо думайте.

Полковник замолчал, покрутил головой, разминая шею, и поправил пальцами жёсткий ворот мундира. Покряхтел, налил в стакан воды, сделал глоток и откашлялся:

— Хотите добрый совет, Николай Дмитриевич? По старой доброй памяти?

Кивнул ему, соглашаясь. Глупо было бы отказываться от подобной возможности.

— Посидите в Гатчине до выпуска. Не появляйтесь в городе, не мозольте глаза никому. Пусть о вас все забудут, так оно лучше для вас будет. А там и его величество остынет. Особенно когда выпуск пройдёт. Глядишь, на радостях и простит вас. Надеюсь на ваше благоразумие, Николай Дмитриевич. Ступайте, я вас больше не задерживаю. И бумагу со стола забрать не забудьте.